Позже, когда скорбь его унялась, Руфрид замолк снова, откинувшись на подушки и недвижно глядя в потолок. Танфия продолжала гладить его, не замечая, как текут из-под ее ресниц слезы. Он заснул, а она бодрствовала в его изголовье. Пару часов спустя, проснувшись внезапно, он заявил:

- Мне пора.

- Не уходи.

Но он все равно встал, не глядя на девушку, молча облачился в мятую одежду.

- Лучше мне уйти. Ты хочешь быть с Сафаендером, а я хочу побыть один.

Ошеломленная, она отпустила его.

Поутру она увидела, что он ушел не только из ее комнаты - он покинул дом, забрав все свои пожитки. Обыскавшись его по всей вилле, девушка остановилась на веранде, пытаясь собраться с мыслями. Ее разрывало изнутри. Она все еще любила Руфрида, и Сафаендера не могла бросить... Во святое имя Брейиды, что же делать?

Там и нашел ее Сафаендер.

- Я скучал по тебе вчера, - признался он, обнимая ее. - Поделился бы с тобой парочкой замечательно красочных кошмаров.

- Ох, Саф... - Она уже хотела признаться ему в случившемся - и не смогла. - Ты в порядке?

- Насколько могу быть, зная о себе то, что знаю.

- Руфрид пропал, - сказала она. - Поможешь его отыскать?

Сафаендер устало вздохнул.

- Не могу. Ко мне придут гости - все, кто был связан с театром... то есть все, кто выжил. И тебя я хотел пригласит. Или Руфрид не в силах за собой присмотреть?

На собрании труппы девушка ощущала себя чужой. Дом Сафаендера наполнился внезапно какими-то чужими людьми, и все они знали друг друга, и предъявляли какие-то права на ее любимого, и отдаляли его. Танфия усомнилась, сможет ли она стать частью этой жизни, да и захочет ли. Такой бесцельной казалась их суета, когда Изомира томится в камере, а Руфрид страдает. Но для самого Сафаендера это копошение вовсе не было бессмысленным - он пытался собрать по кусочкам прежний свой мир и понять, возможно ли вернуть его. И Танфии казалось, что у нее не наберется сил поддержать его в этом.

Она получила все, о чем мечтала. Теперь она готова была расстаться с этим, чтобы только раз увидать отца и мать, и натолкнуться на Линдена с Изомирой, безмятежно любящихся на прогретом солнцем лугу.

Изомира видела сон.

В камере ей спалось легко и крепко. Она привязалась к грубому рыжеватому известняку стен, простому платью, суровому распорядку. Двери ее обиталища растворялись, лишь чтобы пропустить одну из доброжелательных тюремщиц, или Танфию, ежедневно навещавшую сестру. Никаких сомнений, никаких безумных страстей. В тюрьме Изомира ощутила вкус безопасности. Роскошь оборачивалась для нее только горем.

Она попросила лишь об одном - принести ей чернила и бумагу. Днями она заполняла страницы приходящими откуда-то словами. А ночами мирно спала, сжимая в руке последнее оставшееся у нее украшение - медальон Серении.

Изомире снилось, что она - Линден. Он не видел летящей стрелы, не почувствовал боли, даже не понял, что умирает - вместо того он узрел над собой золотой смерч, зримое воплощение этроф. И юноша с восторгом нырнул в жерло смерча, понимая, что не ощущал страха именно потому, что знал - его ожидает полет в паутине золотого света, и там, в конце пути, его родная Изомира.

Девушка поднялась ему навстречу. Они обнялись, окутанные водоворотом самоцветного пламени, и когда она вновь упала на простыни, он вошел в нее. Он вернулся домой.

Изомира шевельнулась. Сновидение было таким ярким, что на миг она ощутила под пальцами его гладкую кожу. Но когда девушка открыла глаза, ладони ее касались лишь грубых льняных простынь. Горло ей стискивали невыплаканные слезы - счастья, не горя.

"Не плачь, Имми, - шепнул внутри нее Линден. - Мы нашли друг друга. Теперь я всегда буду с тобой".

Жоаах и Гулжур стояли на черной равнине, рассеченной пополам черной тропой, под черным куполом неба, отделенного от равнины бледным заревом окоема.

Прежде, чем проникнуть в царство духа, они отдалились на почтительное расстояние от Парионы. Оба скрылись от людских глаз в миг начала битвы, не слушая мольбы Гарнелиса о помощи, но задержались, не в силах устоять перед искушением отведать сладостной людьей боли. Затем они бежали.

- Дозволяющий! - воскликнул Жоаах.

- Способствующий, - откликнулся Гулжур.

И они поклонились друг другу, молчаливо поздравляя себя с победой.

- Несчастный Гарнелис, - заметил Жоаах с ласковой улыбочкой. - Такая легкая добыча.

- Да, день выдался прелестный. Зачем шевелить хоть пальцем, когда достаточно нашептать яду в уши человекам, и напустить их друг на друга? Гулжур зловеще хохотнул.

- Настоящее произведение искусства - недоверие, угнетение, междоусобица! Дай прикинуть - мы с тобой вдвоем не убили и десятка людей, в то время, как сами они сгубили сотни, тысячи! Истинное совершенство.

- Совершенство недостижимо, - заметил циник и реалист Гулжур. - Дел у нас еще много. Это было лишь вступление.

- Ну, не прибедняйся. Мы в точности исполнили свою задачу - стравить человеков между собою. Сейчас они самодовольно пыжатся, думая, что победили и заслужили мира, и не подозревают даже, что это мы спланировали их унижение!

- Верно, препятствий нам встретилось немного. Однако ж не все человеки - полное дурачье. Нас раскрыли. Это могло бы стать катастрофой.

- Но не стало. А теперь мы сгинули, - возразил Жоаах. - О, как божественно он издох!

- Кто - царь?

- Кто же еще? Этого я не предвидел - но даже займись я его судьбой лично, мне не придумать более утонченной погибели!

- Предательство все же было лучше. - Гулжур довольно покивал. - Выдать царю наш истинный облик, и все ж сохранить его доверие... обещать ему весь мир, а потом выдернуть почву из-под ног!

- "Аажот - мудрый вожак, государь". Неужто я такое ляпнул? - Жоаах хихикнул. - Аажот - мертвый вожак, государь! И бхадрадомен восстали!

Гулжур подтолкнул его. На тропе появилась третья фигура - неторопливо скользящая под чудовищным небом тень, подобная надвигающейся буре, иссиня-черная, ужасающая, стягивающая в себя мощь, подобно смерчу. И даже Гулжур и Жоаах затрепетали при виде ее.

- Он грядет.

Они ждали, чтобы дать отчет тому, кто покончит со столетиями унижения и изгнания, новому вожаку, который вернет своему роду гордость и силу, тому, кого зовут

Ваургрот.

Руфрид не вернулся. Четыре дня подряд Танфия отправлялась его искать, волнуясь все сильнее. Что с ним - спит на улицах? Она даже ходила за ним на могилу Линдена, но там его не было.

Столкнулась она с ним на четвертый вечер, остановившись, чтобы поглазеть на каменщиков, восстанавливающих врата Янтарной цитадели. Юноша брел один, с полным мешком яблок и гранатов на плече. По сторонам он не смотрел, и прошел бы мимо Танфии, если б девушка не ухватила его за рукав.

- Руфрид! Я тебя везде ищу! Ты в порядке?

- Живой, - ответил он.

Губ юноши коснулась улыбка; взгляд его более не был враждебным только загнанным.

- Ради всех богов, вернись к нам.

- Но у тебя есть твой поэтик.

- Руфе, "у меня" нет никого.

- Это как понимать?

Девушка раздраженно выдохнула.

- Он на тебя похож. Он слишком много потерял, а я не могу возместить ему потери - никто не может. Все его мысли - о театре. Он просил меня выйти за него, и... - Руфрид отвел взгляд. Губы его сжались. - Я чуть не сбежала, - призналась Танфия. - Не знаю, что из этого получится. Я не этого хочу.

- Почему?

- Не знаю. Тебя забыть не могу.

- Мне полагается прыгать от радости?

- Нет! Боги, как ты все усложняешь! Руфе, вернись. Мне думать страшно, что ты где-то в городе, одинокий, бесприютный...

- Но я не одинок.

Танфия вздернула брови.

- Нет?

- Я сошелся кое с кем.

- И с кем же?

- С Аштарью.

- Аштарью?! - Танфия чуть не подавилась. Ей вспомнилась актриса черные кудри, пухлые алые губки, пышные формы... и то, как Аштарь крутилась около Руфрида в Энаванейе, хотя тогда юноша делал вид, что не замечает вертихвостки. - Вы с Аштарью...