— Псков — это город, центр Псковской области Российской Федерации, расположен на реке Великая, узел железнодорожных линий — на Санкт-Петербург, Вильнюс, Бологое, Ригу — и шоссейных дорог…

…Долдоню прямо в телефон, подробненько — про железнодорожные линии, про псковские дороги, про население. Вся эта белибердовина возникла у меня в голове сама по себе, сразу после маминого сообщения о моей высылке. Во лбу будто зажглась лампочка и осветила справочную панель, вроде тех, что на вокзалах. Панель листается, а я читаю: «…развита также легкая, особенно льнообрабатывающая, и пищевая промышленность…» Читаю и думаю: ага, жратва есть, без одежки не останусь. А потом с гордостью закончил: «В Пскове зарегистрировано 11 больничных учреждений на 2,8 тысячи коек, что составляет 0,02 койки на одного жителя!» Моим знаниям удивились и мама, и папа, и особенно я сам. Только стоящий рядом Хлумов согласно покивал головой: правильно, мол, без ошибок сказал. Мама стала меня успокаивать:

— Зачем, — говорит, — тебе койка в больнице, Сашуля, ты у нас пока здоровенький! А в Пскове — совсем возмужаешь!

И папа пошутил слегка невпопад:

— Только не женись сразу, там девки хваткие.

Разговор закончился быстро. Причем неожиданным образом — Хлумов вынул у меня из руки телефонную трубку и сказал механическим голосом:

— Внимание, извещение узла связи. Номер отключен, номер отключен, номер отключен…

Затем нажал на рычаг. Я посмотрел на него с восхищением, а он пояснил:

— Времени осталось ровно столько, чтобы средним шагом дойти до места. Не забудь, тебе нужно внимательно наблюдать за обстановкой на улице.

Меня что-то насторожило в его словах, но я был слишком ошарашен своими невесть откуда взявшимися познаниями о Пскове и поэтому не стал уточнять. Случившийся со мной приступ неестественной болтовни очень напоминал «отходняки», которыми я страдал не так уж давно! Тогда в меня пытался вселиться телевизор. А сейчас что со мной? И сон был подозрительный, как я сразу-то не сообразил! Но ведь ночные ковыряния в моей голове вовсе не означают, что меня пытались упорядочить, — просто поковырялись и захлопнули крышку… Ничего не понимаю.

Спохватился я, только выйдя из дома:

— Хлумов, с чего ты взял, что мне по улице ходить сложнее, чем другим? Что там тебе натрепали про меня?

— Я пользуюсь информацией из надежных источников. Если бы источники были ненадежными, то лежать тебе под малярной люлькой в расплющенном состоянии, что серьезно повредило бы твоему здоровью.

Черт, прямо в «яблочко»! Я даже поежился. И откуда он все знает? Я спросил:

— Хлумов, скажи, только честно: и откуда ты все знаешь? В разведке работаешь?

— Я работаю на Всевключ, говорил же тебе. Всевключ предоставляет каждому отдельный информационный канал и психопрограмму для совместного функционирования по принципу «клиент-сервер». Я пока что умею пользоваться этими средствами лучше остальных.

Опять темнит! Что ни фраза, то какой-то намек, полунамек — попробуй разберись. Я обиделся и остаток пути молчал. Следил за пейзажем — не подстраивается ли где-нибудь бяка. Система-то не дремлет, понимаешь. Все было тихо. Правда, это не показатель безопасности. Но и напряжения в воздухе не чувствовалось, у меня ведь нюх развился, как у дикого зверя. Может, рыжий так успокаивающе действует на агрессоров? Тогда он выгодный спутник, хоть его и не любят мои чистенькие друзья.

Когда я увидел рожи одноклассников на фоне гаражей, догадался: мы пришли. Их было семеро, как гномов из сказки, восьмым стал Белоснежка Хлумов. Прямо скажем, здесь собрались мои не самые любимые коллеги по учебе. Увидев нас, они слаженно выстроились в линейку, кто-то скомандовал:

— Господа подключенцы, смирно!

Хлумов демократично махнул рукой, дескать, вольно. Линейка распалась, образовался полукруг. Этот самый «Актив» начал работу.

Первым заговорил Тугаринов — есть у нас в классе такой акселерат, ростом даже выше Алекса и толще Жарова. Выяснилось, что его звено обнаружило вчера возле углового дома на Будапештской ресурс типа «холодильник» категории «выброшенный устаревший». Вчера же вечером ресурс был сдан человеку из списка «посредники и приемщики». При переноске пострадал Иванов, точнее, его нога, и ему следует начислить на пять баллов больше. Затем поочередно рапортовали остальные члены Актива. Например, Сутягин наплел про каких-то «недожатых пенсов», которые, владея большими бутылочными ресурсами, не желают с ними расставаться даже в обмен на расширенный объем услуг, и потребовал разрешения применить к ним меры особого воздействия. Хлумов, скрепя сердце, согласился. Глядя на радостно хихикающего Сутягина, я подумал, что «меры особого воздействия» — это запущенный в окно кирпич. Потом Хлумов, не называя виноватых, но многозначительно поглядывая на них, осудил разгильдяйство при сборе бутылок на помойках. В последнее время, мол, попадается непозволительно много битых, до двадцати процентов. И предупредил, что с сегодняшнего дня за каждую битую бутылку будет сниматься по одному баллу. А на возмущенные вопросы ответил, что это далеко не личное дело сборщиков, поскольку страдает много рядовых членов Всевключа — переносчики зря тратят энергию, мойщицы зря тратят мыло, сдатчики незаслуженно оскорбляются на пунктах приема, а бутылки так и не реализуются…

Нет, здесь точно шизики собрались! На полном серьезе организовали мусорный бизнес и даже разговаривают друг с другом на каком-то дебильном жаргоне. Очень часто повторялась фразочка: «Условия честной конкуренции». Кому-то эти условия нравились, кому-то нет. Недовольные обращались к Хлумову с предложениями, называя его «господин начальник машины», а Хлумов не уставал дружелюбно поправлять: «Ребята, здесь я просто секретарь Актива».

Затем рассматривалось персональное дело Лены Печкиной. Хлумов поставил вопрос, основанный на ее личной просьбе: о переносе очереди на пораньше. И добавил, что он в принципе не против такого рода поощрений. Вот тут Актив встал на рога! Беседа сразу вышла за рамки, правильный полукруг смешался в буйную толпу. Мало того, что активисты орали на Хлумова: «Подумаешь, попросила!.. Все хотят!.. А я как же, я ведь тоже больше терпеть не могу!..», они почему-то начали выяснять отношения между собой. Сборщики покатили бочку на сдатчиков: «Пока одни в любую погоду, подвергая себя опасности, ползают по свалкам и вонючим квартирам, другие отдыхают в очередях, почитывая руководства по программированию!» Представительница мойщиц Кухаркина заявила, всхлипывая, что мойщицы самые обиженные: расценки низкие, хоть целый день корячься, а баллов получишь с гулькин нос. Дело дошло до того, что разъяренный Тугаринов залепил Сутягину в ухо, не поделив с ним территорию. Сутягин отошел в сторону, сел на корточки и захныкал. Два переносчика, крепкие ребята, повалили за это Тугаринова на асфальт с помощью подката и, взявшись за руки, встали на него, не давая подняться.

Хлумов страшно разволновался. Я его первый раз таким увидел. Он рявкнул:

— Хватит! Информационные каналы фонят!

Даже голос у него изменился, стал каким-то звенящим, незнакомым. Никто не обратил внимания: продолжали заниматься своими «разборками». Тогда он резко обернулся, вскинул руку и неестественно звонко щелкнул пальцами. Морда у него вытянулась, как у хорька, — жуть, меня аж передернуло.

Два здоровых парня, которые играли в ножички метрах в двадцати, снялись с места и быстро направились к нам. Это были восьмиклассники из нашей школы, я их давно приметил, только решил, что никакого отношения к Хлумову они не имеют. Парни подошли, улыбаясь. На плечах у них зачем-то висели полотенца. Мыться собрались, что ли?

Но полотенца им понадобились совсем для другого дела. Они вклинились в толпу, скрутив на ходу толстые жгуты, и начали хлестать направо-налево. Хорошо, что я сразу отошел, а то влепили бы, не глядя! Чухи были, будь здоров — у крысенка Сутягина чуть голова не отвалилась. Короче, порядок вернулся быстро. Образовалась линейка, раздалась привычная команда: