- Пол! - сказал я, когда отправил Даррел в Ригу. - С нами приключилась беда в Поти...
Пол внимательно посмотрел на меня:
- Говори, Боринька!
Не м-могу, Пол! - сказал я и заплакал беззвучно, и крупные слезы застучали по тарелке дождем. - Может, было бы лучше, если б они нас убили.
- Говори, что случилось! На тебя смотрят...
Я выложил ему все. Даже то, как затащил ее в море, чтоб отмыть от чужой спермы.
Утром следующего дня на машине Пола мы поехали в Поти. За нами увязалась Кэтино.
- Зачем она нам, Пол? - спросил я.
- Не знаю... Посмотрим.
В моей теннисной сумке лежало Полово ружье с десятком патронов. Пистолет Пол заткнул за пояс... По дороге мы заехали в Полову деревню. Нас накормили и приставили двух молодых грузин, которые забросили в багажник своей "Нивы" охотничьи ружья и отправились следом за нами.
"Будто на охоту собрались,"- подумал я
Мы добрались в Поти к вечеру. Стояла жара и пляж был полон. Я увидел домик на сваях и сердце заколотилось, болея. Я почувствовал, что плыву:
- Что-то плохо мне, Пол...
- Возьми бинокль, Боринька, и смотри! - Сказал Пол строго и протянул старый морской бинокль.
Я поднес бинокль к глазам, стараясь потными трясущимися руками удержать и настроить его, и не смог.
- Хорошо! - резюмировал Пол. - Подождем, пока стемнеет, и пошлем к ним Кэтино... Опиши их, чтоб она могла узнать...
Когда Кэтино вернулась, стало совсем темно.
- Их там двое. Светлого парня с длинными волосами нет, - отчиталась она. - Я спросила, нет ли у них аспирина?
- Ты просто Мата Хари, д-дорогуша! - заметил я. - П-пойдешь на п-повышение в КГБ?
Она добавила что-то по-грузински, и Пол перевел:
- Кэто говорит, что в стене дома выжжена большая дыра. Свежая, очень странная. - Он помолчал: - Будем ждать.
Около десяти вечера Пол сказал: - Пошли! Оставьте ружья. Никакой стрельбы... Возьмите из моего багажника канистру с бензином, бичебо!
Мы приблизились к дому. Пол расположил под ним канистру и открыл крышку.
- Хорошо, - сказал я. - Уходите! Я справлюсь... Если не взорвется, вернусь и выстрелю в канистру из ружья...
Они пошли к машинам, а я, подождав немного, густо смочил бензином широкий бинт и, погрузив свободный конец в канистру, медленно побрел к ближайшей дюне, удивленно разматывая непривычно мокрую марлю.
Пройдя метров десять я присел, вынул из кармана коробку спичек и сразу обрел спокойствие, недостававшее весь вечер. Я взглянул в последний раз на дом и увидел в стене странную дыру с ровными обожженными краями, о которой говорила Кэто, будто кто-то гигантской лупой выжег ее.
- Господи, прости меня! - сказал я, все еще держа в памяти дыру, вынул спичку из коробки, еще раз взглянул на дом, едва различимый в темноте, и внезапно понял, что никогда не смогу зажечь спичку и поднести ее к скрученной полоске бинта, пропитанного бензином, какой бы сладостной ни была месть в этот миг для меня...
Я медленно вернулся к машинам. Взволнованный Пол сунул мне в руки ружье и что-то сказал по-грузински.
- Н-не помыкай, Пол. Я не могу убить человека, даже если очень хочется... М-мне не под силу... Я просто не смогу жить потом с этой н-ношей... Что бы ни сделали они с Даррел, кто дал мне право лишать их жизни? Кто, П-пол, говори?!
- Тогда я сам! - сказал он, поднимая ружье.
- Нет! Т-те, кто готовы постоять за других, пользуются общественным т-транспортом...
- Ты просто интеллигентский придурок и кусок дерьма на дороге, Боринька! - Пол поглядел, на месте ли патроны, и попытался отодвинуть меня в сторону.
- Нет! Не смей! - сказал я, не обидевшись и опуская ему ствол...
- Ты куда засобирался? - нервно спросил Пол, когда я повернулся к нему спиной. - К ним что ли идешь прощаться... или извиниться решил?!
- Н-нет! Заберу канистру...
- Не суетись! Резо принесет... - Он помолчал, а потом добавил жалостливо: "Прости, Боринька!" - и, размахнувшись, сильно ударил кулаком в лицо, стараясь не попасть в очки. Я отлетел в сторону, но сумел удержаться на ногах. Потом вдруг пляж поплыл куда-то вместе с Полом, кричащей что-то по-грузински Кэтино, машинами... Я упал, ткнувшись носом в песок... Подниматься не хотелось...
Всю осень, каждые две недели, я летал к Даррел в Ригу. Много раз мы встречались в Москве, в гостинце "Спутник". Ночью она забирала подушку и, наплевав на гостиничные строгости, шла ко мне по длинному коридору...
Однажды Кузьма пригласил нас поужинать в "Националь".
- Пы-пы хочу силно, - сказала она, наклонившись ко мне, когда ужин подходил к концу. - Проводыть мэнья, пожалуста, туалэт, Рыыжэнкый.
Я все эти несколько месяцев умиравший от любви и почти переставший спать и работать, готов был идти с ней куда угодно.
- Даррел! - любил повторять я. - В нашем сумасшедшем романе мне не хватает страданий! Мне нужна безответная любовь. Мне надо мучиться, ревновать и каждый раз снова завоевывать тебя...
- Коому? - она, по-прежнему, говорила, ставя ударение на первом слоге.
- Н-неважно! Хоть к машинисту тепловоза, что привез тебя в Москву. Мне страстно хочется притерпеть от тебя, если ты понимаешь о чем я...
Поджидая ее выхода из туалета, я слонялся от окна к окну в большом холле "Националя", автоматически прислушиваясь к разговорам иностранцев.
Вдруг все вокруг посветлело, притихли иностранцы, зазвучала негромкая музыка, мотив которой я никогда не мог разобрать, сильно подозревая, что это Бах: адажио из Первого концерта в до миноре...
- Простыытэ, что заставывшы ждат. Оочерэд. Как всэгда, нэ дозыыруют. .
- Д-даррел! Я тоже сквозану на минутку. Подожди чуток...
Меня не удивило отсутствие писсуаров. Я вошел в кабинку, сделал пи-пи и, махнув по привычке пенисом, стал возиться с молнией на брюках.
Дверь вдруг отворилась и, повернувшись, я увидел пожилую англичанку, переминавшуюся с поднятой юбкой. Мы молча уставились друг на друга, мучительно соображая, кто из нас ошибся...
- What are you doing in there, Sir? - Спросила она, явно чувствуя свою правоту.
- I'm waiting for my girlfriend in there, - неуверенно начал я.
- Do you usually get very nervous before a meeting with your lady?
Я еще не понимал ее напора и спросил идиотски улыбаясь:
- Nervous? No, I never get nervous...
- In that case what are you doing in the ladies room?! - Победоносно закончила дама, и я, поняв свою ошибку, бросился к выходу, продираясь сквозь толпу хохочущих иностранок.
- Что вы дэлали здэсь, Боорыс? - Спокойно спросила Даррел, даже не подумав улыбнуться.
"Я сейчас умру под дверью женского туалета гостиницы "Националь" от любви к ней", - подумал я, садясь на пол.
Когда, вернувшись, я рассказал Кузьме, как сильно влюблен в Даррел, он посерьезнел и молвил строго:
- Давно пора жениться на ней, не то совсемохуеешьРыжий!
Через месяц, в конце декабря, я прилетел в Ригу, чтоб жениться. После свадьбы мы несколько дней пожили в Таллине, обедая в гостиничном гриле, где каждый раз заказывали жареную куру и миндаль. Виски мы приносили с собой.
Внешне в моей жизни ничего не изменилось. Она по-прежнему жила и работала в Риге, а я дважды в месяц прилетал к ней на выходные. Она перебралась в Тбилиси только через год, когда родился первый сын...
Тогда я еще не знал, что брак - кара за любовь...
Глава 9. Эффекты Этери
Через несколько лет, когда я понял, что опять влюбился, было поздно предпринимать что-либо. Поздно не потому, что я пытался кричать вслед уходящему поезду... Новое чувство так сильно завладело мной, потеснив любовь к Даррел, сыновьям, хирургии, подавив привычные обязанности, привязанности, привычки и инстинкты, что, казалось, я и не собирался бежать за поездом, а просто лежу на рельсах и жду его с наслаждением...
Теперь я понимаю, что с таким же успехом мог влюбиться в вид из окна дорогой гостиницы или двухэтажный автобус, застрявший на перекрестке. Пылкая влюбленность пятидесятилетнего профессора, потерявшего голову... и не только, как перешептывалась по углам лабораторная публика, не вызывала у Этери адекватной реакции, которой так не хватало мне. Загадочно улыбаясь, она выслушивала мои любовные признания и старательно отвечала на сексуальные притязания, но ни разу не сказала, что влюблена...
