Страдание на лице Джеймса не давало ей покоя. Верити предполагала, что ему было так тяжело из-за боли, стыда и чувства вины за то, что произошло как в Испании, так и в Пендургане. Верити знала многие проявления боли. Несмотря на то что боль Джеймса ей была непонятна, она чувствовала себя обязанной сделать все, что в ее силах, чтобы облегчить его страдания.

Возможно, это было самое малое из того, что она могла сделать за двести фунтов. Даже если ей пришлось бы подвергать себя опасности.

После бессонной ночи Джеймс спустился к завтраку раньше обычного. Томас, как всегда, принес ему чай и тосты с джемом. По утрам ему обычно не хотелось есть, а в то утро хлеб показался сухим и безвкусным, джем – слишком сладким. Джеймс отодвинул тарелку и собирался встать из-за стола, когда вошла Верити.

– Доброе утро, милорд! – Ее голос был веселым, и она на самом деле улыбалась.

Что за черт?

Он прочистил горло и начал сочинять соответствующие извинения за вчерашнее вторжение, но тут вошел Томас. Слуга подал Верити тост и джем и спросил, что она будет пить – чай или шоколад.

– Чай, пожалуйста, Томас, – ответила Верити ясным, вполне будничным голосом. – И пожалуй, вареное яйцо. Я умираю с голоду!

Томас кивнул и оставил их одних. Верити начала накладывать ложкой джем на толстый кусок хлеба и сказала:

– Чудесное утро, милорд. Ясное, солнечное. Надеюсь, вы хорошо спали?

Джеймс смотрел на Верити в недоумении. Может быть, это игра? Она не должна быть такой веселой и приветливой после того, что он чуть было не натворил прошлой ночью.

– Нет, – сказал он. – Я не спал. Верити, я...

– Вас все еще мучает бессонница? Тогда позвольте мне кое-что приготовить для вас. У меня есть немного корня валерианы, из него получится очень действенный отвар. Приготовить вам его сегодня вечером?

Джеймс был сбит с толку. Он провел рукой по волосам и с недоумением посмотрел на Верити.

– Верити, послушайте, это было отвратительно. И не надо делать вид, что ничего не произошло.

– Вы о чем, милорд?

Джеймс беспокойно заерзал на стуле. Он надеялся придумать приемлемое извинение.

– Я прошу прощения, что побеспокоил вас вчера вечером. Это было низко с моей стороны. Я не хочу, чтобы выдумали, что...

– Все в порядке, милорд. Не надо извиняться. Я все понимаю.

– Понимаете?

Как такое возможно? Или она почувствовала такое облегчение, когда он ушел, не тронув ее, что теперь делает вид, будто ничего не случилось?

– И все же, – произнес Джеймс, – позвольте мне сказать, что я сожалею о своем поведении – не только вчера вечером, но и предыдущей ночью, когда я был очень груб с вами. Это непростительно, и я уверяю вас, что больше такое не повторится.

Верити помахала рукой у себя перед лицом, как будто отгоняя надоедливое насекомое.

– Я все забыла, – сказала она. – Не будем больше об этом.

Вернулся Томас с чаем и вареным яйцом в изящной чашечке. Верити ловко разбила скорлупу и ложечкой положила кусочек яйца на хлеб. Джеймс поднялся из-за стола, намереваясь уйти.

– Желаю вам доброго утра.

Он хотел побыстрее покинуть столовую. От явной готовности Верити простить его почему-то возникло странное чувство неловкости. Однако до того, как он успел сделать еще шаг, Верити сказала:

– Подождите, пожалуйста. В такой чудесный день, думаю, я могла бы просить вас об одолжении.

«Ага, вот сейчас будет расплата за прошлую ночь, теперь она уедет из Пендургана», – подумал Джеймс.

Все его внутренности стянулись в узел.

– Да? – удалось ему выдавить из себя.

Верити улыбнулась. Улыбка казалась искренней. Джеймс не почувствовал ни замаскированного страха, ни беспокойства. И тем не менее он знал, что Верити всегда его в какой-то степени боялась. Разве не должна она теперь испытывать еще больший страх, после того как он прошлым вечером полуголый вломился к ней в спальню?

– Скажите мне сразу, если выполнить мою просьбу будет затруднительно, – предупредила Верити, глядя Джеймсу прямо в глаза. – Сегодня такой чудесный солнечный день, каких было совсем мало со времени моего приезда. И не приходится рассчитывать, что до начала зимы будет много таких дней.

Джеймс кивнул, чтобы она продолжала.

– Я видела в Пендургане все, до чего можно дойти пешком. Я хотела спросить... нет ли у вас лошади, на которой я могла бы ездить верхом?

Она продолжала его удивлять.

– Вы хотите ездить верхом?

Верити ослепительно улыбнулась. Узел в животе Джеймса развязался и превратился во что-то совсем другое.

– Я так давно не ездила верхом, – сказала она. – Это было бы огромное удовольствие. И если бы вы показали мне имение...

Это было слишком. Джеймс вынужден был сесть.

– Вы... вы хотите, чтобы я поехал верхом с вами?

– Если вам не сложно и если вы не слишком заняты.

Он был не слишком занят. Меньше чем через час он выезжал из двора вместе с Верити. Он чувствовал себя неловко. Джаго посадил Верити на Титанию, лоснящуюся маленькую гнедую кобылу. Верити хорошо держалась в седле, хотя и было заметно, что она давно не ездила верхом. Она долго смеялась, прежде чем справилась с кобылой. Было солнечно, но прохладно, дул пронизывающий ветер. Через некоторое время щеки Верити пылали от холода. Она выглядела красавицей, несмотря на слегка потрепанный костюм для верховой езды, который она надела.

По ее просьбе Джеймс показал ей все имение. Они проезжали мимо ферм, в основном дремлющих в это время года, и мимо гумна, откуда по ветру разносились сладкозвучные девичьи голоса. Девушки пели, готовя к севу пшеницу. Проезжая мимо пастбищ, Верити обратила внимание на небольшое стадо овец, животных было совсем мало, поскольку большинство из них встретили свою судьбу на бойне.

– Сейчас не лучшее время, чтобы оценить фермы по достоинству, – сказал Джеймс, когда они объезжали коптильню.

– Я выросла в деревне, – ответила Верити, – и мне деревенская жизнь доставляет удовольствие во все времена года. Это время умирания и ремонта не менее важно, чем весеннее возрождение.

Джеймс спросил Верити, где она выросла, и она с радостью стала рассказывать ему о Линкольншире и его цветущих долинах. Джеймс узнал, что Верити была единственной дочерью линкольнширского сквайра. Казалось странным, что он так мало знал о ней, тогда как ей, несомненно, рассказали о его жизни во всех самых неприглядных подробностях. Джеймсу хотелось больше узнать о замужестве Верити, о том, почему оно так постыдно закончилось, но он не осмеливался спросить, боясь разрушить очарование дружеских отношений, которые неожиданно возникли между ними в этот день.

Верити посмотрела вокруг и засмеялась, вспомнив, каким странным показался ей Корнуолл, когда она только приехала.

– Зато сейчас, – сказала она, охватывая взглядом фермы и вересковую пустошь за ними, – мне здесь нравится.

Джеймс осадил лошадь.

– Правда?

– О да. Вы можете сколько угодно пытаться отпугнуть меня своими пикси и привидениями, но я полюбила эти места и людей и их музыкальные голоса. Боже мой, как же трудно было в первое время понимать местный говор!

– А, но сейчас вам не трудно? – сказал Джеймс, точно копируя корнуэльский диалект.

Верити рассмеялась.

– Нисколько, – сказала она и поскакала вперед.

Когда Джеймс догнал ее, она придержала лошадь и повернулась к нему.

– А можем мы поехать в пустошь?

– Если хотите.

– Да, конечно.

Так они проехали мимо ферм с ухоженной землей, оставив позади деревушки с каменными домиками, и направились к заваленной валунами вересковой пустоши. Около Уил-Деворана они замедлили ход, потому что Верити засыпала Джеймса вопросами о руднике и его работе. Она, казалось, была зачарована грохотом и шипением большой паровой машины. Джеймс едва уговорил Верити не слезать с лошади и не ходить в аппаратную, куда ее влекла загадочная машина. Однако Верити заручилась обещанием Джеймса сделать это в другой раз.

Когда они подъехали к Хай-Тор, Верити притихла. Они спешились и молча присели на один из гранитных валунов.