Анна ничего не поняла, кроме того, что ее дела не так хороши, как хотелось бы. Компаньон мужа принес ей какие-то бумаги и объяснил, что их надо подписать, если она не может найти и вернуть злополучные пять миллионов. Анна дала слабину — и документы подписала.

В итоге она осталась практически нищей.

Загородный дом ей пришлось продать, потому что содержать его она была не в состоянии, да и всплыли еще кое-какие долги, которые она сама же наделала, пока был жив Василий и ее траты были практически бесконтрольными. Конечно, продать дом удалось меньше чем за полцены — деньги были нужны срочно, а спешная продажа, как известно, имеет свои минусы. Конечно, на этой продаже нагрел руки агент по недвижимости, который до сих пор был едва ли не другом семьи. Вырученных денег ей едва хватило, чтобы расплатиться с долгами и купить довольно скромную городскую квартиру. В этой квартире не имелось даже просторной гардеробной, и многочисленные наряды Анны, не поместившиеся в несколько шкафов, были свалены беспорядочной кучей в полутемной кладовке.

Разумеется, ей пришлось рассчитать всю прислугу. Правда, в маленькой городской квартирке прислуге и делать-то было почти нечего, но сама Анна совершенно разучилась вести хозяйство, и возникшая теперь необходимость привела ее в ужас.

В довершение всех неприятностей, она неаккуратно парковалась и разбила свою элегантную машину — маленький «Мерседес» с откидным верхом. Страховка оказалась просроченной, и с машиной пришлось распрощаться.

Самое печальное — в этот тяжелый момент от Анны отвернулись все ее многочисленные друзья и подруги. Отвернулись, чтобы больше никогда не повернуться к ней. Как будто она умерла вместе с Василием, убитая той же самой пулей. Если же кто-то и бросал на нее случайный взгляд — в этом взгляде можно было прочесть лишь откровенное презрение и насмешку.

Кроме того, с таким же презрением стала относиться к Анне дорогая элитная обслуга — все эти парикмахеры, массажисты, косметички, все эти Виталики, Валерики, Танечки. Они больше не мчались к Анне по первому зову, в их расписании никогда не находилось для нее места. Чего греха таить — она больше не была для них важной клиенткой.

Но это только сначала показалось Анне самым печальным в ее положении.

В действительности это была незначительная мелочь, а по-настоящему печальную, более того — трагическую сторону своего положения Анна осознала позднее, когда задумалась о новом замужестве как о единственном доступном ей способе поправить материальное положение. Во всяком случае, прежде она применяла только этот способ.

Она внезапно поняла, что все сколько-нибудь достойные внимания мужчины даже не смотрят в ее сторону. Все они женаты, а если и разводятся — то не ради сорокапятилетних вдов, пусть даже очень хорошо сохранившихся, а ради двадцатилетних длинноногих авантюристок, успевших к своим двадцати годам пройти огонь, воду и медные трубы и в совершенстве освоивших основные правила охоты на обеспеченных мужчин. Пока Анна безбедно жила с Василием, в стране расплодилось великое множество таких охотниц без принципов и сомнений.

Анна на этом рынке уже не котировалась. Приходилось признаться — она была попросту стара.

Теперь она с ненавистью думала о покойном муже: как он смел умереть, не подумав о ее будущем, не обеспечив ее, как она того заслужила многолетней и беспорочной супружеской жизнью.

И еще она время от времени задумывалась о тех пяти миллионах, которые бесследно пропали незадолго до смерти мужа. Теперь эта сумма не казалась ей незначительной, напротив — она могла бы помочь ей продержаться на плаву хоть какое-то время.

И еще она думала: знала ли она на самом деле своего покойного мужа? Может, у него была другая, тайная, неизвестная ей жизнь? Может, у него была, страшно подумать, другая женщина? Да, Василий был далеко не красавец. Он был толстым, рыхлым, неспортивным — но разве в наше время внешность мужчины играет хоть какую-то роль? Анна хорошо усвоила простую истину: внешность женщины — все, внешность мужчины — ничто!

А если так, если у Василия была другая — может быть, именно она и наложила руку на пропавшие миллионы?

Эта мысль не давала Анне покоя, и сегодня, когда она увидела незнакомую девицу на могиле Василия, первым делом она подумала именно о пяти миллионах.

Конечно, девица была невзрачная, неказистая, но все же молодая, а кто его знает, покойника, — может, у него были странные вкусы?

…Анна рассказала мне в общих чертах историю своей неудавшейся жизни. Не могу сказать, что я ей посочувствовала. Большая часть ее жизни прошла безбедно и беззаботно, так что ей было за что расплачиваться. Но и злорадства я тоже не испытала. Конечно, потерять мужа — это большая трагедия. И не мне об этом рассуждать… Откровенно говоря, во всем ее рассказе меня больше всего заинтересовали слова о пропавших деньгах. Пять миллионов долларов! Из-за такой суммы люди вроде Капитана могут наломать много дров…

— А вы случайно не помните, как называлась та фирма, куда ваш покойный муж перевел те злополучные деньги? — поинтересовалась я на всякий случай.

— Что ты, милочка! — фыркнула Анна. — У меня всегда была очень плохая память на все эти деловые подробности! Вот если бы ты, к примеру, спросила у меня телефон Виталика — я продиктовала бы его на память… хотя я не пользовалась его услугами уже почти два года! — И она тяжело вздохнула.

Да, о своем покойном муже она не так сожалеет, как об этом парикмахере!

— И вообще, — продолжила она подозрительным тоном, — почему ты так интересуешься этими деньгами?

— Не волнуйтесь, я на них не претендую! Я просто хочу разобраться в другом убийстве, которое может быть связано с убийством вашего мужа. Возможно, и ваши деньги заодно найдутся…

— Это, конечно, было бы неплохо, но я в такие чудеса не верю. Слишком много прошло времени. И в любом случае — вряд ли я чем-то могу помочь…

— Но когда к вам приходил компаньон вашего мужа и говорил о тех пропавших деньгах — он наверняка называл ту фирму! Может быть, вы попытаетесь вспомнить этот разговор?

— Да я о нем и вспоминать не хочу! — Анна покраснела от злости. — Он отнял у меня последние средства! Мерзавец! Обобрал несчастную вдову! Пока был жив Василий, он изображал лучшего друга, а как только его не стало — от дружбы не осталось и следа! Нет, я не буду даже пытаться вспомнить наш разговор!

И снова, с непостижимой женской логикой, она выпалила:

— Ну да, он называл ту фирму… что-то медицинское… панадол, или цитрамон…

— Странное название для фирмы, вы не находите?

— Нет, не цитрамон… — Анна наморщила лоб, напряженно припоминая, — что-то от головы, но более старомодное…

— Анальгин? — предположила я.

— Нет, не анальгин… — Она щелкнула пальцами и радостно воскликнула: — Пирамидон!

— Вы уверены? Какое-то странное название…

— Вообще-то нет… — Анна снова нахмурилась, — не пирамидон, но очень, очень похоже…

И тут меня осенило.

— Может быть, «Посейдон»?

— Точно! — Она засияла. — Совершенно верно! Он так и сказал — фирма «Посейдон»! Теперь я уверена! Но ведь это тоже какое-то лекарство от головной боли, правда?

Вдруг на ее лицо, как облако, набежало подозрительное выражение:

— А откуда ты знаешь про эту фирму?

— Не волнуйтесь! — попыталась я успокоить Анну. — Я же говорила вам, что расследую другое убийство, связанное с убийством вашего мужа. И там мелькнула эта самая фирма…

Анна вышла за ворота кладбища и направилась к своей машине.

Эта машина была еще одним постоянным поводом для расстройства: ей, привыкшей за долгие годы обеспеченной жизни ездить или на маленьких элегантных дамских машинах, или на представительских автомобилях с шофером, теперь приходилось довольствоваться скромным подержанным «Опелем». Выходя из машины, Анна каждый раз торопилась отойти от нее подальше и сделать вид, что не имеет к этому безобразию никакого отношения. Подходя к «Опелю», она оглядывалась по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет никого из знакомых.