Выскочи девушка в центральный проход, она неминуемо напоролась бы на плотный кинжальный огонь, поэтому наилучшим для нее вариантом являлся незамедлительный удар с фланга. Обнаруживший себя враг отринул конспирацию и больше не крался, а бежал к цели, все еще надеясь опередить Кастаньету. Она же решила поступить иррационально: проигнорировала очевидную атаку и метнулась к той стене, вдоль которой, по всем признакам, должен был двигаться второй вражеский стрелок.

Предчувствия Викки не обманули: именно там он и находился. Когда Наварро нарисовалась перед сицилийцем, его автомат был нацелен на дверь и загрохотал мгновением позже грянувших в унисон пистолетов-пулеметов либерианки (современное оружие было, пожалуй, единственным отступлением хозяев квадрата от концепции любимой ими ретро-эпохи). Викки спустила курки еще до того, как нарисовалась из-за укрытия, и в момент, когда она стала представлять собой отличную мишень, шквал свинца уже сбил врага с ног. Выпущенная им очередь ушла в потолок, дырявя пусть не настоящую, но все равно изысканную роспись часовни.

Аналогичное варварство учинили и те выстрелы, что раздались мгновением позже за спиной у Кастаньеты. Несколько колонн разделяло Викки и атакующего ее теперь уже с тыла второго макаронника. Он явно смекнул, что его товарищ вышел из игры, и стрелял вслепую, собираясь припугнуть мерзавку и выгнать ее на открытое пространство. Пули защелкали по стене и колоннам в полуметре от Виктории, но она не поддалась на провокацию и осталась на месте. Она знала, в какую сторону двигается неуклюжий, громко топающий сицилиец, и готовилась опередить его на выстреле, как только он высунет нос.

Однако противник предугадал хитрость Наварро и, не обнаружив цели, поостерегся выскакивать под пули. Викки прикинула, что враг притаился за той самой колонной, где только что отсиживалась она, и теперь суматошно вычисляет, куда направилась коварная бестия. Кастаньета так и оставалась вне поля зрения тех, кто засел за баррикадой, иначе боссы не молчали бы, а сразу выдали телохранителю местонахождение убийцы.

– А ну-ка, мальчик, проверим твою реакцию, – процедила под нос Наварро, после чего размахнулась и швырнула почти разряженный трофейный «Вальтер» через центральный проход в противоположную стену базилики, а сама, пригнувшись, побежала на цыпочках в обратную сторону.

В возникшем на поле брани наэлектризованном затишье звук упавшего на гранитным плиты пистолета-пулемета произвел вполне ожидаемый эффект. Подкарауливающий Викки сицилиец решил, что его обходят сзади, и, выскочив между колонн, выпустил навскидку в направлении подозрительного шума длинную очередь.

Кастаньета и впрямь совершила обходной маневр, только уже бесшумный и по более короткому пути. Клюнувший на ее уловку враг спохватился, да поздно. Пули Виктории настигли его, когда он, не прекращая огонь, начал разворачиваться в ее сторону. Лишившийся головы громила прочертил по инерции свинцовой струей окрест себя круг, но при заходе на второй ноги агонизирующего стрелка подкосились, и он рухнул на пол, застыв в неестественной скрюченной позе.

Викки едва успела юркнуть обратно за колонну, чуть было не нарвавшись на шальную очередь. Отбитые пулями каменные осколки брызнули девушке в лицо, и без того заляпанное кровью из проткнутой иглой щеки, и оставили на нем кровоточащие оспины. «Проклятье, – чертыхнулась Кастаньета. – Придется после прогулки вместо похода с приятелями в бар идти к косметологу и очищать свою смазливую мордашку от шрамов. Причем за свой счет. Уж коли вызвалась добровольно участвовать в этой альтруистской акции, значит, никаких финансовых компенсаций от Демиурга и подавно не дождешься. Сама испачкалась, сама и отмывайся – вот так он, поганец, и скажет!»

Обозленная не столько на сицилийцев, сколько на свою неаккуратность, Викки вновь перезарядила «Агилу» – хотелось надеяться, что в последний раз, – и, не таясь, направилась к вражеской баррикаде прямиком по центральному проходу. Глаза Кастаньеты метали молнии, а ноздри трепетали в предвкушении кульминационного момента, пожалуй, самого яркого триумфа в ее жизни, как прошлой, так и настоящей. Девушка вскинула оружие, готовясь покарать любого, кто высунется из-за укрытия неважно с какими намерениями, агрессивными или примирительными. Она и прежде не была настроена на переговоры, а теперь и подавно.

– Ну давай, стреляй, incoglionita сagna ! – с вызовом прокричал Виктории смазливый моложавый тип с тонкими пижонскими усиками. Он без страха поднялся на ноги и выпятил грудь, давая понять, что ничуть не боится идущую на него убийцу. – Дешевая потаскуха, дочь такой же потаскухи! Клянусь, что как только узнаю твое имя…

И, взмахнув руками, отлетел назад, щедро нашпигованный свинцом.

«Массимо де Карнерри», – узнала Виктория отчаянного макаронника. Из-за спешки она не успела раскопать перед прогулкой М-фото своих нынешних жертв. Вполне возможно, что таких снимков вообще не было в информатории Менталиберта. Мафиозные боссы и их подручные испокон веков славились своей параноидальной скрытностью и позировали перед фотокамерами, лишь попадая на судебные процессы. Информатор Демиурга снабдил его лишь перечнем характерных примет каждой картельной шишки. Внешность их разнилась достаточно сильно, и Наварро можно было не глядеть на остальных донов, чтобы определить, кого именно она прикончила.

Вслед за де Карнерри из-за баррикады неторопливо поднялись еще трое сицилийцев: два худощавых, неприметной наружности типа помогли встать на ноги полному обрюзгшему старику, в коем Кастаньета без труда опознала самого пожилого босса картеля – Франко Барберино. Как звали его помощников, Викки понятия не имела, но желчного, болезненного коротышки Дарио Сальвини среди них точно не было. Разве только он предпочитал находиться в Менталиберте под другой личиной, но это маловероятно. Все участники трехсторонних переговоров наверняка соблюдали единый протокол встречи, и если Массимо и Франко присутствовали здесь в своем оригинальном обличье, значит, М-дубля Дарио это правило тоже касалось.

Франко не стал осыпать Кастаньету проклятиями, просто отпихнул от себя навязчивых помощников и с молчаливым презрением уставился в глаза своему палачу. Впрочем, Викки и не надеялась, что кто-то из сицилийцев будет молить ее о пощаде. И не потому, что все они умирали понарошку и знали, что, получив пулю в лоб, непременно воскреснут. Даже угоди боссы картеля в подобную передрягу в реальности, вряд ли они вели бы себя иначе. В годы Тотальной Мясорубки один лишь де Карнерри пережил на себя три покушения и несколько месяцев провел в коме. Эти люди не только погубили сотни человеческих душ, но и сами не однажды смотрели в глаза смерти, так что запугать их приставленным ко лбу пистолетом было невозможно ни в реальности, ни тем паче здесь. За пределами Менталиберта, на родине Виктории, жило немало таких же стойких людей, чьи идеалы пусть и разнились с идеалами этих сицилийцев, но полное презрение к смерти делало и тех, и других очень похожими.

Хладнокровно выдержав пронизывающий до костей, лютый взгляд Барберино, Наварро недрогнувшей рукой методично расстреляла сначала Франко, а затем его подручных.

– Сальвини! – крикнула Кастаньета, когда в стенах капеллы улеглось гулкое эхо выстрелов. – Где ты, Дарио?! Решил сыграть со мной в прятки?! А ну выходи и умри, как мужчина! Эй!..

Третий главарь картеля вовсе не прятался и отыскался довольно быстро. Он находился здесь же, за баррикадой. Сальвини сидел, прислонившись к колонне, и выглядел весьма странно. Шестидесятидвухлетний дон – средний по возрасту между пятидесятилетним Массимо и престарелым Франко, дата рождения коего, говорят, была известна лишь ему самому, – больше напоминал уснувшего в подворотне невменяемого пьянчугу, нежели готовую предстать перед карателем жертву. Голова Дарио упала на грудь, левая рука безвольно повисла вдоль тела, а правая крепко уцепилась за ворот рубахи, пуговицы на котором, как заметила Викки, были вырваны с мясом.