Учитывая, что новый режим во многих отношениях повторял прежний, неудивительно, что и новая бюрократия так скоро восприняла старые приемы. Благоприятствовало такой преемственности то обстоятельство, что многие советские административные посты занимали бывшие царские чиновники, которые принесли с собой и передали новичкам привычки, усвоенные при царизме.

Служба безопасности была еще одним важным институтом, позаимствованным большевиками у царизма, ибо лучшего примера для создания органа, которому суждено было занять центральное место при тоталитаризме, они не имели. Одна из уникальных особенностей царской России состояла в том, что нигде больше не встречались целых два полицейских учреждения для обеспечения безопасности: одно для защиты государства от его граждан, другое для защиты граждан друг от друга*. Юридическое определение государственных преступлений было весьма размытым, не проводящим четкого разграничения между преступным намерением и деянием¹⁴. Царская полиция разработала изощренные методы надзора, пронизав общество сетью платных осведомителей и внедряя в оппозиционные партии профессиональных агентов. Царский департамент полиции пользовался уникальным правом приговаривать к административной высылке за преступления, которые ни в одной европейской стране за таковые не признавались, как, например, выражение желания о смене политической системы. Благодаря ряду прерогатив, полученных после убийства Александра II, полиция в период между 1881 и 1905 гг. практически стала истинным властителем России¹⁵. Русским революционерам пришлось на себе изучить ее методы, которые, придя к власти, они и применили теперь уже против своих противников. ВЧК и ее преемники так прилежно впитали уроки царской политической полиции, что еще в 80-х годах КГБ раздавал своим сотрудникам руководства, подготовленные «охранкой» почти столетие тому назад¹⁶.

* Во многих европейских странах существовали департаменты политической полиции, но их функции заключались в выявлении и передаче подозреваемых органам правосудия. Только в царской России политическая полиция пользовалась судебными полномочиями, позволявшими ей без суда арестовывать и ссылать подозреваемых.

Наконец, в отношении цензуры. В первой половине XIX столетия Россия была единственной европейской страной, где действовала предварительная цензура. В 60-е годы прошлого века цензура была ослаблена, а в 1906-м отменена. Большевики вернули к жизни самые жесткие царские методы, запрещая любые публикации, не поддерживающие их режима, и подвергая предварительной цензуре все формы интеллектуального и художественного выражения. Кроме того, они национализировали все издательства и типографии. Эти меры, не имея аналога в Европе, отбрасывали Россию назад, во времена Московского царства*. Во всех этих случаях большевики находили модели для подражания не в трудах Маркса, Энгельса или западных социалистов, а в собственной истории — не столько истории, какой она предстает в книгах, сколько той, которую они познали в ходе борьбы с царизмом в режиме Усиленных и Чрезвычайных мер безопасности, установленных в 1880-е годы для усмирения революционной интеллигенции¹⁷. Эту практику они оправдывали аргументами, почерпнутыми из социалистической литературы, дававшей им мандат на суровые и беспощадные меры, немыслимые при царизме, который все же был скован в своих действиях, стараясь сохранить приличную мину перед Европой, тогда как большевикам, числившим Европу во врагах, стесняться было нечего.

* «В отличие от западноевропейских стран, где со времени возникновения книгопечатания типографии находились в частных руках и издание книг было делом частной инициативы, в России книгопечатание с самого начала являлось монополией государства, которое определяло направление издательской деятельности» (Луппол СП. Книга в России в XVII веке Л., 1970. С 28).

Разумеется, большевики вовсе не намеревались прямо копировать царскую практику: напротив, они не хотели иметь ничего общего со старым режимом. Но они подражали ей невольно. Отвергнув демократический путь, что стало свершившимся фактом после роспуска Учредительного собрания в январе 1918 года, — им не оставалось ничего иного, как ввести авторитарное правление. А авторитарное правление автоматически вызвало к жизни уже опробованные методы. Прямым прототипом режима, установленного Лениным после прихода к власти, было самое реакционное в российской истории правление — царствование Александра III, пришедшееся на период становления личности вождя. Поразительно, как много мероприятий, проводимых Лениным, почти в точности копировали «контрреформы» 1880—1990-х годов, хотя и под другими ярлыками.

Очевидное вырождение русской революции не должно вызывать удивления. Революционеры могут вынашивать самые радикальные идеи о переделке человека и общества, но им приходится строить новый порядок, используя тот человеческий материал, который сформировался в прошлом. По этой причине, рано или поздно, они сами отдаются во власть минувшего. Словом «революция», происходящим от латинского revolvere «вращаться» и применявшимся первоначально для описания движения планет, средневековые астрологи воспользовались для объяснения внезапных и непредсказуемых поворотов событий в жизни людей. Но само вращение есть по сути неизбежное возвращение в исходную точку.

* * *

Одна из самых спорных проблем русской революции — отношение ленинизма к сталинизму, или, иными словами, ответственность Ленина за Сталина. Западные коммунисты и благосклонные наблюдатели отрицали всякую связь между вождями коммунизма, утверждая, что Сталин не только не был продолжателем дела Ленина, но и извратил его. Такой взгляд получил официальное благословение в 1956 году после секретного доклада Никиты Хрущева на XX съезде партии, целью которого было отмежеваться от недостойного предшественника. Как ни удивительно, но те же люди, которые считали приход Ленина к власти неизбежным историческим явлением, забывали свои философские принципы, когда речь заходила о Сталине, правление которого списывали на ошибку истории, однако не могли объяснить, почему вдруг история в течение 30 лет катилась вспять, свернув со своего строго предопределенного пути.

Анализ карьеры Сталина показывает, что никакого «захвата» власти после смерти Ленина не было — Сталин уже давно шаг за шагом неуклонно продвигался к вершине, причем на первых порах при поддержке самого Ленина. Это он доверил Сталину руководство партийным аппаратом, в особенности после 1920 года, когда партию раздирал демократический раскол. Документы говорят о том, что, вопреки последующим заявлениям Троцкого, Ленин в большинстве повседневных дел правительства полагался не на него, а на его соперника, и прислушивался к его советам по ряду важных вопросов внутренней и внешней политики. Благодаря покровительству Ленина к 1922 году, когда он из-за болезни стал все далее отходить от государственных дел, Сталин оказался единственным, кто входил в состав всех трех руководящих органов Центрального Комитета: Политбюро, Оргбюро и Секретариата. В этом качестве он контролировал назначения исполнительных кадров буквально всех ветвей партийного и государственного аппарата. Благодаря правилам, установленным Лениным во избежание фракционной деятельности, Сталин мог подавлять всякую критику своей деятельности на том основании, что она-де направлена фактически не против него, а против партии и тем самым, по определению, служит контрреволюции. И хотя известно, что в последние месяцы жизни у Ленина возникли сомнения насчет Сталина и он чуть было не порвал с ним всякие отношения, нельзя забывать, что до этой самой минуты он делал все, что было в его власти, для продвижения Сталина. Но и разочарование Ленина в своем протеже носило довольно поверхностный характер — он обнаружил в нем недостатки, касавшиеся главным образом черт личности, а не качеств руководителя, — грубость и вспыльчивость. И никак не скажешь, будто его волновало в Сталине предательство идеалов коммунизма.