Беспризорные облака толпились, навевая грусть, словно серые сны на усталом раздосадованном небе. Крылья чаек касались волн, и казалось, будто слезы выступили крупными горошинами на глазах некого неведомого существа, вечно присутствующего, но именно в этот момент вдруг нечаянно обретшего весомую осязаемую одушевленность. Чуть накрапывал дождь, мелким бесом трусил неуверенно по граниту пристани и, поднимаясь по массивным ступеням, хлюпающими шажками обхаживал колоннаду. Я не то, чтобы пришел к отрицанию чего-то видимого и утверждению чего-то невидимого, я просто несколько сместил акценты. Я почувствовал ту поправку, которую вводит разум на предметы, воспринимаемые глазом, и понял, что преодоление болезненного озноба раздробленности заключается в снятии внутренней интерпретации внешних обстоятельств. Свобода от мира приходит с приобретением способности видеть его таким, какой он есть. Она стирает грани между предметами, существами и событиями, при этом нисколько не лишая их бытия.