Утверждая свою власть над обществом в Италии, Муссолини действовал столь же осмотрительно, как и в отношении политических институтов. Его революция совершилась в две фазы. С 1922 по 1927 гг. он выступал типичным авторитарным диктатором. Движение в направлении тоталитаризма началось в 1927 году с наступления на независимость самостоятельных неправительственных организаций. В тот год дуче потребовал от них представить правительству свидетельства об официальном статусе и списки членов. Эти меры призваны были склонить их к сотрудничеству, ибо отныне членство в организации, выступающей против фашистской партии, было сопряжено с определенным риском. В тот же год были лишены своих традиционных прав итальянские профсоюзы и наложен запрет на забастовки. И все же профсоюзы пользовались некоторой властью, поскольку Муссолини использовал их как противовес частному сектору экономики: согласно фашистскому законодательству, частные предприятия должны были предоставлять представителям профсоюзов равные права в принятии решений под общим руководством партии.

Гитлер покрыл Германию сетью контролируемых нацистами организаций, охватывающих всевозможные по роду занятий группы населения, включая учителей, юристов, врачей и авиаторов⁹⁷. Профсоюзы, находившиеся под сильным влиянием социал-демократов, в мае 1933 г. были распущены и заменены «Рабочим фронтом», который, по муссолиниевскому примеру, включал не только рабочих и служащих, но и работодателей; под руководством нацистской партии им надлежало сгладить свои противоречия⁹⁸. Поскольку членство в «Рабочем фронте» было принудительным, организация росла как на дрожжах, в конце концов охватив половину населения страны. Структурно «Рабочий фронт» был ответвлением национал-социалистической партии. Постепенно, как и в сталинской России, немецким рабочим запретили оставлять по своему желанию место работы, и руководители не могли увольнять их без разрешения властей. Подражая большевикам, Гитлер в июне 1935 г. ввел обязательную трудовую повинность⁹⁹. В результате такой политики, как и в Советской России, партия взяла на себя полный контроль над всякой организованной жизнью в стране. «Организация общества, — хвалился Гитлер в 1938 году, — есть вещь гигантская и единственная в своем роде. Едва ли сейчас найдется хоть один немец, который не связан лично и не действует в той или иной формации национал-социалистического общества. Оно входит в каждый дом, каждую мастерскую и каждую фабрику, в каждый город и деревню»¹⁰⁰.

Как и в ленинской России, фашистская и нацистская партии установили правительственную монополию в сфере информации. В России все независимые газеты и журналы были ликвидированы в августе 1918 года. С учреждением в 1922 г. цензурного комитета, Главлита, партия получила полный контроль над печатным словом, а также и над театром, кинематографом и всеми видами зрелищных мероприятий, включая цирк*.

* См. ниже: гл. 6.

Муссолини предпринял наступление на независимую прессу спустя год после прихода к власти, направляя своих боевиков громить редакции и типографии не симпатизирующих ему изданий. После убийства Маттеотти с газет, помещавших «ложные» сведения, взимался крупный штраф. Наконец, в 1925 году свободу печати официально отменили, и теперь правительство устанавливало обязательные для всех стандарты подачи новостей и редакционных комментариев. Однако издательства все еще оставались делом частным, и, кроме того, дозволялось распространение зарубежных материалов, а церковь имела свою газету «Osservatore Romano», которая вовсе не придерживалась фашистской линии.

В Германии свободу прессы удушили чрезвычайными законами через несколько дней после занятия Гитлером поста канцлера. В январе 1934 г. была учреждена государственная должность «руководителя печати», который следил за тем, чтобы пресса исполняла партийные директивы, и имел полномочия увольнять непокорных издателей и журналистов.

Нацистская концепция права совпадала с большевистской и фашистской: закон это не воплощение правосудия, а инструмент господства. Существование трансцендентных этических норм отрицалось; мораль объявлялась феноменом субъективным и определявшимся политическими критериями. Ленин в ответ на возмущение Анжелики Балабановой ложным обвинением в «предательстве» социалистов, единственный грех которых состоял в том, что они были с ним несогласны, заявил: «Все, что делается в интересах дела пролетариата, — честно»¹⁰¹. Расисты перевели эту псевдомораль на свой язык, согласно которому морально все то, что служит интересам арийской расы*. Сближение этических норм, одних — основанных на классовом, а других — на расовом подходе, привело и к сближению концепций закона и правосудия. Нацистские теоретики интерпретировали и то и другое в утилитарном ключе: «Закон это то, что приносит пользу народу», «народ» же отождествлялся с личностью фюрера, который в июле 1934 года объявил себя «Верховным судьей» страны**. Хотя Гитлер часто говорил о необходимости раз и навсегда упразднить всю судопроизводственную систему, он до поры до времени предпочитал подрывать ее изнутри. Для рассмотрения «преступлений против народа», как их принято было называть, нацисты по примеру большевиков ввели два типа трибуналов: «Особые суды» (Sondergerichte) — подобие ленинских революционных трибуналов, и «народные суды» — по аналогии с одноименными учреждениями в Советской России. В первых вместо привычного судопроизводства все решали приговоры, продиктованные партией. В период нацистского правления, если то или иное преступление квалифицировалось как политическое, необходимость в законном доказательстве его отпадала¹⁰². «Здоровое сознание народа (Volk)» стало основным мерилом при установлении виновности.

* Гитлер определял правосудие как «средство управления». «Совесть, — говорил он, — это выдумка евреев. Столь же постыдная, как обрезание» (Rauschning H. Hitler Speaks. P. 201, 220). Представление о том, что морально все то, что полезно народу, возможно, почерпнуто из «Протоколов сионских мудрецов», где утверждается: «Все, что приносит пользу еврейскому народу, нравственно и свято» (Arendt H. The Origins of Totalitarianism. P. 358).

** Bracher K. Die deutsche Diktatur. S. 235, 394. Более подробный анализ нацистской концепции и практики права см.: Fraenke E. The Dual State. New York, 1969. P. 107-149.

Внешне существенная разница между коммунизмом, с одной стороны, и фашизмом и национал-социализмом, с другой, заключается в их отношении к частной собственности. Именно это обстоятельство заставило многих историков классифицировать режимы Муссолини и Гитлера как «буржуазные» и «капиталистические». Однако более пристальное изучение этой проблемы показывает, что эти режимы воспринимали частную собственность не как неотъемлемое право, а как условную привилегию.

В Советской России к моменту смерти Ленина все капиталы и все производство были собственностью государства. С коллективизацией сельского хозяйства в конце 20-х, лишившей крестьянство права распоряжаться землей и плодами своего труда, частная собственность была упразднена окончательно. В 1938 году, согласно советским статистическим данным, государство владело 99,3% национального дохода¹⁰³.

Муссолини пошел по пути, которым воспользовался и Гитлер. Он счел, что в фашистском государстве частная собственность может иметь место, но без объявления ее «естественным» и тем самым неотъемлемым правом. Владение имуществом он считал правом, обусловленным интересами государства, которое может оспорить его и там, где речь идет о средствах производства, отменить путем национализации¹⁰⁴. Фашистские власти беспрерывно вмешивались в дела частных предприятий, не оправдывавших их ожиданий, из-за плохого ли руководства, из-за дурных ли производственных отношений, или по каким-либо иным причинам. Нередко им приходилось вступать в конфликт с промышленниками, не желавшими считаться с профсоюзами. Они вмешивались и в процесс производства и распределения, «упорядочивая» прибыли и смещая руководителей. Один современник заметил, что рассматривать фашизм как «победивший капитализм» неправомочно, поскольку при нем частное предпринимательство оказывалось под не менее строгим контролем, чем трудящиеся¹⁰⁵.