– Счастливо отдохнуть!
Она исчезла на лестнице. Я вернулся к себе. Вышел на балкон. Эмма шла вверх по проспекту. Она торопилась. Этот образ наложился на все предыдущие, которые я сохранил о моей соседке. Как и раньше, она шла быстро и свернула на первую же пересекавшую проспект улицу, и при виде того, как быстро она скрылась, можно было с уверенностью сказать, что вернется она только поздно ночью, путаясь в ложных оправданиях. Впервые я сблизил в своей памяти эту, которую я познал очень близко, и другую замужнюю женщину, словно пропитанную запахом свободы, которую я видел делающей покупки по субботам и воскресеньям в брюках, свитере и с продуктовой сеткой в руке. Из этих наложенных друг на друга образов возник неожиданный портрет.
У нас с ней было общее прошлое. Я был готов с ходу придумать его: «И в тот вечер, когда она пришла… И в тот вечер, когда я пошел…» Я вспоминал Эмму в недавнем прошлом такой, какой я множество раз видел ее в очередях у входов в магазины квартала. Она на голову была выше других женщин; не смущаясь, демонстрировала всем свое ненакрашенное лицо с большим ртом, с сильным и прямым носом. Остальные женщины завидовали этой красоте, состоящей из искусных несовершенств. Чего только не говорили о ней в нашем квартале! Увы, но до меня также доходили эти слухи. Лакост не может ни слова сказать в упрек жене, чтобы она не бросилась на него и не покусала… В прошлом году она четыре раза делала аборт… Какой-то араб, служащий газовой компании, боясь быть изнасилованным, снимал показания счетчика только тогда, когда муж бывал дома…
Эти разговоры, вызывающие у меня смех, тем не менее оставили во мне след. Я видел, как Эмма скрылась на углу улицы. И хоть я считал себя лишенным предрассудков, но, вспоминая, как просто оказалось добиться ее расположения, понимал, что женщина, отдающаяся легко, это радость, приобретаемая в кредит. Рано или поздно ревность предъявит счет.
Вот и первый срок платежа! Он же будет последним. Я уеду из Парижа сегодня же вечером вместе с Мариной, единственной женщиной, которой я обладаю по-настоящему. Я закрыл балконную дверь. Повернулся лицом к моей комнате, комнате меблированной и убогой. Заметил свои чемоданы, еще вчера полные, а сегодня наполовину пустые благодаря тому, что к ним прикоснулась Эмма. С таким багажом нельзя путешествовать. Невозможно. Я выбежал из квартиры и пулей спустился с четвертого этажа. Если мне чуть-чуть повезет, я смогу догнать Эмму на автобусной остановке. Но как раз в тот момент, когда я выходил из дома, вошла Ирэн.
– Как хорошо, я успела вовремя. Я пошла к вам в кабинет. Мне сказали, что я, может быть, смогу застать вас здесь.
Я отступил, пропуская ее в коридор. Я узнал ее высокомерный вид, нисходящую свысока улыбку. Но все мои мысли рвались вдогонку за Эммой. Эта встреча застала меня врасплох. Я нашел Ирэн перед своей дверью, готовую подняться ко мне; и это не было чудом. Я взял ее протянутую мне руку. Этот жест остановил мой бег. Удивление, которое я не испытал вначале, зарождалось теперь. Я понимал, как оно созревает где-то далеко в прошлом, в моих воспоминаниях, в моем прежнем удивлении, в чувстве, в течение многих лет делавшим Ирэн личностью особенной, существом высшего порядка. Я как бы отошел подальше, чтобы получше рассмотреть нас, стоящих и держащихся за руки. И я вновь начал поддаваться очарованию. Мои чувства, подобно чудесной крови Неаполя, которая вновь становится жидкой на праздник святого Януария, оттаивали капля за каплей. С небольшим опозданием она вновь превратилась в святую Ирэн.
– Ты давно в Париже?
– Мы вернулись вчера. С путешествиями покончено. Мы собираемся провести лето в Каннах. Сегодня вечером муж должен мне сказать, когда мы уезжаем.
Мы стояли в подъезде дома. Если Ирэн захочет подняться ко мне, она быстро обнаружит, что там побывала другая женщина. На мгновение я запаниковал. Это волнение вновь напомнило мне об опасении, которое мне всегда внушала Ирэн. Вместе с ним вернулась и прежняя атмосфера тревоги, та неспокойная обстановка, тот беспокойный мир, в котором я любил Ирэн. Я взял свою подругу под руку:
– Пойдем. Ведь тебе наверняка нужно что-то купить?
– Всего одну вещь. А потом я буду свободна. Она улыбнулась мне. У нее было грустное лицо, веселые глаза.
– Мне нужно поехать в Сент-Оноре, чтобы купить купальник. Вас это не слишком затруднит? Это не очень далеко?
– Да нет. У меня целый день впереди. Никогда еще я так полно не ощущал, что отдыхаю.
Этот «день впереди» напоминал маленький пассажирский поезд из мультфильма, который, проезжая по деревне, делает бесчисленные повороты. По ходу движения можно выйти, нарвать цветов и опять влезть обратно. Возникало желание подтянуться и повиснуть обеими руками на ветках.
– Вы поможете мне выбрать, – сказала Ирэн.
Я вошел в магазин следом за ней. Мы стояли, как раньше, рядом, соприкасаясь плечами. Купальник перешел из рук Ирэн ко мне в руки.
– Я хочу померить вот этот.
Она пошла за продавщицей в примерочную кабинку. Я остался в магазине один. С улицы доносились приглушенные шумы; им не удавалось встревожить эти невозмутимые голоса, долетавшие из задней части магазина, голоса, от которых отдает тканью и которые звучат в Париже отголоском далекой провинции.
Продавщица вернулась ко мне:
– Мадам хочет узнать ваше мнение.
Неслышными шагами я прошел отрешенно в спокойную заднюю часть магазина, зону полной интимности, вызывающую резкую тошноту, где женщины комбинируют резину с кружевами среди изящного, но тронутого некой тайной ортопедией, тайной гигиеной, беспорядка. Я отодвинул штору. Ирэн, стоя перед трельяжем, как в рекламе масла для загара на задней обложке журнала, позировала с самым серьезным видом. Она опиралась то на одно бедро, то на другое. Выставляла ногу вперед, назад.
– Что вы об этом думаете?
– Хорошо.
Мой взгляд остановился на том месте, где купальник облегал ногу. Что-то там мне не понравилось. Это была, конечно, не складка на коже и даже не признак ее увядания. А все же нога плохо сопротивлялась сжимавшей ее ткани. Там была некая зона, лишенная надменности, где тело Ирэн, казалось, теряло уверенность в своих силах. Я поднял голову. Поймал взгляд Ирэн в зеркале.
– Покупать мне этот купальник?
– Думаю, да, он вам к лицу.
Я вернулся в магазин. Заплатил. Ирэн догнала меня на улице, около витрины. Ее шляпку украшало забавное перо, придававшее лицу ребячливый вид.
– Где ты хочешь пообедать?
– Где вы пожелаете.
Контраст между моим «ты» и «вы» в ее ответе поразил меня, но совершенно не так, как раньше, когда он наводил меня на столь горькие размышления. Это «вы» было даже чем-то похоже на саму Ирэн. Произнесенное тихим голосом, оно казалось продолжением ее дыхания. Оно звучало естественно. А в моем «ты» я ощущал усилие, постоянное упрямство, с которым оно было навязано. В самом начале я искусственно ввел его в свою речь и удержал в ней насильно; я словно вставил ногу в щель приоткрытой двери, чтобы помешать ей закрыться. Я заслал его к Ирэн, как шпиона во вражеский стан. Это был агент, нанятый мною. Правда, с течением времени он перенял нравы той страны, в которой жил. Он стал для нее своим и полюбил ее. Однако, приглядевшись внимательнее, нетрудно было распознать его происхождение. Он использовался как средство давления. С самого начала я пытался завладеть Ирэн, не столько пробуждая в ней желание отдавать – я уважал в ее жизни то, что не могло мне принадлежать, – сколько, наоборот, то пытаясь ее купить, то заставляя отдать награбленное с помощью целого ряда приемов, которые под внешней покорностью таили в себе гораздо больше тирании, чем любви.
Мы шли рядом по освещенному солнцем тротуару. Я подумал о нашем последнем проведенном вместе вечере – в присутствии мужа.
– Твой муж больше не говорил с тобой обо мне?
– Говорил. Вы ему понравились.
– А ты, ты не сердилась на меня за то, что я пришел некстати?
– Сердилась. Но все в прошлом, забудем об этом. Я толкнул перед ней дверь ресторана. Она сделала несколько шагов по залу, потом обернулась и улыбнулась мне. Она не изменилась. Сколько я ее знал, она оставалась прежней. Разве что в течение этих трех лет, по мере того как мягче становились черты ее лица, я наблюдал, как ее гордость, сосредоточенная вначале только на ней самой, незаметно распространялась на принадлежавшие ей блага: на мужа, на дом, может быть, на положение мужа и даже на меня, любовника. Все то, чем владеет женщина, лишает ее самой себя. На том же основании, что и ее муж, я являлся частью благосостояния Ирэн. Этим утром, воспользовавшись своим свободным днем, она пустилась в путь с целью вновь завладеть мною.
