Зект обхаживал Радека и начал через него в 1919 г. секретные военные переговоры с Советской Россией, пытаясь выяснить перспективы относительно того, чтобы обойти пункты Версальского договора, запрещавшие армии Германии обзаводиться современными средствами ведения войны: авиацией, танками, тяжелой артиллерией, отравляющими газами, подводными лодками. Развивавшееся им сотрудничество с Советским государством продолжалось под покровом строжайшей тайны до 1933 г. и сослужило огромную службу и германской, и советской армиям в их подготовке ко Второй мировой войне. К несчастью, немцы систематически избавлялись от компрометирующей документации²¹³, а советские архивы еще не полностью раскрыты, поэтому многое из того, что связано с этим эпизодом истории, остается невыясненным²¹⁴.

По мнению Зекта, неизменной целью Германии должно было являться экономическое и политическое взаимопонимание с «Великой Россией». Оказывать помощь восстановлению этой страны было поэтому в интересах Германии: Россия нуждалась в Германии как в источнике знаний о производстве и управлении, Германии же требовалось русское сырье и продовольствие²¹⁵. В послевоенный период такое сотрудничество влекло за собой возвращение Российского государства, при сохранении власти большевиков, к границам 1914 года, что восстановило бы непосредственное соседство двух стран; поражение остатков белых армий; разрушение независимой Польши, этого бастиона французского влияния: «Только в прочном сотрудничестве с Зеликой Россией есть у Германии шанс вернуть свои позиции как мировой державы... Нравится, или не нравится нам новая Россия и ее внутреннее устройство, к делу не относится. Наша политика оставалась бы такой же, имей мы дело с царской Россией или с государством под управлением Колчака или Деникина. Теперь же нам приходится договариваться с Советской Россией — у нас нет альтернативы... Критически относясь к прошлому, когда бытовало неправильное представление, будто нашего восточного соседа можно обезвредить путем разрухи, подрывной работы, дробления, сегодня нужно ясно сознавать, что единственной целью создания Польши, Литвы, Латвии было возведение стены между Германией и Россией»²¹⁶.

Для Зекта и его последователей само существование Польши, этого «вассала» Франции, было личным оскорблением, поскольку она представляла собою важное звено во французской кампании по «окружению» Германии. Как писал Чичерину из Берлина Радек, Зект всегда спокоен и выдержан, за исключением моментов, когда речь заходит о Польше: тогда глаза у него сверкают как у зверя, и он восклицает: «Она должна быть разделена, и она будет разделена, как только Россия или Германия усилятся...»²¹⁷. Подобные взгляды находили немало поклонников. Многие немцы полагали, будто разрушение независимой Польши само по себе отменит Версальский договор — что, как мы имели возможность убедиться, было и точкой зрения Ленина*. Это позволило бы Германии вырваться из изоляции, куда ее загнали победители. Составленный военным министерством Германии меморандум так определяет положение дел: «Союзные державы отдают себе отчет в том, что Германский Рейх не сможет защититься от Версальского договора, только если он будет окружен со всех сторон буферными государствами, а с Запада — странами Антанты. Прямой контакт между Германией и Россией должен, без сомнения, дать большие преимущества и принести большую пользу в достижении главной цели: пересмотра Версальского договора»²¹⁸. Чтобы добиться осуществления подобного намерения, немецкие националисты готовы были смириться с Красной Армией у своей границы. Они, казалось, не отдавали себе отчета в целях советской стратегии, для которой разрушение независимой Польши являлось лишь шагом к революции в Германии, а ее намеревались осуществлять при поддержке вооруженных сил. Летом 1920 г. большинство немцев, от крайне правых до крайне левых, приветствовало вступление российских войск в Польшу: все партии в рейхстаге отдали свои симпатии Москвы²¹⁹.

* Германия надеялась к тому же вернуть при разделе Польши Данциг и верхнюю Силезию (см.: Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. М., 1971. Т. 2. С 167).

26 июля, когда Красная Армия находилась неподалеку от Варшавы, Зект направил президенту Германии меморандум, в котором обрисовал свою политическую программу²²⁰. В победе России над Польшей в тот момент уже никто не сомневался. Вскоре, предсказывал он, советские войска подойдут к границам Германии, и обе страны вновь окажутся в непосредственном соседстве друг с другом; главная цель Версальского договора — изоляция России и Германии — окажется опрокинутой. Победа России над Польшей была в интересах Германии, поскольку Москва помогала последней бороться против «англосаксонского капитализма и империализма». «Будущее принадлежит России»: она неистощима и непобедима. «Если Германия примет сторону России, она сама станет непобедимой»: союзным державам придется считаться с нею, поскольку за ней будет стоять могучая держава. И, напротив, Германия, ориентирующаяся на Запад, превратится в нацию «рабов». Следовательно, политика правительства, направленная на завоевание благорасположения Запада путем уступок, противоречит национальным интересам Германии. Не следует также опасаться вмешательства Советской России во внутренние дела Германии: они сами нуждаются в последней и станут уважать ее суверенитет. Но даже если Россия нарушит границы 1914 г., Германии надлежит не обращаться за помощью к западным демократиям, а искать союза с русскими. По мнению Зекта, у просоветской политики было много дополнительных преимуществ, такой курс мог помочь правительству ублаготворить сочувствующие большевикам массы и стабилизировать тем самым домашний фронт. Он выступал за реформы, которые объединили бы промышленников и рабочих, нейтрализовав коммунистическую агитацию. Подобная программа — соединение национализма с социализмом — предвосхищала стратегию, принятую впоследствии Гитлером.

Идею сотрудничества с Советской Россией поддержали и немецкие промышленники, которых заботила перспектива сужения рынков сбыта продукции в контролируемом победительными «англосаксами» мире. Уже весной 1919 г., за год до того, как торговля была официально разрешена, немецкие предприниматели начали, в обход блокады союзных держав, экспорт в Советскую Россию, принимая в уплату бесполезные бумажные рубли. Блокада и прочие помехи на пути незаконной торговли обходились с помощью различных хитростей: товары отправлялись воздухом из Восточной Пруссии или через нейтральные государства-посредники*. Действия эти оправдывались тем, что Германия не могла позволить себе терять традиционные рынки сбыта в Восточной Европе. Министерство экономики Германии так объясняло это в июне 1919 г.: «Следует опасаться, что, если мы и впредь будем отказываться от экономических отношений с Россией, другие государства, особенно Англия и Соединенные Штаты Америки, займут наше место в экономике России. По поступившим сюда сообщениям, неофициальные представители Антанты и Америки активно действуют в том направлении, чтобы обеспечить себе всякого рода экономические отношения с Россией»²²¹. На конференции, организованной министерством иностранных дел Германии в феврале 1920 г., один из чиновников заявил: «Если в прошлом дела, связанные с Россией, в значительной мере находились в немецких руках, то теперь наши прежние враги стремятся заполучить эти дела в свои руки»²²².

* Советско-германские отношения Т. 2. С. 107—109, 113—115, 116—118, 153—154. Министр экономики Германии сообщал, что большую часть продаваемой Германией Дании и Швеции сельскохозяйственной техники эти страны перепродавали России, сильно на этом наживаясь. (См. там же. С. 119.)

Просоветская ориентация немецкой политики и экономики опиралась на энергичную поддержку министра иностранных дел Ульриха фон Брокдорф-Ранцау, который еще в бытность свою послом в Дании в 1917 г. сыграл ключевую роль в организации проезда Ленина через Германию. Впоследствии он был назначен послом в Москве²²³. Одним из виднейших противников консенсуса стал Ратенау: несмотря на благоприятное мнение об установлении отношений с Советской Россией, он считал, что она не может восприниматься как серьезный торговый партнер — разговоры о том, будто в России имелись большие излишки для экспорта, он отметал как «сказки». Россия могла вернуться к традиционной роли экспортера-импортера только после того, как Германия перестроит свою экономику. Сам Ратенау предпочел бы видеть Германию в роли посредника между Советской Россией и Соединенными Штатами²²⁴.