— Разве здесь ни одного завода? Или инкубатора? — удивлялась Ната, привыкшая к фабричным и сельскохозяйственным округам запада. — Как же так?

— Понимаешь, мы же в Восточном Сознании, а не в Западном, — объяснял Дан. — Здесь промзоны не распределены кругами вместе со спальными и административными полосами. Тут не кольца, а скорее такие... пятна. Специализированные автономии-подсознания — в одних стоят заводы, в других офисные корпуса крупных корпораций, а здесь — Университеты. У них вынужденное взаимосотрудничество налажено, эти теми управляют, а те этим продукцию производят... Есть автономия Мозгов — там все лежат в жизнеобеспечивающих люльках, соединенные в локалке через нейро-кремниевые преобразователи с хорошим битрейтом, и просчитывают всякие задачи на заказ... А университетское подсознание держится на образовании, сюда съезжается молодежь из обоих полушарий. Стоит дорого, но зато обуча.т хорошо. Ну и плюс это центр научного истеблишмента.

Ната серьезно кивала и смотрела вниз, бесстрашно опершись локтями на ограждение, тянувшееся вдоль узкого балкончика по периметру струнника. Сзади из окошек выглядывали пассажиры. От встречного ветра балкончик был защищен аэрационным пологом.

А Дан высоты боялся. Вначале, когда Ната вытянула его из салона наружу, он побледнел и почувствовал тошноту. Сейчас слегка приободрился, хотя перегибаться через ограждение все равно не решался.

Вагон уже миновал реку, внизу потянулся пологий левый берег — правильные геометрические фигуры стального цвета среди пушистых зеленых пятен. Дан пригляделся к Нате, шагнул вперед и обнял ее за талию.

— Как красиво здесь, — сказала Ната.

— Ага.

Она перегнулась через перила, и хотя Дан знал, что под ними статис-поле, ему вновь стало не по себе. Он положил одну руку на плечо Наты, а второй стал показывать.

— Вон те корпуса — это Университеты, а вон, видишь, из красного гранита, — это Красный Корпус.

— А вот это? — Ната указала на высоченные пенометаллические штанги, между верхушками которых строители протягивали горизонтальные плоскости керамической арматуры.

— Там строят Верхний Слой. Пытаются так бороться с перенаселением.

— Разве у нас перенаселение? — удивилась Ната.

Данислав почесал затылок.

— Ну, нет, демографический переход давно произошел. Но живут кучно, понимаешь? Все стремятся в определенные места, которых не так уж и много. В Западном Сознании, ты ж знаешь, уже несколько двухслойных мегаполисов.

Они замолчали: Ната разглядывала пейзаж, а Данислав — Нату. Ладонь лежала на ее талии. Потом он подумал-подумал — и прикоснулся к ней второй рукой, теперь ниже талии. Ната то ли не заметила, то ли сделала вид, что не замечает. Данислав опустил руки еще ниже, провел по бедрам...

Юбка на ней была короткая: когда он увез ее из инкубаторского поселка, где все ходили в комбинезонах или старомодной одежде, Ната, обнаружив, насколько далеко шагнула мода, стала одеваться, как героини голографического аниме-кавай. Сейчас на ней были серебристые колготки из очень тонкого пластика, мини-юбка и зеленая безрукавка. В волосах сидел крупный жук с золотистым панцирем и вытянутым тельцем такой формы, чтобы его удобно было брать в руку. К поясу юбки крепилась мини-сумочка, а в саму юбку была прошита напоминалка, высоким голоском говорившая с владелицей, если та что-то роняла или забывала. Такая одежда не то чтобы портила ее, но и не очень шла — главным образом потому что девочкой-то Ната не выглядела. Она производила впечатление юной — и в тоже время вполне зрелой женщины. Почувствовав под руками гладкую холодную поверхность колготок, Дан прижал к ней ладони и стал медленно задирать юбку. Ната тут же отвлеклась от созерцания пейзажа, обернулась и отодвинула его руки.

— На нас же смотрят, — сказала она укоризненно.

Дан оглянулся: за окнами головы всех пассажиров мужского пола были повернуты в их сторону.

— Ну и что. Кому какое дело? Ты же не в своем инкубаторе. Сейчас ты никого не смутишь этим, даже если мы прямо здесь начнем...

— Нет! — сказала Ната, на которую, судя по всему, накатил один из ее приступов чопорности. — Не можешь потерпеть?

— Да ты пойми, это совершенно нормально, — принялся увещевать Данислав. — В университетских общежитиях даже нету раздельного проживания. Мальчиков и девочек селят не просто в общих корпусах, а в общих комнатах — по четыре-шесть человек, чтобы молодежь друг друга просвещала, понимаешь? — Говоря это, он медленно подступал к Нате, а она отступала, пока не уперлось спиной в ограждение.

— Мне так не нравится, — сказала она. — Не нравится, когда при этом на меня смотрят.

— Откуда ты знаешь? Ты что, делала это, когда на тебя смотрели?

Ната порозовела.

— Нет. Но я... я и так знаю. Это должно быть... — она наморщила лоб. Недостаток словарного запаса, да и вообще умения обращаться со словами, выражать мысли и, главное, чувства, заставлял ее часто морщить лоб. — Чтобы только вдвоем. Об этом не надо говорить и показывать это, и смотреть, потому что тогда... Ну, в общем...

— Исчезает таинство? — подсказал Данислав.

— Что? Да. Оно... Как ты сказал?

Так вот почему она не любила смотреть эротические фильмы, почему заставила его уйти с секс-шоу, на которое он ее когда-то повел, не любила даже разговоров на эту тему, хотя при всем этом в постели отнюдь не была пуританкой...

— Интимность пропадает, остается грубый секс, — пояснил Дан.

— Да... Что? Мне так не нравится. Тебе будет приятно, если... если мне не будет нравиться, когда мы это делаем?

Этот довод смутил его.

— Ну, нет, — сказал Данислав. — Нет, конечно, я не хочу делать это так, чтобы тебе не нравилось. Но хотя бы поцеловаться мы можем?

Раздался писк. На правом рукаве куртки Дана сидела свернувшаяся кольцом псевдоживая ящерица — биомеханический тонк. Данислав завел его недавно и уже хотел поменять, потому что, как выяснилось, это устройство раздражало его. А вот Нате подобное наоборот нравилось, забавляло — пришлось купить ей тонк-жука с игрушечным дизайном. Во лбу ящерки горел рубиновый глаз — жестикулярный датчик — и когда Данислав поднес к ней руку, она сама собой развернулась и прыгнула в ладонь.

— Да, Калем, — сказал Дан в щель под пружинным хвостом, то есть в динамик тонка. — Мы подъезжаем, скоро будет. Ага, давай...

Ната улыбалась. Дан положил руки ей на плечи и поцеловал.

Солнце горячим медом заливало тарелку наземной станции, окруженную покатыми стенами из пластистекла. Грузчик-колесничий с притороченной к животу тележкой похватал сумки и уложил к себе под брюхо.

Хотя они не виделись уже много лет, Дан сразу узнал появившегося на дорожке чернявого черноглазого Калема. Старый друг тоже колесничий: до колен ноги почти нормальные, а ниже — два органических колеса. Многочасовая хирургическая операция — и кость сложной формы, что-то вроде перевернутой Y, подвижно закрепленная в колене, охватывает колесо наподобие велосипедной ‘вилки’. В центре — сустав, сухожилия и прокачанные анаболиками ‘скользящие’ веерные мышцы; к окружности тянется тугая, как оболочка барабана, желтая кожа; обод — широкий ногтевой валик и твердая ‘шина’ из таких же ороговевших клеток, что и человеческие ногти. Три недели стационара, частичная перестройка нервной системы и вестибулярного аппарата, месяц ковыляния под бандажом — и кати куда хочешь.

Калем носил шорты, колеса оставались обнажены, хотя мода давно откликнулась на появление людей с модифицированными ногами: теперь для них делали так называемые шташины, брюки-зонтики, не скрывающие лишь нижнюю, касающуюся земли часть обода.

Шелестя и пощелкивая конечностями, Калем подкатился к Дану. Они обнялись.

— Это Ната, — представил Данислав, и бывший однокашник, а ныне — университетский преподаватель, схватил ее руку и энергично потряс. Он остался таким же порывистым и поверхностным, склонным легко воспринимать жизнь и избегать проблем. Дан заметил, что Ната слегка напряглась: в их поселке ни одного колесничего не было, она так до сих пор и не смогла привыкнуть. Калем же сиял улыбкой во все тридцать два покрытых белейшим кальцированным пластиком зуба. Они пошли к воротам, грузчик покатил следом тележку с сумками.