Поступь царя была легка и неслышна.

- Его тяготила гибель дочери, - хрипло прошептала Мабриана. - Все дети ссорятся с родителями.

- Но я не любой родитель. Мое единственное чадо - это земля, ты знала это, выходя за меня! Все что я делаю, я делаю для блага Авентурии. Заурома - это завет между правителем и землей. Заурома - это я. И я должен охранять завет любой ценой. Даже ценой жизни сына.

- Значит, ты...

- Да, и ты видишь, почему. Для блага Авентурии.

Мабриана мучительно пыталась понять, достучаться до супруга.

- Но прежде мы с тобой все сложности обсуждали, и выслушивали друг друга. Не приходило ли тебе в голову, что твой сын мог быть прав?

- Приходило. Но он ошибался. Он затеял заговор с Гелананфией и этим проклятым Сафаендером, чтобы опозорить меня. Он разрушил бы все, что я создал.

- В это я не верю.

- Но ты должна. Это правда. - Он сел рядом с ней, прижал ее ладони к своему сердцу. - Любовь моя, я знаю, как тебе тяжело. Прости меня. Но мне нужна твоя помощь. Поверь мне.

Она очень хотела поверить. Знать, что он остался тем же добрым и мудрым мужем, каким был, что даже этот ужас несет в себе доброе семя. Довериться ему снова.

- Дорогой мой, - проговорила она. - Я хочу этого больше всего на свете. Но иногда ты кажешься мне чужим. Ты пугаешь меня.

Он отстранился, нахмурившись.

- Я - пугаю тебя?

- Бремя державы тяготит тебя. Позволь мне помочь тебе. Галемант облегчил бы твою ношу, но его нет, и ты должен думать о будущем. Подумай о малыше Венирриене, твоем наследнике.

Тень нахлынула на лицо царя, будто тот старел на глазах, но Мабриана говорила, исполненная решимости продолжать, покуда муж ее еще слышит.

- У меня слишком много забот с Башней, чтобы вспоминать про Венирриена. Я не собираюсь умирать в ближайшие годы.

- Забудь о Башне, любимый! Слишком много сил она заберет у земли, слишком много людей. Париона и без нее прекрасна. Восстанови театр, и все беды схлынут.

Руки царя стиснулись на ее запястьях с такой силой, что Мабриана вздрогнула.

- Но без Башни что останется в память о моем царствовании? Кто будет знать, что я когда-либо топтал землю? Не перечь мне, Мабриана! Это измена!

- Нет! - воскликнула она.

Широкий рукав кафтана распахнулся, и на белой рубашке царица увидала кровавое пятно.

- Что с тобой? Ты ранен? Как?

Гарнелис покосился на пятно и молча поправил рукав. Под ногтями его Мабриана заметила запекшуюся кровь, и с безмолвным ужасом осознала, что это не кровь ее мужа.

- Об этом больше не будем. - В шепоте его таилась смертельная угроза.

Царь встал. Тьма захватила его совершенно, оставив от Гарнелиса только башню тени. Лицо его казалось каменным шаржем, отражающим одно лишь бесчувственное упорство и упивающуюся собой боль. Он снова ушел от Мабрианы, а страх только усиливался.

- Нет, Мабриана, - прошелестел он голосом холодным, пустым и бессветным, точно пещера. - Это ты стала чужой.

Сидя на залитом лунным светом склоне, Гулжур методично полировал маслянистую поверхность кровавика. Он не любил работать с камнями - даже отколотые, они оставались частью земли. Их огнистая сила, порождающая людей, элир, подземцев, была ему чужда. Однако были минералы, к которым он чувствовал сродство. Смешанные руды, темные камни без явной кристаллической структуры, пириты, самородная сера, сизые шестеренки бурнонита - все маслянистое, летучее, потаенное.

По гладкой поверхности камня побежали темные радуги. Дозволяющий тонул взглядом в его глубинах, погружаясь рассудком... в бездну. Он шел по бесконечной черной тропе под сияющим черным небом.

- Содействующий?

К нему приближалась еще одна фигура, настолько же бледная, насколько сам Гулжур был сер и безлик.

- Дозволяющий, - проговорила бледная тень. Приветственным жестом они скрестили руки перед грудью, соприкоснувшись ладонями. - Где ты?

- Где-то под городком, называемым Скальд, - ответил Гулжур. - Скучаю. Мне нужна работа посерьезнее.

- Слишком все просто, не так ли? Я свободно брожу по Янтарной Цитадели, и никто даже не думает заподозрить меня. Все доверяются моему обличью. Я снова и снова спрашиваю себя - как вышло, что люди победили нас? Возможно, ты скучаешь, но я наслаждаюсь превыше всякого описания. Содействующий глумливо усмехнулся.

- Ты слишком уподобляешься людям, - кисло промолвил Гулжур. - Не станем забывать - они все же нас победили. И мы действуем в тайне по своей слабости.

- Гулжур, извечный реалист.

- Само собой. Кто-то должен сохранять трезвый ум. Как продвигаются дела с царем? Ты подчинил его, Жоаах?

- Нет, нет! - возбужденно проговорил Содействующий. - Если ты ждешь этого, ты ничего не понимаешь. Все, что он делает, он делает по собственной воле. Я лишь облегчаю ему путь - стою рядом, слушаю, понимаю, когда советники-люди шарахаются. Я подталкиваю его в нужном направлении. Когда ему нужен совет, я всегда готов ему подать. Я предчувствую его настроения. В этом и прелесть, не так ли? Я не подчиняю царя. Я лишь исполняю его желания.

Гулжур терпеливо кивнул. Он был намного старше Жоааха.

- Я знаю. Мои слова были поспешны. Полагаю, ты находишь награду в своих трудах?

Глаза Содействующего вспыхнули.

- Людская боль, - ответил он. - Поразительно, как легко было избавить царя от внушенных ему запретов. Детенышам по плечу.

- Это лишь начало, - сухо промолвил Гулжур. - А впереди у нас долгий путь. Люди не в силах снести столько боли, сколько задолжал их род за все, что они сделали с нами.

Глава пятая. Элирский дар

Руфрид уже начал проклинать свое необдуманное решение послужить брату нянькой. Проведя две бессонных ночи под придорожными изгородями, он решил, что хуже не бывает ничего; на третью ночь полил дождь. В конце концов, Линден уже не маленький, а у Танфии должно хватить сил вытащить его из любой передряги. Но несмотря на все невзгоды пути, он сердцем чувствовал, что не может оставить Линдена одного. И вместо того он проклинал Бейна, а более всего - отца.

После бегства из Хаверейна путники избегали деревень и хуторов, раскинутых по плодородной долине Аолы, двигаясь не торными путями, а всхолмьями, где лоскутное одеяло полей уступало место усыпанным валунами лугам.

- Как думаешь, на что еще может пойти Артрин, чтобы нас вернуть? поинтересовалась Танфия, когда все трое перевели дыхание и успокоились после встречи с Колвином.

- Не знаю, - честно ответил Руфрид. - Старый ублюдок слаб, конечно, но упрям. Я бы сказал, что теперь он опустит руки, но... боги его знают.

- Не говори так об отце! - одернул его Линден. - Он не хочет, чтобы мы подвергали себя опасности. Он защищает нас, вот и все!

-Тебя - может быть. Нет, Лин, не обманывайся. Он пытается избежать позора - ну как же, его деревня не подчинилась царскому указу. А он сам не властен даже над родными сыновьями.

- Неправда.

- Слушай, очнись, а?

- Вспомните, - влезла в спор Танфия, - на него будет давить вся деревня, чтобы вернуть нас. Теперь Колвин может вернуться и сказать, что он честно пытался. Мой бабушка поймет. Может, она даже подыщет Артрину хороший повод оставить нас в покое, чтобы он сохранил лицо.

- Почему ты его защищаешь? - резко поинтересовался Руфрид.

- Я его не защищаю! Честно говоря, мне просто кажется, что впереди у нас беды почище Артрина.

С тех пор они разговаривали мало. Чем дальше они уходили, тем ясней становилось, что они никогда не достигнут цели, и тем тоскливее и страшнее становилось путникам.

Сейчас дорога их проходила через широкую лощину меж двух утесов, чьи серые вершины скрывались в низких тучах. Землю усыпали булыжники, и оттого идти приходилось медленно - Огонек с осторожностью выбирал себе безопасную дорогу. Даже стойкий конек иногда оступался, и Руфрид всякий раз с ужасом воображал, как лошадь падает, ломая ноги и рассыпая в грязь припасы. Огонька вела под уздцы Танфия, Линден шел впереди, а замыкал процессию Руфрид. Все трое горбились, натягивая пониже капюшоны от дождя.