Плешивый старик с ввалившимися щеками, беззубый, измученный, сидел на корточках возле больничного крыльца, рассказывал деду Абатаю, Огу, Софье Ивановне и доктору Васе о тарбаганьей болезни. Туш переводила.

Нынешней весной среди охотников на тарбаганов – душистых зверьков – прошел слух, что за шкурку тарбагана скупщики на факториях будут платить в пять-шесть раз больше, чем в прошлые годы. Слух этот возник за кордоном, принесли его охотники из Пес-Ва – резиденции губернатора Страны солнца. Мех тарбагана теперь красят и выделывают так, что за него пушники дерут бешеные деньги. Конечно, охотникам захотелось разбогатеть. И они стали ловить всех тарбаганов, даже тех, которые молчат, а ведь известно, что если тарбаган молчит, то его нельзя трогать – он болен. Здоровый тарбаган бормочет: «Не бойся, не бойся!» – это тоже всем известно.

Старик попил воды из белой эмалированной кружки, закурил трубку.

– Пусть расскажет, что он видел сам! – велел Устименко.

Но старик не торопился. Мало того что охотники убивали больных тарбаганов, они еще и ели их мясо. Первым заболел младший брат Мунг-Во. Оба они – и старший, и младший – искусно ставили петли над тарбаганьими норами и считались хорошими стрелками. Младший Мунг-Во заболел в степи и там умер. Старший его похоронил.

– Бубонная форма! – сказала Солдатенкова.

– Похоронил и еще долго охотился, ему повезло, – переводила Туш. – А через несколько дней его видели, как он шел в свое становище, шатаясь, словно пьяный. Если человек так шатается, у него наверняка тарбаганья болезнь и совсем скоро ему суждено «лишиться возраста».

– Старший заболел легочной формой – так оно обычно и случается, – пояснила Софья Ивановна. – В таких ситуациях надо проводить разъяснительную работу среди актива населения.

– Актив, пассив! – сердито буркнул доктор Вася.

Старик досказал: старший Мунг-Во не смог даже войти в юрту и только успел приказать, чтобы на шесте над юртой подняли черный флаг, тряпку, – в степи люди знают: если над юртой черная тряпка – значит, здесь смерть. И никому нельзя подходить близко.

– Спросите у гражданина: он находился в контакте с заболевшими? – приказала Софья Ивановна Туш. Туш не поняла.

– Он только видел черный флаг или там был, на месте, в юрте? – пояснил Вася.

Старик усмехнулся: нет, он достаточно умный, чтобы и близко не подходить к тарбаганьей болезни. Тогда, много лет назад, у него умерли все родственники, и он хорошо знает, что это за болезнь.

Утром старший Мунг-Во стал плеваться кровью. А через несколько дней над всем кочевьем уже развевались черные тряпки – тарбаганья болезнь ворвалась в Джаван-Илир. Старик оседлал жеребца и приехал сюда, к великому советскому шаману. Про него ходят разные хорошие рассказы. Если русский шаман действительно так велик, как болтают люди, пусть он поможет. А если нет – пусть сразу скажет, и его не будут больше беспокоить.

– Любишь кататься – люби и саночки возить! – заметила Софья Ивановна и ушла в больницу.

Володя велел Туш перевести старику, что сам он пока ничего сделать не может, но постарается вызвать много докторов, целый отряд, которые, конечно, помогут. И, отдав Васе и Туш распоряжение насчет изоляции старика, пошел к правителю провинции Кхара – Здабе.

Устименко правитель принял сухо. Совсем недалеко пролегала граница, за которой благоденствовал губернатор Страны солнца. Если Гитлер сожрет Россию, Страна солнца оккупирует Кхару, и тогда правителю припомнят его отношения с советским врачом. Поэтому Здаба даже не пригласил Володю сесть. Но, едва услышав о тарбаганьей болезни, правитель изменился. Он закричал, чтобы Володе подали чаю, и велел своему секретарю немедленно соединиться по телефону с департаментом здравия. В департаменте никто не отвечал, и Володя, воспользовавшись этим, посоветовал звонить домой к Тод-Жину.

К счастью, к величайшему счастью, Тод-Жин взял трубку, и Володя сам рассказал ему о всем случившемся в районе Джаван-Илир. В трубке щелкало и шипело. Тод-Жин молчал.

– Обратитесь за помощью в противоэпидемическое управление, в Москву, – сказал Володя. – Вам помогут.

– Война! – произнес Тод-Жин.

– Помогут! – повторил Володя. – Непременно помогут! Я ручаюсь, слышите, товарищ Тод Жин? Там умные люди, они понимают, какое бедствие постигло вашу республику, они непременно помогут.

– Хорошо, так, да, – задумчиво и медленно произнес Тод-Жин и велел передать трубку правителю.

Через четверть часа правитель приказал командиру гарнизона – сухонькому и седенькому поручику – выставить кордоны, с тем чтобы никто не выходил и не входил в район Джаван-Илир. Поручик слушал молча, щелкая каблуками, прикладывая руку к длинному козырьку белой с серебром фуражки. А в заднем дворе дома правителя в это время грузили верблюдов, лошадей, арбы, плакали женщины – дочери, жены сыновей, жена самого правителя: страшно было бежать в горы отсюда, из дворца в целых шесть комнат, не считая двух зимних юрт во дворе.

Ночью Володя получил телеграмму – длинную, на нескольких бланках. Тод-Жин извещал, что Москва помогла, самолеты с медикаментами, медицинским оборудованием и врачами уже вылетели. Во главе экспедиции профессор Баринов. Сам Тод-Жин с секретарем ЦК Трудовой партии прилетит завтра. Дальше были инструкции и советы Володе, переданные Бариновым с борта самолета.

Читая и перечитывая молнию, Устименко слышал, как в соседней комнате Софья Ивановна учила Туш способу надевания противочумного костюма.

– Да, я знаю, это скучно, – своим тягучим голосом говорила Солдатенкова, – но меры личной профилактики играют очень большую роль в нашей работе. Ничего героического нет в том, чтобы заразиться чумой и погибнуть из-за собственной неряшливости. Сначала надевают комбинезон, видите? Тесемки штанов нужно завязывать плотно…

– От блох? – тоненько спросила Туш.

– Блохи грызунов после гибели своих хозяев покидают их трупы и гнезда, – как по писаному продолжала Солдатенкова. – Так называемые свободные блохи охотно переселяются на людей. Теперь смотрите, товарищ Туш, нижний край капюшона надо заправить под воротник комбинезона. И, наконец, респиратор. Пространство по сторонам носа заполняется ватой – комочками…

Волвдя вышел в коридор, тихонько постучался к Солдатенковой. Обе – и Софья Ивановна, и Туш – стояли посередине комнаты в противочумных комбинезонах.

– Это как же понять? – спросил Устименко.

– Я ведь по специальности эпидемиолог, – сказала Софья Ивановна. – И вот родилась мысль: выехать нам с Туш на место, произвести вскрытие, разобраться накоротке. Оказать помощь. Костюмы есть, микроскопом мы располагаем, лизол, карболка, сулема наличествуют. Конечно, вы главврач, но я предполагаю…

– Поезжайте! – сказал Устименко.

– Наверное, нужно командировочное удостоверение? – спросила Солдатенкова.

– Нет, Софья Ивановна, не нужно. Там некому его предъявлять.

– Какая дичь! – пожала плечами Солдатенкова. – Прямо средневековье. Феодализм. Я предполагала провести собеседование с санитарным активом, вообще наметила ряд мероприятий.

В дверь просунулся сонный Вася, спросил:

– Может быть, и мне поехать?

– Для чего? – спросила Солдатенкова. – С захоронением вскрытого трупа мы справимся вдвоем. А костюмов у нас только два. И оголять больницу мы не имеем права. И вообще это нецелесообразно. Всегда следует поступать целесообразно, а нецелесообразно поступать не нужно. Кстати, сюда до окончания всей этой истории я, разумеется, не вернусь. Искать нас, наверное, вам придется в районе Мунг-Во…

Перед отъездом Солдатенкова принесла Володе письмо и сказала:

– Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, перешлите пакет моей дочери. Она у меня единственная. Ее отец нас оставил, у него теперь другая семья, а мы с Нусей одни. Но это ничего! Брак должен строиться на взаимной любви; если же таковой нет, это не брак. До свидания, Владимир Афанасьевич.

И они уехали – маленькая, худенькая, черненькая Туш и увесистая Софья Ивановна, – уехали верхами, а за ними тянулись навьюченные лошади с палатками, гидропультом, лопатами, медикаментами, продовольствием в особых, герметических банках. На прощанье Солдатенкова сказала: