Начинается школа. В основном всё по-старому, за исключением слухов о Фреде. Не знаю, кто обнёс этим слухом все дачи, коллективные сады, лагеря отдыха, пляжи, парки и бассейны, может, слух распространился сам по себе, как пыль в засушенном пустом городе смешался с воздухом и осел на все без разбору уши. Но факт тот, что теперь я не только недомерок Барнум, но и брат Фреда, а он, в свою очередь, из шатуна-молчальника превратился в боксёра, который сносит любые побои и непобедим. Из проклятия он превратился в надежду Фагерборга, в нескладное, белобрысое упование всей округи. За летние месяцы созрело чудо — родился боксёр, а если этому городу чего и не хватало, так настоящего бойца. Слух был неукротим, он обрастал подробностями из жизни Фреда: он пробегает тридцать километров каждое утро; подтягивается девяносто раз, на одной руке; боксирует без перчаток. Никто не отваживается тренироваться с ним в паре. Двое вызвавшихся уже лежат в коме. Для тех, кто желал видеть его исчадием ада, была своя история: он поколотил собственную бабушку, и старушка лежит в больнице. Фред сделался звездой ярче, чем Отто фон Порат, чем Инго, он был самый неподражаемый. Я, если меня спрашивали, ничего не отрицал, лишь пожимал плечами со словами: — Мастер есть мастер.

За три дня до боя Фред оказался дома, когда я вернулся из школы. Он сидел на своей кровати, скрестив руки, и смотрел на меня. Я занервничал. — Ты не тренируешься? — спросил я. Фред втянул воздух, плечи перекатывались под свитером. — Я отдыхаю. — Он поотдыхал ещё немного. Я боялся потревожить его. Отдых — это как склейка для тренировок. Без него весь процесс развалится. Я попробовал заняться уроками. Задали сочинение. Но мне не удавалось собраться с мыслями. Фред ковырял меня взглядом. Я чувствовал его кожей. Обернулся. Фред провёл рукой по лбу. — Я завтра даю интервью, — сказал он. Я отложил карандаш: — Да? — Да. «Афтенпостен». — Ни фига себе. «Афтенпостен»! — Фред опустил глаза. — Да, ни фига. Но я не хочу. — Он опять замолчал, нервно прядя руками. Костяшки на правой были синего цвета. — Тебе не хочется? — спросил тогда я. — Нет, мне не хочется ни с кем об этом говорить. — Тогда зачем интервью? — Вилли велел. — Ты должен послушаться? — Да. Вилли тренер. — Фред снова умолк. — Может, и фотография твоя появится в газете. В разделе «спорт». — Я не хочу сфотографироваться, — выговорил Фред медленно и посмотрел на меня. Улыбнулся коряво. — Барнум, ты можешь со мной сходить? — спросил он. Я даже наклонился к нему поближе: — Что ты сказал? — Он рассердился и нехорошо сверкнул глазами. — Ты всё слышал, кнопка в кудрях! — Я затаил дыхание, не смея взглянуть в его сторону. — Конечно могу. А зачем? — Фред встал и потянулся, упираясь в косяк. — Ты будешь следить за тем, чтоб я нe сболтнул лишнего. — И Фред достал из заднего кармана бумажку, расправил её и дал мне. Это был список, написанный Вилли, тренером. Перечень того, о чём нельзя говорить с журналистами. Довольно длинный. — А почему Вилли самому не пойти? — предложил я. — Он газет не читает.

Журналист хотел бы прийти для интервью к нам домой, но Фред отказал ему. И было решено встретиться в «Самсоне» в Майорстюен, завтра в пятнадцать. Мама не помнила себя. Она предложила, что они с Болеттой займут столик в самой глубине зала и будут тихо сидеть там, на экстренный случай. В ответ Фред пригрозил, что откажется от боя, и мама подняла белое полотенце. И вот назавтра, в три часа, мы, боксёр и брат боксёра, вошли в кондитерскую в здании Майорстюен, где застарело пахло кофе, сигаретами и мокрыми мехами всех тех дам, что просиживали здесь свой век до самой смерти. Фред был в длинном плаще поверх спортивного костюма. Я в конце концов остановил свой выбор на чёрном свитере под горло, вельветовых брюках, ветровке и зонтике. Журналист уже сидел в кафе. Мы опознали его сразу, гораздо раньше, чем он заметил нас. Такие мужчины за тридцать не захаживают в «Самсон». Он обстоятельно курил сигару и ложечкой отправлял в рот пирог. Мы подошли к нему. Он положил сигару на блюдце. Пирог едва не вспыхнул. Журналист вытер руки салфеткой. Смотрел он на Фреда. — Ты Фред Нильсен? Боксёр? — Фред кивнул, но с места не сошёл. Журналист протянул руку. Фред лишь взглянул на неё. — Меня зовут Дитлев. Я из «Афтенпостен». Здорово, Фред, что ты смог прийти. — Мы сели. Журналист заказал минералку и пирог для нас. Лицо у него было довольно пухлое, лоб взопревший, и он ловил воздух ртом. Две ручки лежали рядом с блокнотом, пристроенным между пепельницей и блюдцем, полным светло-коричневых крошек и пепла. Третья ручка торчала в кармане мятой синей куртки с блестящими пуговицами. — Нет, правда, здорово, Фред, что ты смог прийти, — повторил журналист ещё раз. — Кто это с тобой? — Барнум. Мой брат. — Дитлев схватил ручку: — Как, говоришь, его зовут? — Барнум. — Дитлев быстро записал что-то в блокноте и повернулся ко мне: — Здорово, что и ты тоже смог прийти. А откуда у тебя такое имя? — От отца, — ответил я. — Его тоже звали Барнум? — Нет. Арнольд. — Фред под столом двинул меня ногой. Я замолк. Официантка принесла пирог и минералку. Фред не пожелал её пить, ему нужна простая вода. Журналист снова посмотрел на Фреда. — Мы хотели бы сделать твой портрет накануне поединка. Готов? — Фред не ответил. Могло показаться, что он мается скукой, но на самом деле он маялся недовольством собой. — Потухла, — сказал я. Дитлев сделал несколько затяжек и оживил огонь. — Ты боишься поединка? — спросил он. — Фред никогда не боится, — ответил я. Дитлев закашлялся. — Сейчас я разговариваю с Фредом. Понятно? А после я, может быть, побеседую и с тобой. — Я никогда не боюсь, — ответил Фред. Дитлев записал. — Ты радуешься? — Я никогда не радуюсь. — Дитлев отложил сигару. — Кстати, как давно ты тренируешься? — Фред замялся. Я прошептал ему кое-что на ухо. — Всю жизнь, — ответил он наконец. — Всю жизнь, — повторил Дитлев. — Это отлично. Ты и выглядишь как настоящий боксёр. Ещё не проведя ни одного поединка. — И Дитлев указал сигарой на скособоченный нос Фреда. Фред отвернулся. — Это правда, что ты бегаешь каждый день по тридцать километров? — Нет, я вообще не бегаю. — Это почему? — изумился Дитлев. — Бегают только рабы. — Дитлев хмыкнул и записал. — Отлично движемся, Фред. — Дитлев набил рот пирогом и поменял ручку. Мы ждали. Фред мечтал распрощаться и уйти. Пожилые дамы не сводили с нас глаз, и я вдруг услышал, что в кондитерской тихо, точно ангел пролетел. — Фред, ты можешь снять плащ, — сказал Дитлев. — Нет, — ответил Фред. Журналист улыбнулся и стал писать. Строчил он долго. Я пытался посмотреть, что там, но он загородился рукой. Неужто нужно столько времени, чтоб написать три буквы н-е-т? Я взял ещё кусок пирога и задел его руку. Дитлев поднял глаза. — Кто служит примером для тебя? — спросил он. Фред стремительно развернулся ко мне. Я снова зашептал ему в ухо. — Домоуправ Банг, — ответил Фред. Дитлев перестал писать. — Домоуправ Банг? Когда он выступал на ринге? — Фред улыбнулся: — Он выступал в тройном прыжке. — Терпение Дитлева стало истощаться, но он взял себя в руки. — Тройной прыжок — это здорово, — сообщил он, — но я имел в виду боксёров. Отто фон Порат, например. — Фред задумался. — Боб Фитцсиммонс, — выдал он по размышлении. — Боб Фитцсиммонс? — Угу. — А почему? — Он не сдавался, — сказал Фред. — Он всегда возвращался в бокс. — А тебе нравятся те, кто не сдаются, да? — Нет, — ответил Фред. Дитлев почесал лоб ручкой. — Но ты сам только что это сказал. — Я люблю Боба Фитцсиммонса. Ты не расслышал? — Дитлев ещё раз сменил ручку, поглядел на меня и попробовал засмеяться. — Барнум, он всегда такой? — Почти, — ответил я. Фред ещё раз двинул меня ногой. Дитлев засмеялся и отхлебнул кофе. Кофе капнул на его блокнот. Сигара потухла. — Ты крепкий орешек, Фред, — сказал он. Никакого ответа. Дитлев покрылся испариной и стал листать свои записи. — Какая твоя самая сильная черта? — спросил он. — Не скажу, — ответил Фред. Дитлев записал. — И какая твоя самая слабая черта тоже не скажешь? — Нет. — Теперь умолк Дитлев. И долго о чём-то думал. Фред встревожился. — Членом Центрального клуба ты состоишь лишь с июня, — сообщил Дитлев наконец. Фред кивнул. Дитлев склонился на стол. — За кого ты будешь драться? За клуб, за тренера или сам за себя? — За брата, — сказал Фред. — За Барнума. — Дитлев поглядел на меня. Думаю, я покраснел. Во всяком случае, в голову жарко бросилась кровь. — Как тебе нравится иметь такого старшего брата, как Фред? — Лучше не бывает, — шепнул я. Дитлев записал моё «лучше не бывает» в свой блокнот и обернулся к Фреду: — Как ты будешь биться с Acлe Бротеном? — С кем? — на вздохе переспросил Фред. — С Асле Бротеном. Ты с ним встречаешься через два дня. — Фред заёрзал на стуле. — Жёстко, — ответил он. — Жёстко? — Да. Я жёстко побью его. — Записывая ответ, Дитлев тихо посмеивался. — Сказал так сказал. Фред, может, ты расскажешь немного о себе? — Мне отлить надо, — сказал Фред. Он встал, взял на стойке ключ от туалета и скрылся в глубине кондитерской. Все пожилые дамы в мокрых мехах разом повернули головы ему вслед. Дитлев вздохнул. Фреда не было долго. — Давай пока с тобой поговорим, — предложил Дитлев. Он перелистнул блокнот и открыл чистую страницу. — Барнум, ты спортом занимаешься? — Вообще-то нет. — Дитлев кивнул. — Из тебя бы вышел отличный рулевой. — Рулевой? — Штурман четвёрки. Им важно, чтоб парень был невысокий, вроде тебя. — Что-то Дитлев разонравился мне. — Я расскажу о тебе ребятам из гребного клуба. Вас таких на весь город раз, два и обчёлся. — Фреда всё не было. Дитлев пригнулся ещё и понизил голос: — Барнум, скажи мне как на духу, Фред выиграет? — Он решит исход боя в третьем раунде, — ответил я. Записывая, Дитлев качал головой. — Будь по-твоему. Кстати, правда, что вы не родные братья, а только сводные? — Меня больно резануло, как он сказал это — только сводные, как будто нас с Фредом расчленили надвое, рассекли. Этот Дитлев та ещё вонючка. — Да, — чуть слышно выдохнул я. — А что ещё ты можешь рассказать о Фреде? — Я напряг мозги. — Он родился в такси, — сообщил я наконец. И в ту же секунду он оказался у столика. Он стоял у нас за спиной, возможно, уже давно, Фред неслышен и бесшумен, как тень, индеец в плаще посреди кондитерской «Самсон», его выдал только выдох, когда он выпустил воздух через нос с едва уловимым взвизгом, тут только мы обнаружили его присутствие. Дитлев уронил ручку на пол и судорожно дёрнулся, оглядываясь. — А, привет, Фред. Похоже, у меня всё. Если только ты не хочешь ничего добавить. — Не пиши никакого дерьма, не надо, — сказал Фред. Дитлев засмеялся слишком высоким фальцетом. — Мы в «Афтенпостен» дерьма не пишем. Но ты можешь прочитать мои записи. — Пусть Барнум читает. — Дитлев протянул мне блокнот: — На, Барнум, пожалуйста. — Я проглядел, что он там написал. Какие-то отрывочные записки. Отдельные слова, сокращения, большие буквы и восклицательные знаки. Такси, было написано там. Всю жизнь. С закидоном. Сводн. Фитцсиммонс. Я вернул блокнот и глянул на Фреда. — Вроде нормально, — сказал я. Дитлев поднялся. — Тогда пойдёмте щёлкнемся! — Фотограф ждал нас в парке Фрогнер, около бронзового малыша «Злюка». Шею ему оттягивал фотоаппарат размером со шкаф. — Турмуд, мне нужны оба. — Фотограф Турмуд провёл по нам усталым взглядом: — Оба двое? — Ну да, оба. — Я думал, что наша белокурая надежда побоксирует со «Злюкой». — Прекрасная задумка, Турмуд. Только партнёром белокурой надежды будет Барнум. — Барнум? — Дитлев ткнул в мою сторону: — Представь, что он — «Злюка». — Так фотограф и запечатлел нас: мы стоим на мосту, вспышка фотоаппарата похожа на молнию, сноп света, вдруг озаривший наши лица странным, непривычным образом. Фред обнимает меня одной рукой, я не достаю ему до подмышки, я ещё меньше обычного, или Фред стал выше, худощавее, мрачнее, другую руку он сжал в кулак и поднял над головой и смотрит в объектив широко открытыми глазами, не моргая, не смущаясь, зато я зажмурился, словно в момент фотографирования увидел жуть несусветную. Материал появился на другой день в вечернем выпуске «Афтенпостен», в разделе «спорт». Фред был на тренировке. Мама вслух прочитала заголовок Неукротимый боксёр: я родился в такси и всю жизнь боксировал, заявляет Фред Нильсен, новая надежда Осло на ринге. А под нашей фотографией было написано Барнум верит: Фред решит исход боя в третьем раунде. Мама охнула, застонала, отдала газету Болетте и посмотрела на меня: — Это ты доложил, что Фред родился в такси? — Я опустил глаза. Болетта, отвлекая нас, стала читать дальше вслух: На встречу с нами в кондитерскую «Самсон» Фред пришёл в сопровождении сводного брата, носящего весьма оригинальное имя Барнум. Фред говорит, что он выходит на ринг ради своего младшего брата. Барнум же мечтает стать рулевым. Я вырвал газету у Болетты. — Это неправда! — закричал я. — Что неправда? — спросила Болетта. — Я не собираюсь быть рулевым! — Мама уже хлюпала носом. — Завтра вся Норвегия будет знать, что Фред родился в такси, — прошептала она. — Вечерний выпуск мало кто читает, — успокоила Болетта. — Барнум, а зачем ты зажмурился? — Чтоб мою душу не похитили, — тихо признался я.