Вызвали в полк на рекогносцировку местности. Вновь начали готовить наступление. Местность ровная, как стол, только вдали просматриваются возвышенности с тремя вершинами – закодированы как «Три брата», а где-то под ними населенный пункт, как потом выяснилось, Карпечь, это недалеко от Владиславовки. После рекогносцировки вернулись в свои «пенаты», а это траншея, местность песчаная и яма, прикрытая сверху плащ-палаткой. Только принесли обед. Сидим с политруком и старшиной в одном углу, заправляемся какой-то баландой, и вдруг вновь минометный налет. Дело-то в общем привычное, но неприятное. В какое-то мгновение раздался взрыв, куча пыли, плащ-палатка исчезает, а мы оглушенные, ничего не понимающие сидим в своем углу уже без котелков в руках, только с ложками. Пришли в себя и тут только разобрались – в противоположный угол «землянки» попала мина, все разворотила, но по счастливой случайности осколки пошли вверх и никого из нас не зацепили. Посмотрели друг на друга и расхохотались – все черные, как черти, обсыпанные пылью и грязью с ног до головы. Начали чиститься, приводить себя в порядок. Вылезли в траншею, часовой цел, а вот ведра и котелки, что стояли сверху, все продырявлены осколками. Это нас здорово огорчало, так как остались без посуды, в которой приносили питание из батальонной кухни. В это время группа военных в белых полушубках подошла к нам, спросили, кто командир, я представился. Доложился, и самый большой начальник, а это видно было по почтительности остальных, предложил указать им дорогу в штаб дивизии. Я вынужден был спросить, кто он такой. Оказалось, командующий армией (510-й) генерал-лейтенант Львов. Указать направление оказалось мало, и он предложил мне проводить их лично в штаб, а это километра 3-4. Удовольствие не из приятных. Но что сделаешь? Начальство приказало. Оставил роту на политрука, пошел показывать дорогу, сам не зная ее досконально, ведь только один раз прошел, идя на рекогносцировку. Местность ровная, сплошь степь без всяких ориентиров. Наученный горьким опытом ночных поисков штаба полка, подвел я эту группу командного состава к узлу связи, узнал, какого цвета провод идет в штаб дивизии и, не отрываясь от этого провода, повел их в штаб. По дороге командующий расспрашивал о настроении бойцов, сказал, что готовится наступление, показал на вершины «Три брата» как конечную цель наступления и спросил: «Ну как, возьмем?» Что я мог ему ответить? Сказал осторожно: «Постараемся, товарищ командующий». Приблизительно на середине пути к нам подъехала группа комсостава, подала лошадь командующему и всем остальным, очевидно, доложили, что разыскали штаб дивизии, генерал поблагодарил меня, и они уехали. А я пошел искать свою роту. Только пришел, как поступил приказ приготовиться к движению, и через полчаса уже в наступающей темноте мы куда-то пошли.
Шли почти всю ночь и под утро сменили на позициях какую-то часть. Никаких схем обороны, данных о противнике не получили, хотя все это предусмотрено уставом. Сменяемые стремились как можно быстрее расстаться с опостылевшими окопами и вшивыми землянками. Их можно было понять, но нам от этого было не легче. Пришлось в рассветном полумраке облазить все позиции, расположить бойцов и строго предупредить их, чтобы днем не высовывались: работают немецкие снайперы и снимают все движущееся. Ровно в 7.00 начался минометный налет, такой же налет повторился в 13.00 и в 18.00. И так каждый день. По этим минометным обстрелам можно было проверять часы. В остальное время шла довольно вялая перестрелка. Ежедневно начали получать пополнение, люди плохо обученные, в основном из вторых эшелонов полка, из хозвзводов, обозов и т. п. Что ж, и этому были рады. Оружие запасное у меня было, и вооружение пополнения для меня не составило вопроса, хотя для других рот этот вопрос был проблемой номер один.
Наступил февраль. Погода неустойчивая, то дожди, то морозы. Обогреться и обсушиться негде, помыться – проблема. Нет воды. Умывались, как правило, дождевой водой, скапливающейся в ямах. Питание отвратительное – вареная пшеница, немного сухарей. Завшивели окончательно, даже прожарить над костром одежду нельзя было. Стоило даже в землянке разжечь небольшой костерок, как поднявшийся дым вызывал огневой налет. Вот так и существовали.
Начали ежедневно выдавать водку (по 100 грамм на человека), а это верный признак близкого наступления.
И вот свершилось. Получен приказ о наступлении. Как это ни странно, конкретной задачи никто не ставил. Указали только направление и сказали – конечный пункт Владиславовка. Сколько до нее, что ожидает нас по пути к ней – ни слова. Известно только было, что наш 3-й батальон наступает уступом направо. И опять этот проклятый дождь. Вот свидетельство К. Симонова, бывшего в эти дни на нашем участке фронта: «Проснувшись, я узнал, что наступление уже началось не то в пять, не то в шесть утра, погода была отвратительная: дождь уже не моросил, как вчера, а лил не переставая… На дорогах стоял сплошной рев буксирующих машин. Они то стояли – ни взад, ни вперед – то ползли по ней так медленно, что мы обгоняли их на своих клячах… На дорогах, на объездах, в балках и в балочках – всюду виднелись застрявшие машины. Они ревели и рыдали, моторы выбивались из сил, но никакие человеческие и нечеловеческие усилия, никакой мат не могли сдвинуть их с места. Под диким дождем, лившим без передышки третьи сутки, солончаковые почвы чудовищно развезло. Все вокруг плавало в грязи. По дороге в другую дивизию мы заблудились и вместо того, чтобы ехать в деревню Тулумчак, куда нам нужно было попасть, чуть было не заехали в деревню Карпечь, занятую неприятелем».
Как и под Дальними Камышами, так и здесь наступление началось под дождем, по раскисшей почве, при остановившемся транспорте, артиллерии и танках. Наш фронт был начинен танками устаревших образцов с маломощными моторами, слабой броней. Наступать за танками было одно мучение. От прямых попаданий, даже осколков снарядов, броня пробивалась и танки горели, как свечи. Жалко было танкистов, которые вываливались из подбитых танков полуобгоревшими, но кого это интересовало. «Вперед, только вперед». Вот это вперед давалось большой кровью, неоправданными жертвами и почти безрезультатно. Двинулись мы за вторым батальоном и вскоре вынуждены были остановиться. Второй батальон залег под сильным огнем противника, и продвижение прекратилось. Лежать на открытой местности в топкой грязи – это нести потери, и наш комбат не выдержал, дал приказ «вперед».
Мы перекатились через лежащий второй батальон и начали продвигаться вперед, но вынуждены были залечь, попав под двойной артогонь – немецкий и свой. Очевидно, второй батальон, попав под сильный огонь, залег и дал заявку на подавление огневых точек противника нашей артиллерией, а мы, продвинувшись вперед, попали под свой же артобстрел. Лежим под огнем и ни взад, ни вперед. Слышу душераздирающий крик: «Братья во Христе, помогите, Христом Богом молю, спасите!» – и так бесконечное повторение. Крики раненых страшно действуют на нервы и могут довести до чего угодно. Я говорю политруку: «Кто это кричит, что-то голос знакомый». – А он говорит: «По-моему, это наш политбоец». «А причем тут Бог Христос, если это политбоец?» Не выдержал я и пополз к этому кричащему. Действительно, наш политбоец, он же писарь роты, лежит раненный в ногу и орет благим матом. Подполз к нему и сказал с самыми «теплыми» фразами: «Перестань кричать, или я тебя пристрелю.» – «Больно», – говорит. – «Ничего, потерпишь, будешь кричать – прикончу. Давай списки роты и еще какие есть документы». Отобрал всю эту бумажную канцелярию и предупредил, чтобы молчал в тряпочку и полз самостоятельно в тыл к санитарному пункту. Вернулся на прежнее место к политруку и говорю: «Ты прав, это кричал наш комсомолец побитбоец, только после ранения он срочно уверовал в Бога». Только хотели продвинуться вперед, как ранило в бедро политрука. Перевязал я его, а он просит: «Отведи меня в тыл». Как же я мог оставить роту, пойти с ним в тыл к санпункту, да ведь за мной могла подняться вся рота и двинуться назад. Значит, расстрел неминуем. Говорю ему об этом, а он твердит – отведи в тыл. Подозвал я двух бойцов и приказал им доставить политрука на пункт сбора раненых. Так снова остался без политрука русского, а политрук грузин в это время был с первым взводом на левом фланге. Увидев бессмысленность лежания под огнем, я дал команду на быстрое движение вперед (все равно несем потери), и с ходу мы выбили из оврага группу противника. Овраг довольно глубокий и служил хорошей защитой от пулеметного и артогня. Заняв этот овраг, начали приводить в порядок роты. Оказалось, из всего батальона осталось только 50 человек. В это время появился командир полка со своим ординарцем, пьяный, что называется, до положения риз, и поднял крик: «Что вы тут околачиваетесь в тылу, надо продвигаться вперед, расстреляю!!!» – и хватается за кобуру. Переглянулись мы с комбатом, и комбат говорит: «Мы ведь только выбили противника из оврага, смотрите, еще трупы теплые, какой же это тыл?» А одурманенный водкой комполка продолжает твердить свое: «Прячетесь по оврагам, расстреляю…»
