Гарсия снова оперся на локоть. Он поморщился, когда двинул рукой, куда перед тем делались уколы.

– Хорошо, Джонни-малыш. Ты заслуживаешь прямого ответа хотя бы за то, что парень ты наблюдательный: нож и все такое. Ты видел, как мы уходили в плавание?

– Да.

– Выползали, как змеи. Тебе могло показаться, что так заведено.

– Это требования Безопасности.

– Да к чертовой матери Безопасность. Или эти тупицы до сих пор представляют, будто «восточные» понятия не имеют о размещении наших баз?

Рэмси покачал головой.

– Ну ладно, допустим, Безопасность уверена, что «восточные» знают, где находятся наши базы. Если они получили наше шифрованное послание, они подтвердят эту уверенность.

– Они и без того знают об этом. Все эти игры в «казаки-разбойники» – это для придурков. Единственная причина, по которой стаи «восточных» не сторожат выходы из всех наших пяти баз – это морское и воздушное патрулирование.

– Пяти?

– Пять баз, Джонни. Об этом знает любой подводник. Знают капитаны, значит знают и моряки. Это лишь Безопасность может умалчивать…

– Я тебя не понимаю, Джо. Извини.

– Джонни, скажем, ты единственный на борту умеешь управлять кораблем. Остальные разбираются в чем-то остальном. Допустим, в реакторах. Для тебя, Джонни, вопрос жизни и смерти знать, что медцентр по лучевой болезни находится на другом конце Чарлстонского короткого тоннеля, что тоннель этот выходит в Чарлстонскую бухту уже за молом, в сотне футов слева…

– Я понял, что ты имеешь в виду. Значит, у нас пять баз.

– Вообще-то было шесть. Но «восточные» устроили диверсию на одном из наших подводных крейсеров, и тот взорвался, проходя тоннель – как проходили и мы сами. Сейчас мы имеем там кратер Тела Христова…

– Погоди! – Рэмси потряс головой. – Но ведь это была «восточная» ракета!

– Дерьмо собачье! И от него так просто не отмоешься, Джонни. Невозможно объяснить, каким образом эта ракета пробила нашу «совершеннейшую» автоматизированную систему защиты и плюхнулась прямиком в тоннель.

– Как это, в тоннель?

– Джонни, я был там. Как и другие ребята-подводники. Пусть Безопасность вешает лапшу на уши кому другому, только не нам. Ты не скажешь мне, как это ракета, наводимая из Сибири, пусть даже и случайно попадает в Техасе прямиком в яблочко? Уж слишком притянуто за уши.

Он откинулся на подушку.

– Допустим, что я согласен с твоими доводами, – сказал Рэмси. – Но как быть с моим главным вопросом?

– Ты все еще собираешься влезть в мои мысли?

– Я хочу получить ответ на свой вопрос.

Гарсия уставился в потолок.

– Ладно, Джонни. На твой вопрос можно ответить приблизительно следующее: во всех службах есть люди – не только на подводных лодках – которые настолько больны от войны – войны год за годом, год за годом – настолько больны от вечного страха, что им уже безразлично что-то другое. Смерть? Старинная подруга, живущая по-соседству, за переборкой. И предпочтительным становится уже совершенно противоположное. Например, хочется плевать на свои обязанности, хочется, чтобы выиграла другая сторона. Пусть побеждает кто угодно, лишь бы остановить, прекратить это дело – кровавое, глупое и бесконечное.

Голос его затих, и Гарсия отвернулся, уставившись в стенку.

– Но ведь это же безумие, – прошептал Рэмси.

– Вот именно, – тихо сказал Гарсия. – Не станешь же ты доказывать, что война дело разумное. Ведь мы люди, что бы это ни значило. Если безумие – это образец для поведения, тогда все мы и ты мало кого найдем, кто понимал бы это противоречие. И вот тогда небольшие остатки здравого смысла, когда везде льется кровь, будут проявляться совершенно иным образом.

– Каким?

– Как у нашего капитана. Ты видел, как он молился за души тех, кого убил. Вот это и есть остатки здравого смысла, нормальности. Ты можешь почувствовать это. – Он устремил горящие глаза на Рэмси. – Ты когда-нибудь думал про то, какие они – эти парни? Черт побери! Не могут же они слишком отличаться от нас! У них есть жены, дети, любимые, надежды и страхи. Я точно знаю, имеются люди, которые думают про эту долбаную войну то же самое, что и мы, их враги. – Голос его стал громче. – Ничего! Главное – сказать. Это как боль в груди, которая никак не кончается, а только накапливается и накапливается.

– Джо, спокойней.

Гарсия расслабился.

– Все в порядке.

– Это все военный синдром, давление войны, – сказал Рэмси. – О чем-то подобном я и думал. – Он вздрогнул. – Нет, скорее всего ты говоришь о том же самом.

– Каком том же?

– Каким-то образом это может быть связано с инстинктом смерти.

– Ой, для таких, как я, это слишком заумно.

– Я этого не говорил.

– Но предположил, Джонни-малыш. Еще один из ваших эзотерических нонсенсов. Я изучал психологию. Читал и старых, и новых мастеров: Фрейда, Юнга, Адлера, Фримана, Лози, Кмисая. Я искал ответы, а нашел лишь толкования, оговорки. Но жаргон я знаю.

– Тогда ты знаешь и про «инстинкт смерти».

– А как же, Джонни. И «восточные», и мы – все слепо прут к тотальному уничтожению. Ты это хотел мне сказать?

– Нет, не совсем то. Я думал про другое. Но, может, я ошибался.

– А может, и я хочу быть слепым.

– Да. Мы слишком рано перескочили к другим проблемам, Джо. Ты мне не ответил. Готов ты мне сказать, что это «восточные» сделали тебе предложение делать грязные делишки для них?

Гарсия холодно поглядел на него.

– Надеюсь, что мы оба будем жариться в аду, – сказал он, четко выговаривая слова.

Рэмси поднялся.

– Ты мне очень помог, Джо. Но тебе и вправду надо отдохнуть.

Он отключил кварцевую лампу над кроватью и пошел к двери.

– Ты думаешь, что я «спящий» агент? – спросил Гарсия.

Не поворачиваясь, Рэмси ответил:

– А разве «спящий» полезет получать сверхдозу радиации, чтобы укрыть нас от врагов?

– Возможно, – ответил Гарсия. – Если ему осточертела его работа, и он устал от войны так же, как и я.

«И это именно тот ответ, которого я боялся», – подумал Рэмси. Он сказал:

– Отдыхай.

– Чтоб тебя черти разодрали.

Рэмси вышел в коридор и внезапно заметил, что этот серый проход не ведет никуда. Он подумал: «Мой собственный мир катится к шизофрении. Безопасность! Их задача – сделать нас еще большими шизоидами, разрушить как можно больше коммуникативных связей». Он опять повернулся, чтобы посмотреть на Гарсию. Тот повернулся на бок и глядел в стенку. «Вот почему так важно принадлежать к группе Сэвви Спарроу. Здесь есть островок здравого смысла».

Тут он вспомнил Хеппнера, сошедшего с ума электроника. «Если ты не можешь быть вместе, и не можешь уйти – что тогда?»

И форма, и содержание вопроса стали преобразовываться в сознании Рэмси.

Он направился на центральный пост. Помещение показалось ему громадным: тепло, горят красные и зеленые огоньки, свистящий шум двигателей, легкий запах озона и масла, протекающего в глубоко скрытых системах, запахи, которые не могли полностью поглотить никакие фильтры.

Спарроу стоял у штурвала, совершенно истощенная фигура, одежда болталась на нем мешком. Внезапно до Рэмси дошло, что капитан страшно потерял в весе, хотя, вроде бы, для этого не было никакого повода.

– Как там Джо? – спросил Спарроу, не поворачиваясь.

«Он увидал мое отражение на приборном стекле, – подумал Рэмси. – От него ничего не уйдет».

– Похоже, что с ним все будет в порядке, – ответил Рэмси. – Его «вампир» показывает отрицательное поглощение. Наверное, он немного облысеет, и, конечно, его ждут приступы тошноты.

– Мы высадим его в Чарлстоне, – сказал Спарроу. – «Вампир» ничего не может сказать, как там у него с костным мозгом. Главное, чтобы не было слишком поздно.

– Пока что все говорит за то, что он выкарабкается. Ионы кальция заменятся на незараженные. По сульфатам показатели отрицательные. Так что с ним все будет хорошо.

– Дай Бог, Джонни. Я проплавал с ним долгое время, и потому мне не хотелось бы его терять.