Кристену пришлось признать, что ему недостало характера, чтобы твердо прижать Исмея к стене и выдавить из него все, что тот знал. Не сумел он этого и с Амелотти. Хотя, кто знает, была ли в этом необходимость. Амелотти был не в своем уме. Исмей — хвастун. Может, лучше было бы заняться другими версиями? Но какими?

Пожалуй, мог ему помочь сам Исмей, если уж придерживаться его собственной версии. Вполне возможно, он каким-то образом, вольно или невольно, совершил что-то, вызвавшее недовольство автора письма. Значит, ещё одной тайной больше, одной из множества тайн в деле о лопнувшем тросе, окутавшем это преступление непроницаемой пеленой.

Следующий день Кристен потратил на опрос персонала отеля и выяснил, что в коридоре, который вел к номеру Исмея, видели нескольких иностранцев. Разобравшись подробнее, он обратил внимание на двух из них, вызвавших его подозрение. Ими оказались англичанин Малькольм Джефри Питтин и немец Вильгельм Юргенс. Англичанин утверждал, что попал на этаж по ошибке, просто нажал не ту кнопку в лифте. Вильгельм Юргенс вообще не мог объяснить, почему он там оказался, и говорил, что просто прогуливался по отелю. Проверка этой пары заняла Кристена до позднего вечера. Правда он послал и получил несколько телеграмм, но результат ничуть не улучшил его самочувствия. Питтин приехал из Лозанны четыре дня назад, что подтверждали данные полиции. В Лозанне он прожил две недели, не выезжая из города. Алиби Юргенса было не слабее. Жил он в здешнем отеле гораздо дольше, но любой из постояльцев мог подтвердить, что вечер за вечером он торчал в баре и читал или писал письма. Порою собирал вокруг себя веселые компании.

Исмей знал их обоих, и они знали его. Питтин познакомился с земляком только накануне, но, задав несколько осторожных вопросов, Кристен убедился, что его нужно исключить из числа подозреваемых.

Тем не менее двум сотрудникам он поручил приглядывать за обоими иностранцами. Но уже наутро это оказалось излишним. Ибо к нему явился Исмей, возбужденно сообщив, что получил очередное письмо при тех же обстоятельствах, что и раньше.

— Не прошло ещё и получаса, комиссар, — сказал он, подавая Кристену листок, вложенный в конверт. — Я постарался лишний раз его не касаться. Может быть, найдутся отпечатки пальцев?

Кристен на это не слишком рассчитывал. Не мог же он снимать отпечатки пальцев всех обитателей городка, да здесь и не было специалиста, способного профессионально провести экспертизу. Тем не менее, как можно осторожнее развернув лист, он прочитал несколько коротких строчек.

С первого взгляда было ясно, что писал тот же автор. Стиль совпадал, и шрифт был тот же. Да и бумага — лист, вырванный из блокнота Исмея.

— Черт возьми, — вопреки своим привычкам выругался Кристен, — и вы утверждаете, что и это письмо напечатано на вашей машинке и вашей бумаге?

— Убедитесь сами, комиссар, — предложил Исмей, — поставив на стол объемистый баул, из которого достал портативную машинку и несколько листов бумаги. — Надеюсь, вы верите, что все это мое.

Комиссар Кристен, скрипя зубами, проверил шрифт машинки, потом внимательно оглядел её всю, а клавиши — даже с лупой. Покачав головой, он поднял трубку внутреннего телефона. Через пару минут вошел сотрудник, сдувая на ходу пыль с небольшого деревянного ящика, открыв который, он достал несколько целлофановых пакетов, два флакона и мягкую кисточку.

Кристен действовал довольно неловко, потому что до сих пор не имел практики в работе с молотым графитом и тальком. Однако он сумел посыпать поверхность листа, корпус машинки и пластмассовые кубики клавиш.

Теперь он беспомощно взирал на результаты своих трудов, сильно сомневаясь в своем умении, потому что не обнаружил ни одного четкого отпечатка.

— Гм… — задумчиво проворчал он, разглядывая через лупу несколько слабых следов на лакированной верхней крышке машинки и смазанные пятна на краю листа.

— Мне почему-то кажется, — наконец заключил он, — что и эти отпечатки ваши, мистер Исмей. А вот на клавишах их нет, а должны быть. Значит, тот тип работал в перчатках.

И довольно вздохнул, обрадованный, что отпечатков не оказалось, поскольку в противном случае ему предстояла работа, с которой он мог не справиться.

— Так, говорите, письмо в конверте было подсунуто под дверь?

— Да, комиссар. Я вернулся с обеда — обедаю всегда внизу, в общем зале, не в номере, — и могу поклясться, что до ухода я его не видел. Помню это совершенно точно, потому что, уходя, посмотрел на свои туфли, выставленные за дверь. Они стояли точно на том месте, где я потом нашел конверт.

— Гм… — пробурчал опять Кристен и встал. — Задержитесь здесь минут на пять и потом возвращайтесь в отель. Если встретите меня, не подходите. Вы кому-нибудь говорили, что идете сюда?

— На это у меня не было времени.

— Хорошо. Я зайду к вам в номер.

Комиссар вначале поговорил с полицейским, опекавшим Юргенса. Немец ещё спал и из номера не показывался, сообщил ему детектив Кемп, и заодно доложил, что Кампонари, другой сотрудник, приглядывавший за Питтином, покинул отель часа полтора назад.

"Это значит, — подумал Кристен, — что и Питтин не мог подсунуть письмо под дверь".

Поднимаясь по лестнице, он увидел, как в отель входит Исмей, о чем-то беседуя с Питтином. Кристен, решив уклониться от встречи, зашел в телефонную будку и оттуда следил за парой, которая в холле разошлась в разные стороны. Питтин был весел, а Исмей, как показалось комиссару, — в отвратительном настроении.

"Ничего странного, — подумал он. — Так всегда и бывает".

Исмей и в самом деле был очень напуган и открыл комиссару дверь только после того, как тот назвал себя. Заперев за ним, он взял было бутылку, купленную по дороге. Но Кристен от рюмки отказался, поскольку пил только дважды в году: один раз — в день национального праздника и второй — на Рождество. Почему именно так — никто не знал, а комиссар молчал как могила. Только ближайшие друзья о чем-то догадывались, но спрашивать его все равно не решались. Кристен отошел к большому окну и внимательно оглядел его раму. Как и уверял его Исмей, окно целиком не открывалось, только верхняя часть. Отвернувшись, он опустился в удобное кресло.

— Пойдете туда? — спросил он.

— Не знаю, что и делать… Я боюсь, — ответил Исмей, отставив бокал трясущейся рукой.

— Мне не кажется, что в письме вам угрожают, но если боитесь, никуда не ходите. Я сам устрою все как надо.

Исмей задумался, прежде чем ответить:

— Чувствую, мне все-таки стоит пойти. Что вы собираетесь предпринять?

— Пойду следом. Кемп и Кампонари пойдут со мной. При малейшей опасности дайте знать, и с вами ничего не случится. Наш убийца, кажется, орудует только стилетом.

— Полагаете, так мы в самом деле узнаем тайну смерти Элмера Ханта?

— Нет, не думаю. Это только приманка, которую мы попытаемся использовать в нашу пользу.

— Но я при этом могу погибнуть, — вздохнул Исмей.

— Надеюсь, что нет.

Кристен отправился на поиски Кампонари, чтобы сообщить, что его миссия в отеле закончена и они вечером вместе отправятся за Исмеем к леднику.

День тянулся нескончаемо долго и для Исмея, и для комиссара, который занимался подготовкой к вечерней вылазке. Вместе с Кампонари и Кемпом они разработали план слежки за Исмеем. В соответствии с ним оба детектива должны выйти на час раньше и добраться до края ледника окольными тропами. Оба как следует замаскируются в ожидании условного сигнала — крика горного кролика. Кристен же будет незаметно сопровождать самого Исмея.

Солнце золотило вершины Шифберга и Мюракля, когда комиссар распрощался с Исмеем в Понтрезине, проводив его до тропы, ведущей к леднику. Они договорились, что у могилы Джордана над Монтерачи Исмей умерит шаг и подождет, пока комиссар приблизится на расстояние слышимости. К тому времени уже стемнеет, и Кристену лучше быть поблизости.

Комиссар шагал, погруженный в глубокую задумчивость. Дорогу он знал, так как за последние дни не раз ходил здесь. Шаг его был размерен и тверд. По обычаю горцев руки он держал за спиной.