Но, перекомплект женщин на Великой русской равнине, вернее в ее северо–восточной части, по сравнению с их недокомплектом у всех рассмотренных ранее народов, это же совершенно другой путь развития. И этому пути никто долгое время не мешал идти, так как он идет. А потом эти народы, вернее их правители, вообще не захотели, чтобы кто–нибудь вообще видел, как они «развиваются». Это долгие века вообще было страшной тайной, наподобие тайны атомной бомбы. Одновременно, долгие века правители не разрешали своему народу не только смотреть, даже слушать «по волнам» с помощью специальных «глушилок», как развиваются другие народы. Здесь очень интересные правила жизни должны были получиться, а затем и закрепиться незыблемо.

Давайте–ка, с этим выводом перенесемся мысленно туда, где «эксперимент» этот мирового масштаба, можно наблюдать в еще более чистом виде, то есть – за Урал и до самого Тихого океана, ограничившись только с юга границей вечной мерзлоты, которая «спускается» все более к югу, с нашим движением на восток от уральских гор. Правда, в тех краях и солнце светит несколько по иному: то светит и день и ночь, а то его совсем нет около трех месяцев. Но, я думаю, сильно картину это не испортит, ибо и в Предуралье так есть, но там, где русским делать было нечего. Но, я мало, что знаю и о нравах этих мест, даже еще меньше, чем о русских до 10 века.

Хотя, кое–что знаю. Например, что гостя в честь уважения кладут спать со своей женой. Откажешься, – обидишь хозяина, поэтому обычай этот – искренний, не показной. Но он произошел не от спанья в чуме стольких особей, сколько в нее влезает, а от способа пропитания. Дело в том, что дикие олени не бродят по тундре уж очень большими стадами, чтобы прокормить собой большую деревню, где можно вступать в брак с не очень близким родственником и избежать последствий, описанных мной в разделе любви австралийцев. Поэтому за каждым отдельным стадом ездят на лучших представителях этого же стада оленей всего несколько семей, как правило, родственников, а стадо со стадом олени предпочитают не встречаться. Поэтому и сопровождающие их для своего пропитания несколько семей, тоже не встречаются с другими несколькими семьями, сопровождающими другое стадо. Хотя им именно этого хочется, потому что давно заметили, что как только случайно где–нибудь встреча такая произошла, то детишки получаются и красивее, и смышленее. Вот они и ввели правило, чтобы при первой же возможности появления на горизонте нового человека, воспользоваться этим для улучшения своего рода. Это очень хорошее правило, до ревности ли тут.

Русские же геологи, бродящие летом по тундре в поиске нефти, газа и прочих полезных ископаемых, и заходящие иногда в чумы за мясом, этой насущной необходимости местных жителей не знают и поэтому очень удивляются обычаю. Приглашенные прямым текстом к такого вида сотрудничеству, они и рады бы использовать случай, все–таки жена–то в Питере или даже в Тамбове, но считают это несерьезным предложением, шуткой, так как воспитаны в совершенно других правилах, притом институт за плечами, считают себя очень грамотными, особенно в правилах хорошего тона. Поэтому со всевозможными ужимками, чтобы сохранить достоинство и чтобы дали мяса, отказываются. Тогда вся семья уходит «посмотреть оленей», а самая молодая и красивая дама при геологе раздевается топлес, как говорят сегодня, и подставляет как бы низкому солнцу, всю свою наготу, такую прелестную в отсутствии жены. Умный и, очень моральный геолог объясняет этот жест дамы себе следующим образом, стоя как истукан: «Здесь очень мало солнца, поэтому каждый миг его надо ловить для собственного здоровья, поэтому мораль несколько отступает, вынужденно». И несколько успокаивается, а, получив мясо, уходит в свою палатку, километрах в пяти от чума, садится там и, держа на коленке мятую тетрадку, записывает «случай».

Этот рассказ я скомпилировал. О «странном» обычае северян я прочитал в одной книжке. О топлес раздетой девушке и солнце – в другой. Жену геолога, мясо, измятую тетрадку – сам придумал. Все это объяснил совокупно – тоже я. Поэтому, господа мужчины, если будете в тех краях, не отказываетесь, если можете, ибо не вам делают услугу, а именно вы делаете услугу гостеприимным северянам. А, то получается, что и мясо съели, и поблагодарить за него позабыли. С вас же деньги за мясо не брали, их там девать некуда. Насчет малого «количества» солнца в тундре заверяю писателя, что в тундре в течение года столько же солнца, сколько его за это же время набирается в Сахаре и даже на экваторе, только оно распределяется в тундре крайне неравномерно по времени в течение года. (см. теоретическую механику, раздел кинематика, он же «небесная механика»).

Так как, к своему стыду, на больше моей начитанности не хватает, подведу итог. Жители тундры в своем развитии, как мне кажется, прошли путь австралийских аборигенов, хотя и в неизмеримо менее благоприятных условиях, но в согласии, в том числе со стадией любви и вытекающими из нее последствиями в виде не то, чтобы прямого табу на инцест, но с большим желанием экзогамии. Чтобы вы не подумали, что я их хвалю чрезмерно, отмечу, что в этом им несколько помогло то обстоятельство, что они в своих ярангах жили почти круглогодично, а не так как мы, русские, в своих берлогах – сезонно.

Возвратимся в леса, на север Великой русской равнины. Меня, безусловно, спросят обидевшиеся соотечественники «мужского» пола: как так у нас не возникло любви? Я им отвечу на вопрос вопросом: а, вы сильно любите воздух, которым дышите? Вы же его начинаете любить, после того как сядете в российскую тюрьму, где воздуха еще меньше, чем было у скученных народов женщин после побега амазонок. И вам будет нечем крыть. В такой для вас лафе, когда женщины не по своей вине рожали много девочек, вы перестали работать как должно мужику еще раньше, чем наступил 10 век. Вы послали женщин «сеять просо», дрова рубить, а сами стали полеживать на вновь изобретенной голландцами печке, как Емеля–дурак из русской народной сказки, и ждать, когда Лиса наловит вам своим хвостом свежей рыбки.

Вы выросли на сказке про «щучье веление и мое хотение». Вы сделали так, что лентяй–дурак на самом деле «очень умный». Хотите современные доказательства? Пожалуйста: кто сегодня почти за бесплатно кладет для ваших «жигулей» асфальт? Кто стелет рельсы, по которым вы ездите на паровозе? Вы что, забыли, что пока в трамваях надо было руками крутить чугунное тормозное колесо и стоя управлять им зимой без отопления, это делали женщины? Когда в трамвай поставили кнопки, электроотопление и мягкие сиденья, туда пошли работать вы, мужчины. Кто говорит, что женщинам–дурам нет места в парламенте? Неужели женщины? Почему вы все так часто и кстати, и некстати упоминаете в своих выступлениях, во всех «средствах» массовой информации про «кухарку управляющую государством»? Во всем мире нигде больше такого нет. И вам со всех трибун криком кричать надо об этом. А вы этого даже не замечаете, как упомянутый воздух, привыкли за 1000 лет, обнаглели. А из вас 20 процентов сидит в конторах, в главных креслах, специально «не замечая» этого безобразия, одновременно заглядывая под подол секретарше, которая за одну нищенскую зарплату «обязана» делать для вас сразу две работы. Не раздражайте меня, пожалуйста, русские мужчины, а то я такого могу наговорить о вас, ибо я сам мужчина и не гомосексуалист, у меня детей трое. Я вообще могу книгу эту до самого конца заполнить такими стыдными для вас примерами, у меня их хватит.

Успокоились, берете свои слова обратно? Продолжаю. Нет, не могу. Я должен высказаться до конца. Поставить все точки над «i», чтобы было несомненна «природная» лень русско–северных мужчин, о которой сами они даже не подозревают.

Сейчас не знаю, ибо немцы все разъехались «на родину», но еще в 1970 году около шоссе к озеру Иссык–Куль от города Фрунзе (сейчас Бишкек) бросался в глаза даже слепому страшный контраст между проносившимися мимо окон автобуса или электрички домами, усадьбами. Стоит вдоль шоссе несколько усадеб–близнецов: во дворах летом кучи навоза (который должен быть уже на полях), кирпичные дома обшарпаны, крашены 20 лет назад, штукатурка полуобвалилась, у рубленых домов углы сруба неровные, бревна выпирают разной длины, забор полуповаленный, из всевозможных досок, тоже разной длины, во дворе – обязательно вечная лужа, в ней – свиньи. Вдруг попадается усадьба–сказка, не по цене, а по уходу за ней. Все небогато, но так аккуратно, так чистенько, подбелено, подмазано, аккуратненькая тропиночка, песочком посыпана, свиньи – только что из душа. Опять несколько домов первого типа, а потом опять такой, аккуратненький. И так на всем пути. Я заинтересованный этим феноменом, спросил соседа по купе, местного: в чем дело? Он посмотрел и доложил: «А, это–то? В основном русские живут, а в этих – выселенные в войну из Саратова немцы». Горько мне стало за свою родную нацию.