Вдруг в темном кабинете, в тишине осенило: да ведь из «Щепок» же! Вот именно эта образина и просвечивает на колымских, таймырских и печорских снимках Огорода! Неужто рыло сие узнало себя, неужто оно и закрутило машину?

– Володя, перекиньте мне последнюю сводку на Древесного, – мягко попросил Планщин.

– Не располагаю, Валерьян Кузьмич.

– Куда ж вы ее засунули?

– Да сводка-то здесь, напареули-по-гудям…

– Володя, Володя, пора отвыкать от комсомольского жаргона!

– Ну, в общем, сводочка-то, вот она, но сведениями о Древесном не располагаем. Так и значится в докладной Слязгина – «след А.Е. Древесного утерян».

– Что за ерунда? – забеспокоился генерал. – Этот-то еще куда делся?

– Нет сведений, товарищ генерал. Пропал.

– Ну что за чепуха! Никуда он уже не денется! Завтра напомните, в отсутствие Кочерги позвонить Полинке. Небось на даче где-нибудь отсиживается гений русского фото.

Володя пожал плечами: хозяин – барин. Генерал внимательно на него посмотрел. Что-то в последнее время эдакое «не вполне» происходит с молодым специалистом. Неужели доносчики Слязгин и Плюбышев хоть отчасти правы? Неужели такой блестящий парень, истинная находка для «желез» на современном этапе, «поплыл»? А кстати, Володя… Сканщин чуть дернулся: он предчувствовал это «кстати». Да, кстати, товарищ генерал, с деланым оживлением зачастил: вот тут в сводках об Огороде, о «грузине», о «мойше», то тут то там имя мелькает любопытного молодого человека Раскладушкина такого Вадима, вот, кстати, о нем… Тут он замолчал, будто память отшибло, – какие такие «кстати», ничего не поделаешь, придется генеральскому «кстати» внимать. Генерал отодвинул кучу бумаг, не спуская с него взгляда. Кстати, Володя, как насчет «сигнала предостережения»?

Володя замычал, будто от зубной боли. Глупейшая идея принадлежала самому генералу, не оспоришь. В издательстве «Софот» вышла недавно книга германского фотографа-миролюбца Кнута Гутентага под заголовком «Сигнал предостережения», то есть в том смысле, что человечество, мол, в опасности. Ну вот, Володя, позвони-ка Огороду и скажи, что книжку ему хочешь подарить. Да зачем? А вот получит он по почте, вытащит из пакета и прочтет на обложке «сигнал предостережения»… Так что, товарищ генерал? Не понимаете? Плохо. Не понимаете, какой удар будет по нервной системе? Такие вещи надо понимать. М-м-м, товарищ генерал.

– Можно откровенно, товарищ генерал? – спросил в тиши ночного кабинета капитан Сканщин.

– Нужно, – сказал генерал Планщин.

– Как вы думаете, Валерьян Кузьмич, они нас сильно презирают?

– Кто?

– Ну, вот все эти фотографы, художники… наши подопечные…

Планщин вытащил из ящика стола чуть початую бутылку «Трех звездочек», наполнил два стакана. Эх, Володя, вздохнул он, тебе определенно нужно работать над собой, преодолевать слюнявость. Нужно ощетиниться, дорогой, ведь самое заветное защищаем. Какое тебе дело до их эмоций. Наши эмоции для нас на первом плане, а мы их, этих подонков, ненавидим, хоть и сохраняем корректность. Вот основа нашей работы, и никаких зигзагув!

– Зигзагов, – уныло поправил Сканщин.

– Встать! – рявкнул генерал. – Завтра доложите об исполнении. Можете идти!

Чингиз

I

Автобус подали в третьем часу ночи на задний двор гостиницы, и до этого Андрей Евгеньевич успел весь известись. Днем в информационном центре сказали: готовьтесь к полуночи, рекомендуем выспаться. В полночь он был готов как штык. Вся аппаратура уложена, сам – чист и бледен. Длинными шагами по номеру успешно преодолевал дрожь. Голод помогал бороться со страхом. Хорошо, что предупредили: есть много не надо. Сейчас бы даже жареная мразь «простипома» не помешала б, внушал он себе с бодреньким смешком, даже от «салата юбилейного» не стошнило б…

В полночь, однако, никто не позвонил. Прошло еще минут десять, и его охватила смесь дикого волнения и радости: а вдруг обо мне позабыли, без меня уехали? Схватив куртку и сумки с аппаратурой, он устремился вниз. В холле гостиницы было пустынно. Информационный центр закрыт, администратор, разумеется, отсутствовал, только лишь два казаха, старый и молодой, то есть милиционер и швейцар, оба в валенках, пристроившись у батареи отопления, играли в шахматы. Автобус? Швейцар помотал большой башкой. Ничего не знаем.

Из ресторана еще доносился бухающий барабан и неслась дикая песня «Листья желтые над городом кружатся». Каким-то странным синеватым светом была освещена в глубине холла дверь, наводившая на местное население священный ужас, – валютный бар.

Древесный посидел немного в изодранном кресле. Из ресторана как раз и несло упомянутой выше простипомой: четверг, рыбный день. Прошел пьяный офицер. «Лица желтые над городом кружатся…» Поймал взгляд Древесного, полуобморочно подмигнул. Лица, не листья, понял, друг? Песня китайских десантников.

Древесный вышел из гостиницы, постоял у подъезда. Мрак, тишина, стоит такси с работающим мотором. Куда здесь ездят на такси? А вдруг все-таки в номер позвонят? Лифт уже отключили. Пришлось пешком нестись на седьмой этаж. Бессмысленно и бесчувственно сидел на кровати, вдруг вспомнил Москву, Союз фотографов и все прочее, все тело безобразно зачесалось. Вдруг сейчас внизу собираются? Уедут без меня! И в этом провалюсь, опозорюсь! Помчался.

Внизу никаких намеков на отъезд, на автобус, ничего. Холодно. Почему так холодно в интуристовской гостинице? Так прошло больше двух часов. У Андрея Евгеньевича начала дергаться левая щека, все предприятие показалось какой-то подлостью, глупой хитростью… Это все выдумки Полины, ее уловки, ее «связи», а я безвольная шмазь… В ужасе он посмотрел на свой прорыв глазами какого-нибудь московского недоброжелателя из «левых кругов»: сбежал в самый горячий момент, бросил товарищей… Тут вдруг появилась, шевеля боками, администраторша, девка в розовой пуховой шапке. Товарищ Древесный, шо ж вы, вас ищут, а вы заховалися…

Огромный «Икарус» стоял во дворе. Древесный прыгнул внутрь. Здравствуйте, товарищи! Ему никто не ответил. Не похоже было, что кто-то тут его искал. Человек двадцать народу разобралось по разным углам салона с большущими окнами, подернутыми морозной пленкой. Кто-то покуривал, иные спали, видны были запрокинутые лица. Древесный занял кресло в середине. Вся душевная мразь улетучилась. Невероятная значительность момента. Надо все запомнить! Вот так буднично все и происходит? Удобно ли сделать снимок?

Ждали еще не менее получаса. Стекла стали оттаивать. Радиостанция «Маяк» передавала концерт народной немецкой музыки в честь столетия ГДР. Наконец влезли две толстые тетки, за ними внесли несколько картонных коробок и железных бачков. Из темноты кто-то крикнул: Клава, чем кормить сегодня будешь? Авось не подавитесь, любезно ответила одна из теток.

Автобус тронулся и вскоре вырулил на шоссе, окаймленное сугробами в рост человека. Несколько поворотов в пустом степном мраке. Появились огоньки Байконура, потом из-за холма вдруг выплыло огромное светящееся пятно. Это была стартовая площадка. Странным образом она, однако, не приближалась, а вскоре, наоборот, стала уплывать в сторону. Исчезли все огни. Асфальтовая лента под фарами и снег по краям. КП, три солдата в стеганых комбинезонах. Один влез в автобус, поговорил с водителем, крикнул всем «счастливо», спрыгнул. После этого автобус стал быстро набирать скорость, вдоль бортов все сильнее засвистел пустынный ветер.

Куда же он идет? Может быть, я все-таки не в тот автобус попал? Древесный обратился с деликатным вопросом через проход к массивной какой-то фигуре, покрытой чабанским тулупом. Куда мы сейчас направляемся? Как куда, пробурчал сосед, на Чингиз.

В автобусе почему-то стало нестерпимо холодно. Напареули-по-гудям, выматерился сосед. Опять отопление не работает! Вы сказали, на Чингиз, переспросил Древесный. Ну да, космодром Чингиз.

Разве не в курсе? Старт сегодня оттуда. Как? Не из Байконура? Сосед хохотнул. Байконур у нас для рекламы. Валюта, брат! Летаем с Чингиза. Вопросы больше не принимаются, ухожу в подполье. Он соорудил себе из тулупа подобие палатки и скрылся в ней.