меб­ли­рован­ная ком­на­та в за­пад­ной час­ти 8-й аве­ню в сер­дце Ман­хэтте­на. На рас­кла­душ­ке ле­жит Муж­чи­на в мя­том белье, с тру­дом про­сыпа­ющий­ся и из­да­ющий зву­ки, ха­рак­терные для то­го, кто рух­нул «в кой­ку», бу­дучи очень пь­яным. Жен­щи­на си­дит у единс­твен­но­го ок­на, ее си­лу­эт сла­бо очер­чен на фо­не не­ба, чре­вато­го силь­ным дож­дем. В ру­ках Жен­щи­ны ста­кан с во­дой, от­ку­да она из­редка от­пи­ва­ет, дер­га­ясь, буд­то птич­ка. У обо­их из­мо­чален­ные мо­лодые ли­ца, по­хожие на ли­ца де­тей из го­лода­ющей стра­ны. В их ре­чи чувс­тву­ет­ся не­кото­рая веж­ли­вость, что-то вро­де не­кото­рой фор­маль­нос­ти, как бы­ва­ет меж­ду дву­мя оди­ноки­ми деть­ми, ко­торые хо­тят стать друзь­ями, и все-та­ки воз­ни­ка­ет ощу­щение, что они уже дол­го жи­вут в та­кой вот ин­тимной си­ту­ации и ны­неш­няя сце­на меж­ду ни­ми — это все­го лишь пов­то­рение то­го, что пов­то­рялось уж столь час­то, что прав­до­подоб­ное эмо­ци­ональ­ное со­дер­жа­ние (ска­жем, уп­рек, ска­жем, уг­ры­зения со­вес­ти), со­вер­шенно из­но­сились и не ос­та­лось уж ни­чего, кро­ме при­нятия че­го-то без­на­деж­но не­из­менно­го в их от­но­шени­ях.