Так или иначе, после приглашения на Хлебный эпизод стал раскручиваться. Не ломать же двери, «гориллы» только этого и ждут, обратают и в Бутырки на пятнадцать суток, а то и из Москвы вон за «злостное хулиганство». В Хлебный, однако, ехать не с руки, в «охотниковщину» тоже глупо – записываться на «фишкины» пленки. А вот Цукер к себе приглашает. Айда, свалим все к Цукеру на Плющиху! Не поеду, вдруг заявил Шуз Жеребятников, не поеду, пока не отдадут, за что заплочено. Вот по списку: шампанского «Массандра» шесть ящиков, икры зернистой два кило, хлебобулочных изделий, то есть калачей, двенадцать кило, коньяк… После дезинфекции получите, вечером, сказал вдруг молчавший до этого посторонний наблюдатель, неопознанный майор Крость. Хер вам, возразил Шуз, после вашей вони продуктам на помойке место. Да я скорей сяду, чем не получу «за что уплочено». Сесть, Жеребятников, успеете, пообещал неопознанный майор Крость и распорядился вынести из кафетерия заказанные продукты по списку. Двери открыли, пробежал с выпученными глазами Семен, резанул пальцем по горлу. Вали сразу на Колпачный, Сенька! – крикнул ему Шуз.

Решено было ехать кто как может на Плющиху, а возле «Континента» оставить Охотникова и Штурмина, чтобы предупреждать тех, кто будет еще подгребать для участия в изящном шаловливом вернисаже первого независимого московского фотоальбома «Скажи изюм!».

С ящиками на плечах и с пакетами в руках группа Огородникова пересекла непомерно широкую площадь в обратном направлении. «Волга» и «Мерседес» стояли на прежнем месте, только что-то было странное и общее в позициях этих двух не очень-то близких по духу машин – присели обе на заднее левое! Ах, как неприятно, хлопнул себя по бокам Росборн, товарищи в своем прежнем репертуаре! Что такое? – ахнула Настя. Да шины прокололи ублюдки! – завопил Огородников. Посмотрите, посмотрите, люди добрые, идеологическая охранка шины прокалывает! Он вдруг взорвался и орал, как будто именно перспектива менять колесо на морозе оказалась последней взрывной каплей. Публика молча проходила мимо, никто слов-то таких не знал – «идеологическая охранка». Между тем по всему пространству площади иностранные корреспонденты и «изюмовцы» уже вытаскивали домкраты: у всех машины присели на заднюю левую, как будто передняя правая сделала черное дело.

II

Кое-как переставили колеса, погрузились и прибыли на Плющиху. Цукеровская квартира гостей не вместила, но оказалось, что соседи по лестничной клетке очень свободомыслящие, «отказники», бывшие математики, а ныне циклевальщики полов фирмы «Заря». Итак, пошла гулять вся лестничная площадка да еще два марша лестницы. К альбому, выставленному в цукеровской мастерской, установилась очередь, как в Мавзолей. Явился подосланный «фишкой» участковый капитан Прохорчук. Ему поднесли с ходу стакан и в карман дали бутылку джину. Народ все подваливал с Сокола. Все друг друга поздравляли. Поздравляем, поздравляем! Да с чем? С праздником, господа, с выходом свободного русского фотоальбома! Вдруг суматошный звонок. Охотникова и Штурмина на Соколе все-таки схватили и приволокли в 12-е отделение милиции. С ними еще двух «изюмовцев» и одного поэта. Теперь допрашивают, шьют попытку ограбления сберкассы.

Шуз тут же связался с 12-м отделением. Здравствуйте, сказал он эдаким военно-морским баском, вас из фотогруппы «Новый фокус» беспокоят. Ответственный секретарь Жеребятников. А с кем имею честь?.. Майор Сетаных? Очень приятно, майор. Вы там наших людей незаконно задерживаете. Давайте, давайте, не повышайте голос! Ограбление сберкассы? Отлично. В таком случае поговорите, пожалуйста, с корреспондентом газеты «НьюЙорк уэйз» господином Росборном. Он как раз собирает материал для статьи о борьбе с преступностью в Москве. Мистер Росборн, майор милиции Сетаных на проводе!

Добро пожаловать, сказал в трубку Харрисон, он знал, как разговаривать в таких случаях. В конечном счете вы без возражений в сторону маленький интервью? Майор Сетаных после этого в панике бросил трубку. Через час прискакали на такси «грабители»: их отпустили, взяв подписку о невыезде.

Между тем сосед Цукера Боб Вайнер оказался вообще золотым человеком. Он взялся вулканизировать проколотые камеры жертвам идеологической борьбы двух миров. Иностранцы из новичков удивлялись: зачем «вулканизировать» эту ерунду, не проще ли выбросить? Те, кто поопытней, и среди них Харрисон Росборн, советовали: слушайтесь умного человека, все автомобильное дело здесь – «дефицит»! У Боба Вайнера, конечно, во дворе сарайчик, и там все под рукой, работа шла споро, пока до огородниковской камеры дело не дошло. Внутри у нее что-то бренчало и прощупывалось. Боб потащил камеру наверх, на «междусобойчик», как он без всякого недоумения стал называть вернисаж запрещенного фотоальбома. У тебя, чувак, там что-то бренчит и прощупывается. Боюсь, не нож ли? Вытащили в присутствии мировой прессы остро заточенное лезвие ножа длиной пятнадцать сантиметров, обломанное, очевидно, по рукоятку. Никто, кроме Огородникова, такого комплимента не удостоился.

III

Утром следующего дня Настя вытащила из почтового ящика ворох писем. Конверты были праздничные, с рисунками: День артиллерии, День танкиста, День Войск ПВО, День Военно-Воздушных Сил, День советской милиции, День пограничника… Ну, вот Огоша, а ты все жалуешься, что почту перехватывают. Смотри, сколько поздравлений!

Открыли первое письмо. На листке из ученической тетрадки в косую клетку округлыми ученическими буквами оно гласило:

«Борцу за права человека М. П. Огородникову. Три года назад в районе пролива Лаперуза я был арестован при попытке перехода государственной границы СССР с целью передачи спецслужбам США государственного секрета несправедливого СССР. Результатом было помещение в психиатрическую больницу города Благовещенска, откуда я, Владимиров К. Н. 1950 года рождения, бежал в город Астрахань, где проживаю без всяких средств у супруги по адресу: улица Калинина, дом номер 5, квартира 3. Зная вас по передачам иностранного радио, помогите связаться с центрами борьбы за свержение КПСС для получения соответствующей материальной помощи».

Вот как славно! Огородников почесал башку.

…А я швыряю камушки с крутого бережка

Далекого пролива Лаперуза…

Открыли еще один конверт. Огородников, срочно пришлите нам 1500 рублей из ваших фондов. Мы, рабочие Подмосковья, вдохновленные передачами иностранного радио, взяли на себя обязательство вести непреклонную борьбу против советских поджигателей войны…

– А вот это тебе, Настя, видишь, и тебя не забыли.

Без особых хитростей, все той же рукой: «Проститутка Настя, всем известно, что ты спала и спишь с Андреем Древесным, а твой в кавычках законный супруг – постоянный посетитель венерологии. Не позорьте счастливую советскую семью, а лучше убирайтесь в Израиль к другим предателям родины…»

Прочитано было три, а оставалось еще не менее дюжины. Обратите внимание на почтовые штампы, сударыня. Стоит только штамп нашего почтового отделения. Откуда отправлено – не известно, тайна «холодной войны». Сейчас вот пойду на почту и потребую ответа, пусть не думают, падлы, что молчать будем. Перестань, Макс, не связывайся!

На почте он разложил веером все письма перед заведующей. Бедная женщина смотрела на него со священным ужасом. Странная история получается, сказал Огородников, над вами цитата Владимира Ильича «Социализм без почт, телеграфа, машин – пустейшая фраза», а в почтовых ящиках люди находят полуфабрикат. Выходит, почтовое ведомство фактически выходит из социализма, так получается? Я прошу вас, товарищ заведующая, проследить, чтобы в дальнейшем такие отправки не повторялись, иначе я обращусь в Международный почтовый союз, и о вас заговорят по радио.

Радио в этот раз было упомянуто к месту. Вернувшись с почты, он увидел Настю с транзистором. Растянувшись на ковре, она крутила ручки коварного аппарата. Рядом стоял телефон, дымящаяся кружка с кофе и набросано было журналов. Симпатичное зрелище, подумал он с порога. Сейчас джинсики стянуть и… Сейчас будет интервью Брюса Поллака! – крикнула она, и фривольная мыслишка мигом оставила борца за соблюдение международных почтовых соглашений.