- Это самое, что ты бормочешь, Рыжий! Какие пилигримы! Пожалуйста, погуляй часок свои умные мозги. Я приведу в номер твою партнерку по танцу.
- Хорошо. Час... И не в моей постели, п-пилигрим!
Я долго бродил по удивительно тихому спящему городку, разбивая о встречные булыжники носки парадных туфель, и возвратился в гостиницу, когда стали видны за домами контуры гор. Я уселся на ступеньках перед входом и привычно принялся перебирать варианты нового проекта, с которым носился последнее время...
Идея состояла в замене жидкостных сред, таких как кровь и растворы, традиционно используемые для перфузии консервируемых донорских органов, на газовые носители: воздух, кислород, инертные газы или их комбинации. Идея была не нова: ее предложили в разгар трансплантационного бума американцы. Позже ее подхватили московские трансплантологи-почечники... Я усложнил ее, комбинируя газовую перфузию с бесперфузионной консервацией, многократно повторяя процедуру... Краткосрочные газовые перфузии "выдували" из тканей скопившиеся метаболиты... Возможности мониторинга тканевых газов, которыми располагала Лаборатория, служили инструментом, оценивающим эффективность комбинаций газов, температурных режимов, перфузионного давления, продолжительности хранения и т.д.
- Халло! - услышал я знакомый голос. - Халло! Боорыс Дмытрэвыч! Донеслось до меня откуда-то сверху. Я поднял голову и увидел Эльбрус и прекрасную чужестранку, стоящую на балконе третьего этажа. Слабый ветерок шевелил подол короткой ночной рубахи, открывая стройные, как у мальчишки, ноги и треугольник волос на лобке.
- Поочэму вам нэ спиит здэсь, проофэссор? - Ударяя по первым слогам спросила она и не стала поправлять рубаху, и не отступила в глубь балкона.
Как объяснить в двух словах этой красивой девке, что отважно стоит на балконе эльбрусской гостиницы в четыре утра, как внезапно, трепетно и нежно я влюбился в нее. Я понуро молчал перед балконом, задрав голову, понимая, что сейчас она уйдет...
- П-подождите м-минуту! - взмолился я, будто собрался остановить восход. - Я расстерял с-свой с-словарный запас... С-скажите, у вас нет з-знакомых с-среди п-пилигримов? А в Лапландии? Ах, нет... И Андерсен вам не знаком.
Девушка выпрямилась на уходящих в небо ногах, улыбнулась и повернулась. Последнее, что я увидел и запомнил на всю жизнь, были ягодицы прекрасной латышки и две снежные шапки на вершине сумрачного Эльбруса, засверкавшие вдруг нежным бело-розовым светом в лучах встававшего солнца.
На следующий день нас повезли в "Приют". Два десятка конференочных мужчин и женщин прошествовали у станции канатной дороги мимо длинной очереди туристов, смирившихся с вторжением в их мучительный отдых в горах.
Ноги без лыж казались непривычно легкими, и я пошевелил стопами, чтобы убедиться, что они на месте. Подъемник, натужно скрипя, поднимал на Эльбрус специалистов по гипоксии, предоставив уникальную возможность испытать на себе дефицит кислорода.
"Надо уменьшить содержание кислорода и добавить в газовый перфузат углексилый газ, - думал я, разглядывая горный склон с редкими деревцами, это предотвратит коронарный спазм и сохранит клеточные энергоносители, - и радостно поглядел по сторонам, в надежде рассказать кому-нибудь о своей прекрасной идее, но скрип колес и канатов делали эту затею бессмысленной. А имплантированные в миокард датчики в режиме feed-back станут задавать выбранные режимы перфузии," - победоносно закончил я. Поглощенный анализом, я не сразу заметил, что подъемник остановился, а Вахерик давно кричит что-то, размахивая руками...
- Погляди назад, Рыжий! - услышал я и оглянулся. В кресле за моей спиной сидела чужестранка .
- Вы! Доброе утро! Неужто Господь дал мне еще одну возможность побыть с вами? Как латыши переносят высоту?
- Бог вам даст еще побыть... Моожет, нэ так романтыычно, как сэйчас....
- Вы хотите сказать, что...
- Да. Вы гооворыл вчээра: "Нааслаждайтэс". Давайтэ наслаждать Элбрус.
Я встал и, развернувшись, уселся к латышке лицом.
- Просто поосыдым! - Сказала она и, стянув с себя майку, подставила солнцу голую грудь и лицо и совсем забыла про меня.
Потрясенный, я плохо помнил, что происходило потом... Когда мы садились в автобус, чтобы ехать в гостиницу, она шепнула мне в ухо:
- Мэнья аалпынысты прыглашают ест шашлык вэчером. Можэм вмэсте...
У меня под ногами зашевелился пол, хотя автобус стоял.
Чужестранка торопилась в грузинский Минздрав за направлением, чтобы ехать дальше в Батуми принимать вступительные экзамены в местном медучилище.
"Как бездонно богато наше бедное государство, - думал я, - если может отправить врачей-латышей через всю страну контролировать ход приемных экзаменов в батумском училище для сестер."
Мы въехали в Тбилиси заполночь. Вахерик остановил машину возле дома, где я жил с родителями, и выжидательно посмотрел на меня.
- Приехали, коллега! - Нервно заметил я, обращаясь к латышке. - Здесь вам предстоит переночевать... Не трусьте! Постелю в своем к-кабинете... Однако квартира пуста: родители отдыхают в военном санатории в Сочи, сестра мотается по загранице с правительственной делегацией, а домработница Манька уехала погостить к родственникам в Полтаву, если вы знаете, где это. Там ее покойный братан заведовал госпиталем инвалидов отечественной войны.
Я старался сгладить возникшую неловкость. Глубоко вздохнув, Вахерик пожелал спокойной ночи и укатил.
Уже под утро я услышал над головой взволнованный голос:
- Моожно вам сьюда, вмэстэ, поожалуста. Боюс.. Там улыцэ дэрутся...
Все в той же эльбрусской ночной рубахе она стояла возле меня, выжидательно глядя. Потерявший от счастья и нежности к ней рассудок, я, вместо того, чтобы взять ее за руку и затащить в постель, встал и принялся искать халат, чтобы посмотреть, что случилось под окном.
- Там дворники-курды п-переговариваются меж собой, подметая улицу, сказал я вернувшись. - У них... такие громкие г-голоса...
Она стояла возле дивана, удивленно переминаясь.
I'm halh-baked! I'm over head and ears in love... I lose my reason...
Через несколько минут, лежа в постели, с сердцем, готовым выпрыгнуть, задыхаясь, я нашептывал ей, осторожно прикасаясь к твердым розовым соскам, торчащим в разные стороны:
- Мне трудно п-привыкнуть к мысли, что вы - та прекрасная девушка, всю п-поверхность к-которой я только что целовал...
Позже, стоя под душем и поглаживая шелковистую кожу чужеземной подружки, мягкие светлые волосы на лобке и торчащие груди, я размышлял, тихо умирая от любви, как поделикатнее узнать ее имя.
- Я хоочу эще, - сказала она, дерзко проведя рукой по моему животу.
Мои пальцы, скользящие вдоль тела чужестранки, проникли в святая святых: горячее и странно влажное в потоке воды, пульсирующее и втягивающее в себя... Я почувствовал, что начинаю пульсировать в такт этому завораживающему свинговому ритму.
- Пооцэлуйтэ мэнья! - сказала девушка и выпрямилась.
Я встал на колени под струи голубой тбилисской воды, и мои губы сразу наткнулись на то горячо и густо влажное меж стройных мальчишеских бедер, пахнувшее молодыми яблоками, где только что побывали пальцы...
Когда через час мы ехали в метро, весь вагон пялился на нее. Это были потрясающе счастливые дни, когда время остановилось и все свободное место вокруг занимала эта потрясающая девка.
- П-послушайте! - сказал я на второй день нашей общей тбилисской жизни, глядя, как она трудится над макияжем. Точно так же она занималась любовью или покупала фрукты на шумном и пряном грузинском базаре.
- П-послушайте! - повторил я и нежно взял ее за руку, чтобы прервать увлеченное занятие косметикой. - Я з-задам вопрос.
Видимо, в моем голосе прозвучало волнение, потому что она оставила макияж и внимательно посмотрела на меня.
- Мне п-показалось, что вы ни разу н-не назвали меня п-по имени.
- Нэ знаю, что луучше. Мэнье нраавытся "Рыыжий", но бооюс.
