Более того — еще находясь в моей утробе — он станет собственностью Лемеха, как, собственно, и я сама. Так теперь складывалась жизнь. Хотя жаловаться на нее было глупо, да и некому — кроме ребенка, которого я теперь действительно не хотела, могла получить все, что вдруг, мельком пожелала. Лемех ведь не жаден, напротив — любит шикануть и потрясти окружающих безграничностью своих возможностей. Жена в этом смысле — хорошая витрина. Выход, как ни странно, подсказал Лемех, который однажды вдруг обратил внимание на мою апатию.

— Кислая ты, мать. Скучно живется, что ли?

— Скучно. — Знаешь, я почему-то всегда говорила ему правду, какой бы она ни была, может потому, что у нас в семье принято было так.

— А ты начни что-нибудь собирать. Затянет моментально. И хозяйству — опять же — польза.

— Что собирать?

— Ну, не знаю. Почтовые марки — это, пожалуй, не по тебе. Каких-нибудь бабочек. Или экзотические растения. В сущности, если вдуматься, все люди, по природе своей коллекционеры. Кто-то собирает и множит амурные связи. Кто-то — собственные благодеяния.

— А что собираешь ты?

— Я, матушка, принадлежу к одной из самых многочисленных популяций коллекционеров — я собираю деньги. Могла бы и догадаться. Чай, не дурочка.

— Так может и, мне…

— Что такое?

— Примкнуть к вашей популяции?

— Ничего не выйдет. Популяция объединяется на генетическом или физиологическом — уж не знаю, как правильно — уровне. Словом, мы с тобой разной крови. Понимаешь? Ничего у тебя на моем поприще не получится. И потом — зачем? Я в состоянии оплатить самую безумную твою блажь — собирай хоть Рембрандта. Или — ретромобили. Или — вот займись благотворительностью. Какими-нибудь бездомными, сиротами болезными… Говорят, теперь модно. И семье будет польза. Реноме.

— Сиротами?

— А еще лучше — возьми под опеку мои гимназии. Ты же знаешь — мы отбираем и учим талантливых детей по всей стране. Вот и займись. Дело благородное, опять же — семейное. Тебе и карты в руки.

Такой вот случился у нас нечаянный разговор. С него все и началось…

— Да, знаю я про ваши гимназии. Пресса столько трубила. «Будущее России», кажется?

— Именно так. Будущее. Словом, я решила попробовать свои силы. Проект уже тогда был гигантским, но меня это только радовало. И потом — понимаешь? — я в себе нисколько не сомневалась. И силы, и желание, и — видела же я, что за люди работают у Леонида на проекте — я, уж поверь, без ложной скромности — дала бы фору любому.

— Ни секунды не сомневаюсь.

— Вот и я не сомневалась. Там вкратце — чтобы не грузить тебя информацией — дела обстояли так. В двенадцати регионах России были созданы наши гимназии, входящие в единую образовательную систему «Будущее России» Как правило, гимназия строилась или реконструировалась на базе бывших пионерских лагерей, то есть — в некотором отдалении от города, на природе. Все радовались — воздух, свобода, и никаких тебе городских соблазнов, дворовых посиделок, пива и прочих тинейджерских радостей. Разумеется, дети учились и жили там же. Разумеется, условия были такие, что не снились лучшим школам тамошних городов, и даже самые обеспеченные — по местным меркам — семьи не могли позволить своим детям такой домашней жизни — с компьютерами, интернетом, спутниковым телевидением. Ну, про мебель, дизайн, еду, спортивные залы и бассейны, и даже конюшни с лошадьми кое-где, и крытые теннисные корты — можно не рассказывать. Все было по высшему классу. И преподавание, разумеется. А вернее — прежде всего.

— А кого брали в этот образовательный рай?

— Ты имеешь в виду детей или педагогов?

— И тех и других.

— Дети — прежде всего сотрудников корпорации, но — по рекомендации тамошних органов — как их. народного образования. — принимались одаренные дети из местных. И сироты. Особенно если отцы погибли в горячих точках. С преподавателями история была сложнее — в Москве сидел целый департамент, который занимался подбором достойных — от анкет до собеседования и тестов. В общем, система была отлажена, как часы. Как, впрочем, и всегда у Лемеха. И меня поначалу он видел некой свадебной генеральшей раз-два в год, прилетающей на белом вертолете и раздающей подарки. Но ты же знаешь, какая я зануда. Мне во всем — за что я берусь — надо проникнуть если не до самой сути, то хотя бы до некоторых основ.

Я помнила. Однажды много лет назад мы с Лизаветой решили сделать нехитрую косметическую процедуру — инъекцию botox. Безобидный, многократно опробованный препарат всего лишь слегка парализовал движение некоторых мышц лица, в результате чего извечная дамская проблема — мимические морщины просто переставали появляться. До нас botox уколола если не половина Москвы, то две трети общих знакомых и приятельниц — совершенно точно. Длилась процедура около пятнадцати минут. Мы провели у врача четыре с половиной часа — все это время Лизавета задавала вопросы: от истории создания препарата до подробной статистики клинических испытаний, по годам, желательно — с графиком положительной (отрицательной) динамики. Да, она была такой. Во всем докапывалась до сути.

— И в чем же оказалась суть «Будущего России»?

— Прежде всего меня поразила эклектика, причем довольно странно скомпилированная эклектика — психологические разработки современной тоталитарной секты, минимализм английского скаутизма, идеоло-гемы преданности режиму, характерные для фашистской Германии, и реквизит сталинской эпохи. Это вкратце. Дети, прошедшие через наши гимназии, не умеют петь, сочинять стихи и играть в КВН, они должны быть однолинейны, запрограммированы на однозначные действия, как в армии, они носят значки с названием корпорации, молятся корпорации и, словно заведенные, повторяют слова основного лозунга, висящего над входом в лагерь: «Будет нефть — будут деньги!». Но все это — можешь себе представить — под соусом самых что ни на есть либеральных экономических теорий, которые читают приглашенные из-за границы преподаватели.

— Невозможно. Первое с неизбежностью придет в противоречие со вторым. То есть тоталитаризм с либеральными теориями.

— Верно. Но не сразу. И не со всеми. Пока же все будто бы подчинено интересам корпорации — которой, с одной стороны необходимы образованные либералы-рыночники, высоколобые творцы, изобретатели будущих технологий, с другой — дисциплинированные, подчиненные единой цели менеджеры, способные организовать и контролировать работу огромного количества людей. И в то же время основа гимназического воспитания — деловые игры в демократическое государство полувоенного образца. В государстве — своя валюта, есть парламент, правительство с несколькими министерствами и промышленность в виде нефтяной монополии. Больше ничего в государстве нет. Нет системной оппозиции. Нет свободы прессы с ее разноголосицей. Нет конкурентов с их экономической разведкой и враждебными действиями по слиянию и поглощению. Это упрощенное государство. Даже популярная детская игра в «мафию» или «монопольку» гораздо сложнее по набору механизмов, чем то, что предлагалось освоить детям в нашей гимназии. В то же время было несколько так называемых спецкурсов для особо одаренных. «Школа региональной журналистики», к примеру.

Что меня поразило — там постоянно устраивают конкурсы на лучший материал о «Лемехе» как структуре, сам Леня, как ты понимаешь, тоже не был забыт. Так вот, все эти детские, подчас маловразумительные материалы наша пресс-служба размещала в региональных СМИ. В результате однотипные полудетские заметки о великом ЛЕМЕХЕ, великом Леониде Лемехе, плодились и множились на полях серенькой региональной печати. Расчет на количество и обычный провинциальный информационный голод. И веру в доброго богатого человека, волшебника, который однажды «прилетит в голубом вертолете». Ну, ты понимаешь.

Собственно, это были прямые затраты Леонида на собственное политическое будущее. Лемех мыслит как инвестор: вложить и получить прибыль. В данном случае прибыль мыслится как политическая. Было еще кое-что. Военно-патриотическое. Игра назвалась «Честь имею». Преподаватели — между прочим — как на подбор, офицеры элитных подразделений КГБ «Вымпел» и «Альфа» в отставке. Преподавали детям огневую подготовку, включая стрельбу из боевого оружия. Знаешь, это были не просто уроки и даже не просто стрельбища, на которых мы все в свое время побывали. Это было что-то ритуальное. Приобщение или даже причащение к оружию. А вот обычная в таких случаях строевая подготовка отсутствовала. Потому что это элемент коллективизма. А коллективизм — это опасно, это отход от либерализма. Нет, только ты и твой автомат!