Мы опоздали... А всему виной эта проклятая снежная пурга. Налетела нежданно-негаданно, замела все тропы, с ног валит... Сколько живу, а такого января еще не помню. Солдаты проваливались по пояс в снег, ругались, подталкивали друг друга, ползли на карачках, выбивались из сил... Замрет цепочка, поостынет на ветру и снова вперед. Туда, где почти под облаками птичьими гнездами прилепились дома к вершине белесой горы. Кишлак небольшой, всего несколько семей. Сейчас они все тут, эти люди, рядом, в конце кривой улочки, недалеко от старой развесистой чинары. Лежат посемейно: старики, дети, отцы, матери. Снежная пороша стала их саваном. Почти по-человечески воют собаки. Поджав хвосты, задрав морды к небу, они не уходят от своих хозяев. Ждут, когда их окликнут, погладят по жесткой шерсти, и воют, воют, проклятые, раздирая душу. Из всех жителей кишлака в живых остался один Майсафа*. Белая борода, белая чалма, замусоленный халат на худых плечах. Лицо землистое, с глубокими морщинами. Говорит не спеша, каждое слово как через сито просеивает.