– А формулу квадрата суммы ты помнишь? – неожиданно спрашивает Костя.

– Мужчина! – игриво задираю правую бровь. – Не требуйте от литературно подкованной женщины пошлых алгебраических мелочей.

– Извини!

– Да чего там, – милостиво прощаю я, принимаясь за последнее пирожное, – «а» квадрат, плюс два «а» «бэ», плюс «бэ» квадрат – ерунда. Между тем клубничка-то в корзинке несвежая. Надувают кондитеры Димку.

– Ася…

– Да?

Он почему-то не сразу формулирует вопрос. Костя – на всём белом свете единственный человек, с которым я не чувствую напряжённости общения. Природа моей вольности проста, но это объясню чуть позже.

– Ася…

– Бином Ньютона? Озвучить?

– На тебя сладкое действует как спиртное.

– Большая экономия финансов применительно к людям среднего достатка. О чём ты хотел спросить? – И вместо того, чтобы дождаться ответа, выпаливаю: – Передача была удачной!

– Отличной, – соглашается Костя. – Даже я понял разницу между причастиями и деепричастиями.

– Ты – не показатель. Ты умный и не дитя. Хотя, – поднимаю палец, – говорят, если ребёнок не выучил таблицу умножения до двенадцати лет, он никогда её не запомнит. Чем склонение прилагательных хуже таблицы умножения?

– Лучше во всех отношениях. Ася! Если бы ты оказалась героиней чеховского рассказа, как он начал бы его?

– С ума сошёл? За Чехова я не могу.

– Попробуй своими словами!

Мне кажется это забавным. После короткого смешка импровизирую:

– Ася Топоркова, девица двадцати пяти лет, окончившая институтский курс, имела монументальную фигуру и сентиментальную душу. Попытка выйти замуж за ушлого пройдоху была вовремя пресечена мудрыми родителями, но надолго травмировала её сердце. Необходимость зарабатывать на жизнь счастливым образом была реализована благодаря гимназистскому другу… Нет, нет, нет! У меня не получается даже приблизительно. Сам попытайся. Ты – глазами Чехова, – кручу ладонью в воздухе, мол: «давай-давай»!

Во время передач, когда я поднимаю взгляд от листков бумаги с заготовленным текстом и говорю не по сценарию, Костя делает то же самое – пропеллер из пальцев: «Хорошо импровизируешь, гони дальше!»

С Костей мы могли бы разговаривать только взглядами и жестами, доведись оказаться на бескислородном астероиде, в герметически закупоренных скафандрах. И перед физиономией – толстое стекло, как между студией и операторской.

– Давай-давай, – подбадриваю я.

– Константин Аверин был рождён недоношенным, на седьмом месяце и полутора килограммов. Исключительно благодаря хорошему доктору смог выжить. Стараниями самоотверженной мамы вырос в здоровую особь. Папа не участвовал. Папа сделал лыжи на том самом седьмом месяце…

«Не чеховский стиль изложения, – подумала я. – Но столько скрытой экспрессии! Антон Павлович не возражал бы…»

– Из недоноска, – продолжал Костя, – получился интеллектуально удовлетворительный результат. ВГИК окончил и прочая. Вернулся на историческую родину и востребован… – Костя провёл рукой над головой, – выше чердака. Тут тебе и театры – два областных: драматический и оперы-балета, и радиостанции опять-таки как грибы множатся, а со звуком никто работать не умеет. Однако вернёмся к герою. Костя Аверин на сегодняшний день – это мелкая собачка, вроде пекинеса, которая думает, что она грозный пёс.

Он говорил насмешливо и без напрашивания на деликатный протест. Хотя в его глазах всё-таки я уловила смутный вопрос.

Только и успела сказать:

– Самоирония – признак исключительно сильного мужчины.

– Ася, привет!

Как с неба упал, на самом деле просто подошёл Дима Столов, наклонился, звонко поцеловал меня в щёку. Он всегда целовался взаправду, с чувством, не признавал ритуального чмокания воздуха, перенятого у западников. С особым хозяйским чувством прикладывался к дамам, в которых был когда-то влюблён. Подарил им милость, должны благодарить до конца дней. Дима относится к тем людям, которые чужую доброту воспринимают как естественное явление, вроде солнечного света. Свои же благодеяния никогда не забывают, вечно помнят о подвиге. В школе Димка мог одолжить ластик, а потом потребовать решить за него контрольную. Я была в долгу перед Димкой аж по двум статьям: влюблённость в третьей четверти восьмого класса, плюс замолвленное продюсеру радиостанции слово. Уверена, что дело обстояло так: краем уха Димка услышал разговор обедавшего продюсера, мол, надо найти ведущую для детской передачи, посвящённой русскому языку, и предложил меня. Небрежно сказал: «У меня есть одна знакомая. Ничего особенного, но голосок приятный. Хочешь посмотреть?» Как бы то ни было, благодаря Димке моя жизнь счастливо перевернулась в момент глубочайшей депрессии.

– Цветёшь-полнеешь, – не то похвалил, не то обругал меня Дима.

– Стараюсь, – хихикнула я почти подобострастно.

Костя мгновенно посуровел, поджал губы и смотрел на Димку с откровенной неприязнью.

– Присядь, Дима, – попросила я, хлопая по пустому стулу. – На минутку. Знаешь, у Лены Осиповой ребёнок болен, очень тяжело.

– Осипова? Не помню.

– У нас только в девятом классе училась, отец военный, уехали, потом она приехала, – сбивчиво говорила я. – На первой парте сидела, косы с бантиками старорежимные.

– Что-то вроде… отстойная девица.

– Дима! Её ребёнку нужно сделать операцию, деньги нужны. Мы решили скинуться.

– Мы – это ты про себя?

Диме надо покуражиться, показать свою значимость, распустить хвост, побряцать доспехами, но потом, при достойной реакции публики, он способен на благородные жесты. Публика подкачала: Костя волком смотрит, а мое лебезение не в счёт.

Димка отмахнулся от просьбы, даже не потрудившись объяснить свои мотивы. Заговорил о том, что прикроет нашу «Столовку» – надоело дыры латать, да и прибыль копеечная. Это была его любимая тема – угроза закрыть «Столовку». Народ мгновенно принимался уговаривать потерпеть, не закрывать, культовое место, можно сказать, мы тебе, Дима, страшно благодарны… Дима нехотя и милостиво соглашался: так и быть, потерплю ещё убытки.

– Давно пора, – неожиданно заявил Костя. – В этих пластмассовых джунглях кормят как в богадельне, воняет кухней советских времён, клубника в пирожных тухлая, а кофе – жидкий.

Димка внимательно посмотрел на Костю: кто голос подаёт? Хозяев фирм и фирмешек, включая прорицательницу Анфису, Дима знал лично и использовал при надобности. Руководству института на юбилеи по символической цене устраивал банкеты, те расплачивались низкой арендной платой. Костя не входил в круг лиц, достойных Димкиного внимания, и ответа не заслуживал.

– Пока! – Димка снова громко чмокнул меня, поднялся и ушёл.

– Чего ты взъелся на него? – спросила я Костю.

– Не терплю нуворишей. Харя самодовольная, так и хочется по ней врезать.

– Это у них как вторичные половые признаки. Появились деньги – выросли самомнение и бахвальство.

– Ошибаешься. Среди богатых людей есть нормальные достойные люди. А те, кто был быдлом, быдлом и остался. Твой Дима – быдло. Скажешь, в детстве он ангелом порхал?

– Нет, – улыбнулась я, – Столов всегда был расчётливым нахалом. Да и бог с ним. Костя, меня в среду после передачи продюсер вызывает. Ты не знаешь, зачем?

– Знаю. Сеня хочет предложить тебе вести передачу, посвящённую книжным новинкам. У нас в городе есть несколько представительств крупных издательств, у них бюджеты на продвижение книг. Будут отваливать бабки, а ты расписывать достоинства нетленок.

Костя и продюсер Семён приятели. Они вместе начинали, создали радиостанцию. Когда прочно стали на ноги, пошла прибыль, Костя заскучал и ушёл на вольные хлеба, работает и там и сям. Как Сеня ни уговаривал, какую зарплату ни сулил, Костя мотал головой. Только на мою передачу, три раза в неделю, приходит. Без Кости, особенно на первых порах, я только блеяла бы в эфире.

– Ты меня рекомендовал? – спрашиваю.

– Какая разница.

– Но, Костенька, как я могу расхваливать книгу, если она мне самой не понравится?