Возвращение к фрейдовскому тотему и табу
Я думал, что к Фрейду больше возвращаться не буду. Но, на фоне только что изложенных событий, придется. У него есть специальная статья на эту и только эту тему. «Тотем и табу» называется. Вот, что вкратце сообщает нам в ней Фрейд. Почти всюду, но не везде, внутри тотема вступать в половые связи нельзя. Это экзогамия. Невозможно понять, как экзогамия попала в систему тотемизма. Некоторые говорят, что экзогамия раньше не была в связи с тотемизмом. Это мнение не удивляет Фрейда, ибо сегодня–то она связана с ним. В дальнейшем Фрейд хочет выяснить значение этого запрета. Далее он переписывает у других авторов порядок этого табу. Совершенно непонятно, что табу это превышает табу европейцев, у которых на двоюродной сестре можно жениться. Загадка: как же заменилась семья тотемом? У Фрейда есть секретные основания полагать, что табу это направлено, прежде всего, против инцестуозных влечений сына к матери. Чрезмерность требований этого табу объясняется групповым браком. Далее описываются фратрии, подфратрии, тотемы и объясняется, кто на ком может жениться и добавляется: «Историческое отношение между брачными классами и тотемистическими семействами, безусловно, не выяснено». Предполагает, что фратрии организованы взамен тотемов, «потому что влияние тотема ослабело».
Далее он списывает у других авторов «ограничения на общение родственников», тещи и зятя и так далее, «обосновывая» это, например, тем, что «теща могла бы быть матерью зятя». Дальше он переходит к «табу и амбивалентности чувств», вывод из которых, что «табу – это религиозные или моральные запрещения», Что «табу не чуждо нам». Он критикует Вундта насчет того, что табу не является «верой в демонические силы, его объяснения «ни о чем не говорят». Далее: «табу не мотивированы, как и бред больных» и примеры из практики психоанализа, когда больные не знают, почему они то или иное делают. Предмет табу – хочется, но почему–то нельзя. Далее идет «Обращение с врагами», суть которого: «их надо убивать, но и жалко их, надо после убийства попросить у них прощения». Я ничего не имею против этого, но какое это имеет отношение к запрету инцеста?
Далее идет «Табу властителей», основной смысл которого: «Нужно их бояться и оберегать их». О табу на инцест – ни слова. Далее идет «Табу мертвецов». О табу на инцест – ни слова. Далее идет мысль, что «табу проливают свет на природу и возникновение совести», как будто, добавлю я, у кошек и собак есть табу. Далее: «по существу запрещения табу и запрещения морали одинаковы», как будто мы с вами не видели чуть выше, что это совсем не так: первоначально табу было наплевать на мораль, аборигены не знали что это такое, им надо было, чтобы дебилов не было. Далее он подробно исследует, что такое «Анимизм, магия и всемогущество мысли». В этом исследовании ни единым словом не упоминается о табу на инцест. Затем он переходит к «Инфантильному возвращению тотема». Здесь он ведет речь о тотеме вообще, критикуя Мак–Леннана, Вундта, Фрэзера и, утверждая, что «социальная сторона тотемизма выражается, прежде всего, в строго соблюдаемых запрещениях и многочисленных ограничениях», в том числе и «загадочная экзогамия», которую он связывает с появлением тотема. Как мной изложено выше, они не имеют никакого отношения друг к другу по причине возникновения. Он критикует Райнаха, опять Фрэзера, Эндрю Ленга в их взглядах на тотем, а потом переходит к своей классификации «утопических взглядов» (кавычки мои):
1. «Номиналистические теории». Де ла Вега и Кейн неправильно произвели тотем от желания первобытных народов выделиться в собственном имени. Макс Мюллер и Джон Любок – за то же самое. Физон одобряется, что критикует выше поименованных. Ленг критикуется за то, что он разделил создание тотема на две части: первоначально назвав свой тотем именем, забыли это, а Ленг «восстанавливает» это забытое.
2. «Социологические теории». Райнах и Дюркхейм критикуются за то, что представили тотем как «гипертрофию социальной религии этих народов. Тотем представляет общественность». По–моему, они были абсолютно правы, ибо тотем только это и представляет собой, только для того он и создан, чтобы было, куда приткнуться старикам–мужчинам. Хеддон, по мнению Фрейда, предполагал, что тотем произошел от употребляемых в пищу каждым племенем животных. Поэтому он ему сказал: «дикари всеядны». Первую из трех теорий Фрэзера Фрейд пока воздержался рассматривать. Вторую он рассматривает подробно. Сначала предпосылки. Спенсер и Джиллен описали австралийскую нацию «arunta» и часть этой нации, племя, тоже «arunta». Все это племя составляет один тотем. Он разделен на кланы. Кланы тотема не экзогамичны. Брачные ограничения образуются благодаря разделению кланов на брачные классы, «не имеющие ничего общего с тотемом». Функции клана – «магически способствовать размножению съедобного тотемистического объекта», надо полагать, каждый клан – своего животного?
Дальше Фрейд начинает «темнить»: «У arunta существует своеобразная теория зачатия. Они полагают, что в известных местах их страны духи умерших членов одного и того же тотема ждут своего воскрешения и проникают в тело женщин, проходящих мимо этих мест. Если рождается ребенок, то мать указывает, в каком обиталище духов, по ее мнению, она зачала ребенка. В соответствии с этим определяется тотем ребенка».
Включу фонарик. Станет видно: У arunta один тотем, как он сам сказал, «расчлененный на кланы, которые магически способствуют размножению съедобного тотемистического объекта», я добавил: каждый клан своего животного. А что еще можно тут добавить при такой «иносказательности» самого Фрейда? То есть, разросшийся тотем, назовем его «макситотемом», разделился на более мелкие тотемы, названные тоже именем животных. А что, их надо было назвать «ромбододекаэдрами» или «тетрагонтритетраэдрами» что ли? Мало того, каждый клан – «мидитотем» стал иметь «высоко развитое расчленение на брачные классы, назову их «минитотемы». Вот поэтому в мидитотемах и не понадобилось вводить экзогамию, хватило экзогамии в минитотемах. Поэтому и стали посылать стыдливых женщин, чтобы они, не называя имени любовника, показали пальчиком на одно из кладбищ, где хоронили «помидитотемно», или даже «поминитотемно». Это, наоборот, говорит о «хорошем тоне», возникшем от хорошей еды. А у Фрейда получается, что женщина показывала бы на общее кладбище макситотема, к которому по большому счету принадлежала. Тогда бы и водить не стоило, а то ведь водили, не зря, наверное? Вот я зря не сказал все–таки выше об этом случае хорошего развития орды на основе «любви» и хорошего питания, перед тем как объявить, что австралийцы собрались «открывать электричество». А на уме вертелось ведь сказать.
Ладно, вернемся к критике Фрейдом второй теории Фрэзера. «Он сразу увидел тотемистическую систему в совершенно изменившемся свете, как совершенно практическую организацию для удовлетворения естественных потребностей человека». А, что? И я, ее именно так вижу, и показал это выше, на примере неприкаянных стариков. Но Фрейду–то надо, чтобы мы все «непременно увязывали» тотем с табу на инцест. Кто не хочет, тех критикует, хотя, признаю, не так «злобно» как я.
3. «Психологические теории». «Первая психологическая теория Фрэзера, созданная еще до знакомства с наблюдениями Спенсера, основывалась на вере во внешнюю душу. Тотем должен был представлять собой верное убежище для души, куда она прячется, чтобы избежать угрожающих ей опасностей. Позже Фрэзер сам отказался от мысли производить тотемизм из веры в души». И зря отказался. Он был на пороге. Только зашоренность, вытекающая из религиозности, изучению которой он посвятил свою жизнь, не позволила ему взглянуть на проблему совершенно практически. Не душу надо было сохранять «безродным старикам», а свое бренное тело. Хотя и душу – тоже, ибо им было очень тоскливо, как я вам и докладывал. Тогда бы я на эту тему и не говорил уже. Все было бы сказано до меня.
Послушаем Фрейда дальше: «Итак, последним источником тотемизма оказалось неведение дикарей того, каким образом люди и эти животные (тотемы) продолжают свой род. В особенности же неизвестна была роль самца. Против этой третьей теории Фрэзера приводится то же возражение, что и против второй, социологической». Поддерживаю, ибо дурнее ничего нельзя придумать. Хотя. И Ева бы с Адамом не согрешили, если бы не Змей–искуситель. На этом и основывался Фрэзер?
