Это место потрясающе красиво. Вряд ли, вы запомните его на всю жизнь, увидев лишь раз, и вообще обратите особое внимание. Но это ничего не доказывает. Вы не заметите ничего по-настоящему прекрасного, ни цветка среди потрескавшегося асфальта, ни морозные узоры на окне, ни причудливые волны песков, что рисует ветер посреди пустыни. Вы отметите про себя краем сознания эту картинку, вернее ваше сознание это сделает само, отметит про себя и засунет в долгий ящик, как отмахнулось бы от назойливой мухи, и максимум решите подумать об этом потом. Вы вечно спешите, застряв по уши в своих проблемах, и, пожалуй, никто не посмеет вас в этом упрекнуть. А тем временем здесь по-настоящему красиво. И это та самая красота, которая не нуждается в оценке. Она просто есть и находится здесь.

Это хмурое небо снова спрятало солнце, укрыло-закутало своим грозовым покрывалом и солнце, возможно, также греется под ним, как вы под теплым одеялом поздней осенью, и совсем не хочет из-под него вылезать. Колючий ветер будет гнать вас вперед по улице и кусать за голую кожу, будет пытаться забраться вам под свитер, словно хочет согреться сам.

Вот черные и бархатные с виду, но мы-то с вами знаем, что это замша, ботинки ускорили свой шаг. Ветер все-таки сегодня беснуется. Стук их устойчивых каблуков совершенно не слышен на этой улице. Хотя, на этой улице никто и не пытается ничего услышать или увидеть. Потому и не слышат, и не видят ничего вокруг. А между тем, красота одна из самых больших драгоценностей этого мира. И хотя человека от других животных отличает эта ценность прекрасного, люди постепенно перестают видеть и ценить красоту.

Вот на мостовую капает кровь. Лишь капля, но сколько цвета. Рыжие ботинки остановились и через полминуты в урну, стоящую неподалеку (это же цивилизованный город), уже летит одноразовый бумажный платочек, а рыжие ботинки продолжают свой путь дальше.

Улица всего лишь декорация, на фоне которой разворачивается история, кипит жизнь. Но все актеры пройдут дальше и спектакль продолжится в другом месте, жизнь будет продолжаться, но улице это безразлично, хотя может и нет, возможно улице грустно, что она не узнает, что же случилось дальше.

Двухэтажные дома с лепниной, которые были здесь до моего и вашего рождения являются безмолвными свидетелями всего, что здесь происходит, как и камни, которые много лет точит вода. Они идеальные свидетели – слепы, глухи и немы.

Узкая проезжая часть и машины не из этой эпохи. Они не для этого места и не вписываются сюда, но находятся здесь, как и многое и многие в этом мире….

Но здесь родной запах. Вы никогда не замечали, что запах определяет, пожалуй, даже больше, чем красота золотого сечения. Запах бывает настолько знакомым и родным, какой никогда не станет визуальная красота. Может все потому, что мы, люди, ориентируемся в основном на визуальный мир, картинку, что видят наши глаза.  Так вот здесь запах моря. Море. Оно слишком невероятно в целом, но для этого места обыденно и привычно настолько, что его перестали замечать. Оно приелось людям. А меж тем, его воды все также прекрасно-непредсказуемы. Море чутко отзывается на любой каприз природы, будь то ветер, дождь, солнце, лучше любой любовницы.

Вот около перил моста, что перекинут через воды моря, которые образовали своеобразный рукав в этом месте, остановились черные лакированные туфли. Они долго стояли здесь, относительно других прохожих. Около пятнадцати минут. Но затем к ним подошли кремовые лодочки (это такие женские туфли на каблуке) и они вместе ушли. Даже для обладателя черных туфель – море лишь кратковременное заполнение пустоты, неуютности ожидания, альтернатива, если нет ничего более интересного.

Редкие лучи солнца, проступающие сквозь шерстяное покрывало туч, лижут серые, под стать небу, волны. И так каждый день, за часами часы. Днем безудержный темп, сумасшедший галоп и полное безразличие к этому месту. Ночь – время любовных свиданий, кутежа под винными парами и безрассудных поступков. Люди же, живущие в стенах этих домов, летом по утрам пьют чай или кофе на своих балкончиках и смотрят в морскую даль, слушают редких чаек и этот для них уже родной, пусть он уже и не вызывает восторга, но РОДНОЙ. Правда зимой на холод балкона ни-ни.

Вечереет. Солнце так и не выбралось из-под своего теплого одеяла. По улице идут бордовые берцы. Да не просто идут, а пританцовывают. И даже лужи им не страшны. Вот очередной прыжок в самую глубокую лужу и вокруг летят брызги. Представляете, сколько недовольных взглядов покосилось в сторону бордовых берц? И даже как-то улыбнуться захотелось. Берцы остановились около перил и пошли дальше. Все также пританцовывая. Красивая картинка, но ничего больше. Слишком хорошее настроение, чтобы оценить этот в высшей степени печальный пейзаж.

Ночь. На крыше одного из домов сидит тень и рядом с ней черные туфли. Позади тени лежит коса. Сама тень одета в балахон из мрака, да и настроение не лучше. Тихо разговаривая, не нарушая ночь, не тревожа жильцов, делятся друг с другом как прошел день. В начале улицы показались красные лаковые туфельки на тонкой острой шпильке. Фонари, охраняющие улицу от темноты, осветили и владелицу туфелек. Это были грустные, опустошенные туфельки с потекшей тушью, которая никого не красит. Они никуда не спешили. Дойдя до середины моста, повернулись к морю. Сейчас оно было черное, как и прежде под стать небу. Постояли немного. Эти туфельки не пытались заполнить свою пустоту, когда человеку приходиться ждать и нечем себя занять. Они просто смотрели на море. Затем, соскальзывая, все же забрались на перила и шагнули. В море. Всплеск. И прежняя тишина.

- ну, вот. Пришел посмотреть на хорошую сторону жизни, свидание любовников, кутеж богемщиков, а тут снова смерть. Мало мне ее на работе…., - прошелестела-проворчала тень.

Черные туфли грустно улыбнулись:

- сиди, я сам провожу ее душу, - и стали спускаться вниз. Один прыжок и тень осталась одна на крыше. Такая же грустная, а может быть и грустнее обычного. Тень обняла свою косу и снова уставилась вдаль. Море прекрасно. Оно успокаивает, даже без дополнительного спектакля жизни. Тень его истинный ценитель.

Но безмолвные свидетели никому не расскажут об этом.

Ян Леонард