Очнуться меня заставил крепкий удар по плечу. Я выронила шланг, испуганно подскочила и уже в прыжке развернулась. Позади меня стояла мамуля. Она шевелила губами и размахивала руками, как сигнальщик на палубе авианосца.

– Что ты говоришь? – переспросила я, не слыша за ревом кормящегося пылесоса собственного голоса.

Мамуля молча обежала меня и нажатием кнопки отрубила ревущую черепаху.

– Давай теперь я! – в тишине проорала родительница, забыв убавить громкость своего голоса.

– Давай! – с удовольствием согласилась я. – Заканчивай зачистку территории, а я пойду в разведку.

Мамуля впряглась в пылесос, а я приоткрыла створку двери и выглянула за нее. В коридоре никого не было.

– Если кого-нибудь встречу, скажу, что пришла за дополнительными инструкциями, – сказала я сама себе. – Мол, пол мы помыли, ковер почистили и жаждем еще немного поработать, но не знаем как.

Я выскользнула в коридор и закрыла за собой резные двери. Сразу стало значительно тише, я даже услышала голоса, доносящиеся из соседнего помещения. Нисколько не стесняясь, я заглянула в щелочку между неплотно прикрытой дверью и дверным косяком и увидела что-то коричневое, мохнатое.

– Медведь там у них, что ли? – шепотом удивилась я.

Посмотрела еще раз: коричневая мохнатость не шевелилась. Мое воображение живо нарисовало чучело бурого мишки с уставленным рюмашками серебряным подносом в передних лапах. С просторным бальным залом, в котором мог вальсировать гусарский полк, гостеприимно скалящееся медвежье чучело сочеталось очень хорошо!

Дверь неожиданно подалась, и я ввалилась в помещение всей своей физиономией и сразу увидела, что серо-коричневая мохнатость принадлежит мощному стволу пальмы. Нижним концом пальмовое бревно уходило в гигантскую деревянную кадку, а верхним подпирало выпуклый фонарь высокого стеклянного потолка. Вокруг дерева сгрудились разномастные горшки, содержащие буйно зеленеющую и яростно цветущую декоративную растительность нездешнего вида. Голоса, которые я услышала, стоя в коридоре, доносились из-за этого зеленого острова, с балкона, дверь на который была распахнута настежь.

Тихо радуясь, что ни дверь оранжереи, ни пол под моими ногами не скрипят и не выдают беседующим присутствие постороннего, я подкралась поближе к пальме. Спряталась за медвежьим стволом и высунула из-за него одно ухо, направив его, как тарелку антенны, в сторону балкона.

Разговаривали двое, мужчина и женщина. Голоса были мне знакомы, так что я не затруднилась опознать мадам Надин и мусью Анатоля. Надо полагать, попросту их звали Надей и Толиком.

– Его надо и-зо-ли-ро-вать! – нажимая на каждый слог, произнесла женщина.

– Типа, запереть? – уточнил Анатоль.

– Запереть в специальном закрытом помещении с надежным замком! – ответила Надин.

– В тюряге? – испугался ее собеседник.

– О боже! – вздохнула женщина. – Анатоль, ты бронтозавр!

Мужчину это замечание рассмешило. Он хмыкнул и захихикал, давясь смехом, как шкодливый ребенок.

– Не вижу ничего смешного! – взъярилась мадам. – Этот мелкий гад думает, что он в доме хозяин! А в этом доме только одна хозяйка – я!

– Точно, кто же еще! – перестав смеяться, поддакнул Анатоль. – В натуре, ты хозяйка!

– То-то же! – подобрела женщина. – И не забывай об этом, паршивец! Иначе я и от тебя избавлюсь.

Услышанное меня взволновало, всколыхнув подозрения. Судя по словам Надин, от кого-то она уже избавилась. Интересно, от кого и как именно? Любопытно также было бы знать, кого агрессивная мадам желает изолировать в специальном заведении с надежной охраной?

Успокоившись, Надин понизила голос, и теперь я ее плохо слышала.

– Надо подобраться поближе, – посоветовала я сама себе и тихо двинулась в обход пальмы.

То есть это я хотела двинуться тихо, а получилось очень даже громко! Какой-то скользкий булыжник коварно вывернулся из-под моих ног и шумно поскакал по уступам искусственной горки, круша горшки и ломая ветки.

– Кто это? – вскричала Надин.

Послышался скрежет отодвигаемых стульев, а затем шум торопливых шагов. Я поняла, что не успею спуститься с горки и убежать прочь, и не придумала ничего лучше, кроме как прикинуться трудолюбивой идиоткой. К сожалению, никаких орудий уборщицкого труда при мне не было, поэтому я, недолго думая, начала натирать какой-то здоровенный кожистый лист подолом своего сарафана.

– Что вы здесь делаете? – увидев меня, гневно спросила хозяйка.

– Так это… пыль вытираю! – сказала я, по памяти скопировав мину придурковатой и работящей девушки «из простых» – типичной героини Любови Орловой.

Для пущей убедительности я обильно плюнула на твердый, словно пластмассовый, лист, энергичным круговым движением навела на него глянец и с гордым видом продемонстрировала результат своего труда поочередно Надин и Анатолю. Мне было чем гордиться: в сверкающий фикусовый лист можно было смотреться, как в зеркало!

Впрочем, хозяйка и ее спутник предпочли смотреть на меня. Стоя на возвышении с высоко задранным подолом я должна была представлять собой необычное и запоминающееся зрелище. Анатолю оно явно понравилось, а Надин – вовсе наоборот.

– Вон отсюда! – покраснев, прошипела она.

– Так это-о… Я ж еще не всю пыль вытерла-то-о! – промямлила я, отчего-то начиная окать на вологодский манер.

– Без тебя вытрут! – рявкнула Надин. – Брысь из моего дома, и чтобы больше ноги твоей тут не было!

– Чем это вам мои ноги не понравилися-то-о? – не удержалась от вопроса я, слезая с горки. – Другие-то-о хвалят!

Смешливый качок Анатоль согласно хрюкнул и мучительно подавился смехом.

– Я сказала, пшла вон, шалава! – полыхнув в сторону весельчака испепеляющим взором, заорала на меня богатая хамка. – Вон! В дверь, через двор и за ворота!

Я фыркнула и сверху вниз смерила невысокую брюнетку неодобрительным взглядом.

Статью и цветом кожи Надин сильно напоминала мне корову холмогорской породы. Типичная буренка, вся такая мясомолочная и рыжая! То есть шевелюра-то у нее была черная, с радужной челочкой, а вот кожные покровы имели равномерный оранжево-коричневый окрас. Видно было, что дамочка сильно злоупотребляет солярием, хотя загар ее совсем не красит. Тяжелые, без щиколоток, ноги Надин походили на сосиски, поджаренные на гриле, а ненормально круглые, как мячики, груди с торчащими сосками здорово смахивали на грушевидные клизмочки из оранжевой резины. Дегенеративный топ расцветки «астраханский арбуз» и такие же полосатые шорты не скрывали своеобразной формы бюста и конечностей мадам.

– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, пузо с попою раздуты! – с крестьянской прямотой высказала я свое мнение об этой редкой красоте.

Надин со свистом втянула воздух и замолчала, меняя окрас с рыже-коричневого на буро-малиновый. Анатоль отвесил челюсть и забегал глазами, а я одернула на себе ветхий сарафанчик, независимо шмыгнула носом и пошла, горделиво покачивая бедрами, по указанному маршруту: в дверь, через двор и за ворота дома, хозяйка которого так недружелюбно относится к простым работящим девушкам с негнутыми ногами нестандартной длины и нормальным цветом кожи.

– Примитивная плебейка! – полетело мне вслед.

– Вульгарная буржуйка! – гавкнула я через плечо.

Я выскочила на улицу и с трудом удержалась, чтобы со всего маху не бухнуть за собой калиткой. Я бы, может, и бухнула, если бы при этом демарше хоть кто-нибудь присутствовал, но Анатоль и Надин не были столь любезны, чтобы проводить меня. Хозяева остались в доме. Думаю, сразу после моего ухода они принялись выяснять отношения.

Тут же стало ясно, что один зритель у моего несостоявшегося спектакля все-таки был бы: какой-то незнакомый тощий юноша. Он топтался под воротами и указательным пальцем старательно выжимал натужный вой из электрического звонка.

Надо же, а я подумала, что это голосит обиженная мной хозяйка особняка!

– Здравствуйте! – приветствовал мое появление на улице дохловатый малый с рыбьими глазами, застекленными очками в тонкой оправе.