За окном раздался вой сирены, на горизонте появился пароход. Он медленно и неумолимо приближался к берегу. Сдавило грудь у старика, вышел он к морю. Сидит, опечален мужик, тревожен. Седовлас, плечист, красота еще не покинула его, и всяк сказал бы, что сам царь морей вышел на брег чистым воздухом подышать. Но скрючился мужик, беда его сломала пополам, разбила всю силу его и волю, и рабом сделала своим. Навстречу тому мужику паренек идет, лет семнадцати. Молодой, красивый, волосы его черные вьются, словно волны, словно ручей в горах спускаются на плечи его. Сел он рядом с мужиком, спрашивает, что мучает старика. - Беда, сын мой, - ответил ему старик, да тут в глаза его поглядел и ахнул. Не видал прежде он глаз таких. Глаза эти были мудры не по годам, и спокойны. Не встречал прежде мужик ни в чем такого покоя, как только в этих глазах. Кто пред ним был, дьявол, или ангел небесный и чистый, понять было невозможно. Но хорошо было мужику на душе, легко, и весело. Рассказал мужик ему обо всем, о жизни своей, о том, что денег нет теперь совсем, и деток нечем кормить, и дочь младшая болеет. Он бы рад жизнь за нее отдать, пожил он свое, а она дитем погибает. Николка, сынок его младший голодает, жена плачет. Горе в семье и голод. - Не печалься, старик, - говорил ему спокойно, ровно, бархатным низким голосом юноша. Да и трудно назвать его юношей, уж слишком мудры его глаза, познали жизнь они, и даже больше. Спокойны они, они все знают, понимают, не жалеют.