Необыкновенное утро. Страшная потеря. Гляжу в окно и не могу понять: верно ли? Кажется мне, что если бы это действительно было, действительно произошло, в реальности - неужели бы не упали дома, улицы должны бы застыть в печали. Этот город-любимец, откуда всегда шла революция, еще ничего не знает, молчит, живет, судачит, быть может, о втором японском землетрясении и двадцати двух пострадавших городах; идут классические молочницы, веет снег, десятый час утра - выходят лениво из-под ворот закутанные в тулупы дворники, тихо, спокойно, когда должны бы "раздраться завесы".

Еще никто ничего не знает... Нет, нет, завтра полмира будет наполнено скорбью.

Смерть потрясет весь мир, весь, весь, расколотый на две сферы, - одна злобно загогочет, завоет, захлещет, другая облечется в глубокий траур. Эта смерть - рана, нанесенная человечеству. Весь мир будет говорить только об его смерти... Только - он, он, он... Мы не прочитаем другого имени ни в одной из газет мира, все мысли, все то, что думает в мире, остановится только на нем; тысячи газет, сотни книг во всех углах мира, от Вальпарайзо до Гвинеи, от Мценска до Югор, все столицы, материки, острова, поезда, корабли, маяки, морские дома, театры, гостиные, клубы, заводы, мастерские, шахты, рудники, поля, леса, реки, моря, джентльмены и пролетарии - каждый на своем языке, наречии, жаргоне расскажут только о нем, ибо он задал человечеству гениальнейшую тему - разрешится она лишь битвами, где его имя - вечное пылающее знамя.