Литмир - Электронная Библиотека > Тумаркина Елена Борисовна
 |
| ||||||||||||
Об авторе:
Елена Борисовна Тумаркина родилась в Москве в 1922 году. Мать её была актрисой, как она говорила в старости, «служила у Корша вместе с Танюшкой Пельтцер». Но после замужества и рождения дочери сцену оставила. Об её актёрских способностях сказать сложно, но, судя по сохранившимся фотографиям, красавицей она было точно. Отец происходил из семьи витебских молочников, успешно занимался коммерцией. После упразднения НЭПа несколько раз арестовывался, был сослан в Казахстан. Жена последовала за ним, а дочка осталась на попечении тётушек – сестёр отца. Тётушки в ней души не чаяли, и, судя по всему, баловали безбожно, что не могло не сказаться на её характере, выразившемся впоследствии в гипертрофированном эгоцентризме.
Характер был боевой. По её собственным рассказам, Алёна верховодила в компании окрестных мальчишек, а приставленная к ней нянька иначе как «фулюган» её не называла.
Закончив филфак МГУ, она какое-то время занималась журналистикой, в частности, была спортивным корреспондентом «Комсомольской правды» (к этому эпизоду её биографии мы ещё вернёмся). Отец посоветовал выучить какой-нибудь редкий и сложный язык, чтобы иметь доходную специальность, она послушалась (к отцу она относилась с пиететом, по крайней мере, по позднейшим рассказам) и выбрала венгерский. Языки давались ей легко, и вскоре она уже свободно болтала по-венгерски, начала переводить. Одной из первых (если не первой?) книг с её переводами стал сборник рассказов Белы Иллеша «Золотой гусь», вышедший в 1958 г. в «Библиотеке Огонька». В конце 50-х – начале 60-х годов её имя мелькало среди переводчиков юмористических рассказов, часто звучало в радиопередаче «С добрым утром», сборники юмористических рассказов в переводах Елены Тумаркиной выходили в «Библиотеке Крокодила» и «Библиотеке Огонька». Параллельно она занялась и переводами классической венгерской литературы, переводила романы и рассказы Кальмана Миксата (один из них – совместно с Агнессой Кун, что уже было признанием: Агнесса абы с кем переводить не стала бы), Мора Йокаи, рассказы Лайоша Толнаи. Появились друзья в Венгрии. В середине 60-х её включили в делегацию советских писателей для поездки в Венгрию. Это было событие. Причем не в смысле выезда за границу, что в то время рядовому советскому гражданину почти не было доступно, а именно в профессиональном смысле. И в дальнейшем каждая новая поездка значила для неё очень много: и общение с друзьями, и (главное!) поиски книг для перевода. Книги должны были обладать двумя качествами: являться хорошей литературой и возможностью заинтересовать издательства. В стол Елена не переводила, для начала работы над переводом требовался договор. Впрочем, жила она от гонорара до гонорара, и при нерегулярности их получения нередко дотянуть до следующего было не так просто. При этом заниматься расчётами, экономить, чтобы хватило, было не в её духе. Будучи человеком импульсивным, она начинала считать деньги только тогда, когда они подходили к концу. Поэтому вопрос о наличии материалов для работы висел над ней постоянно. И о коллегах по цеху она отзывалась нелицеприятно, говоря, что они воруют книги для перевода друг у друга. Добавляя про некоторых, что и переводят они плохо. Уважительно из тех переводчиков с венгерского, с кем она сталкивалась в 70-е – 90-е годы, говорила она, пожалуй, только про Елену Ивановну Малыхину, опять-таки подчёркивая, что та никогда не забирала себе работу, найденную другим.
Трудно сказать, как уживались с ней коллеги. Вероятно, им было непросто. С одной стороны, человек абсолютно искренний, Елена не была способна ни на какие интриги, а всегда рубила то, что думала. Но с другой – личное стояло у неё на первом месте без всякой возможности компромисса, и в выражениях она не стеснялась. Думается, той же Елене Ивановне приходилось с ней непросто в совместной деятельности.
При этом работала она чрезвычайно добросовестно и переживала за результат. Так, переводя для книги рассказы Мештерхази, сокрушалась: «Все будут сравнивать с «Загадкой Прометея» и думать, что это перевод плохой. Но у него рассказы гораздо хуже романа! Я ничего не могу сделать». Занимаясь очередным переводом, она отключалась от всего, что мешало ей работать. Звонивший ей в это время по телефону мог с ходу нарваться на резкость, а то и грубость. Хотя в другие дни она сама говорила по телефону часами. И прервать её никто не мог.
Родственники воспринимали её звонок как стихийное бедствие. У неё была особенность рассказывать не то, что с ней случилось, а то, как это случалось, кто что сказал с мельчайшими подробностями – эдакое русскоязычное past continuous. Собеседника она совершенно не чувствовала. Ей лишь время от времени требовались подтверждения, что тот её слышит. Впрочем, о манере её речи – несколько позже. А пока стоит перечислить далеко не полный список ещё не упоминавшихся авторов рассказов и повестей, которых она переводила:
Иштван Тёмёркень, Енё Йожи Тершански, Дюла Фекете, Ласло Балла, Андор Эндре Геллери, Фридеш Каринти, Эндре Веси, Йожеф Черна (фантастика), Андраш Тотис и Иштван Немере (детективы). Особо намучилась она, переводя исторический роман Йожефа Дарвиша «Победитель турок». Действие романа происходило в XV веке, пришлось обложиться всевозможными словарями, никогда больше она не жаловалась, что работа даётся так трудно. Но когда закончила, была очень довольна.
В 1976 году Елену Тумаркину приняли в Союз Писателей СССР. Для неё это было знаковое событие. С вожделенной корочкой она получила официально подтверждённый статус. Теперь она и в Венгрии могла позиционировать себя не просто переводчиком, но членом Союза. Разумеется, это касалось официальных инстанций, а не друзей. Да и бытовые удобства в виде еженедельных продовольственных заказов оказались весьма кстати и облегчали быт. Жила она вдвоём со старой матерью (отец умер в 1955-м). Свою семью так и не создала. Хотя в молодости блистала красотой, и, по рассказам, на вечеринках с её присутствием жёны судорожно вцеплялись в мужей, боясь, что она может увести. Сама она говорила, что у неё было три мужа, имея в виду серьёзные романы. Один из них заслуживает описания. Молодую сотрудницу спортивного отдела Комсомолки (я предупреждал, что к этой теме мы ещё вернёмся) послали взять интервью у знаменитого спортсмена, и она отправилась к нему домой.
Открыв дверь и узнав о цели визита, спортсмен заявил, что ему проще забить десять голов, чем дать одно интервью. История умалчивает, было ли выполнено редакционное задание, но знакомство имело продолжение, и весьма серьёзное. Сохранились фотографии. Много лет спустя она рассказывала: «Севка сажал меня на шкаф и говорил, что не снимет оттуда, пока я не дам согласие выйти за него замуж». Известно, что её отец был против этого замужества. Впрочем, мог ли кто-либо, хорошо знающий Елену, представить её замужем? С её-то эгоцентризмом! Она всегда делала только то, что хотелось ей. А семейная жизнь, да ещё со спортсменом, требовала совершенно другого. К этому роману относится один из двух эпизодов, когда она, по собственным словам, испытала дичайший страх. Как-то после хоккейного матча, на котором она присутствовала, Всеволода предложил подвести домой Василий Сталин, и он, несмотря на сопротивление Елены, усадил её в машину. Всю дорогу она молчала, нахохлившись и закутавшись во всё, что только можно. Она дико боялась понравиться генералу. «Потом Севка, который хотел мной похвастаться, попытался устроить выволочку, но я на него наорала: ты что, не понимаешь, что делаешь?!» - вспоминала она.
Второй раз она испугалась в 1956 году, когда в Венгрии началась революция: в случае выпада страны из социалистического лагеря спрос на переводы с венгерского упал бы катастрофически, и она осталась бы совсем без работы. Родное государство без работы её не оставило...
Из каждой поездки в Венгрию она возвращалась с кипой книг, а в промежутках между поездками постоянно теребила венгерских друзей, и те посылали ей бандероли с книгами и журналами. Всё это она прочитывала в поисках материала для перевода.
Бралась она не только за прозу. Так, перевела «Анатомию детектива» Тибора Кестхейи. От работы она получила большое удовольствие: детективы она любила безумно, и окунулась в эту кухню с увлечением. Для спортивного издательства перевела книгу о футболе Антала Вега «90 минут», включающую 100-страничный репортаж «Болен ли венгерский футбол?», а также роман и пьесу на футбольную тему. С футболом и футболистами, как следует из вышесказанного, она тоже соприкасалась, хотя и не с венгерскими. Но переводила она и книги для детей: Мария Халаши «И вдруг раздался звонок», Иван Манди «Арнольд-китолов», Андраш Лукачи «игры детей мира» ( последнюю - в соавторстве).
Своих детей она не имела. Общалась только с двоюродными племянниками и детьми друзей.
Племянников было пять. Когда они подросли (одна из её летучих фраз – «я не люблю мелких детей»), она любила приглашать их к себе и устраивать для них пир. О, это были незабываемые пиршества. У неё имелось несколько коронных блюд, которые умела готовить только она. За ингредиентами она отправлялась в магазин при венгерском посольстве (даже то, что продавалось в обычных магазинах, было там, по её мнению, совсем другого качества, не говоря уже про то, что можно было купить только там). Она искренне радовалась, видя, с каким удовольствием поглощаются приготовленные ею блюда. Но вот беседы… вне зависимости от того, сколько человек её навещало – один или несколько – беседы превращались в монологи. И это касалось не только общения с племянниками, и не только посиделок у неё дома. Попав в любую компанию, Елена сразу же начинала переключать внимание на себя, и в её присутствии обсуждать что-либо, вести разговор становилось практически невозможно: она заглушала всех. Причём говорить она могла как на интересную присутствующим тему, так и о том, что окружающим было совершенно безразлично (как и по телефону, она не чувствовала собеседников), например, что случилось с третьей женой пятого мужа её приятельницы, о существовании которой, разумеется, никто из присутствующих до сего момента не слышал.
В своих монологах она перескакивала с одного сюжета на другой, причём многократно, но не теряла нить, и виртуозно в обратном порядке возвращалась назад, досказав сюжет – из последнего в предпоследний и далее к первому. Те, кто читал Потоцкого или смотрел вышедший на наши экраны в конце 60-х фильм «Рукопись, найденная в Сарагосе», в котором снялся весь цвет польского кино, сразу же отмечали сходство.
При этом друзей у неё было много. При всей своей бесшабашности и непредсказуемости она была открытым и добрым человеком. Не лишённым чувства юмора, который иногда оказывался совершенно безрассудным. Однажды по какому-то заданию «Крокодила» ей понадобилось посетить известное здание на Лубянке. Войдя внутрь, она обратилась к часовому: «У вас продаётся славянский шкаф?» Часовой чувством юмора не обладал. Дело чуть не кончилось задержанием. Спас человек, к которому она шла, объяснив, что она из «Крокодила», а там все такие. Но в общении одним из главных качеств человека считала отношение его к себе. Как-то на уничижительную реплику племянника о Софронове ответила с вызовом: «А ко мне он хорошо относился!»
Младшую племянницу Елена взялась обучать венгерскому языку. Говорила, что та делает успехи. Посылала её показывать Москву приезжающим детям венгерских друзей. Племянница подолгу жила у неё дома, Елена пыталась её воспитывать, как могла. Знакомым называла её дочерью. Впрочем, не только её. Другие племянники также вспоминали, что оказавшись вместе с Еленой в каком-нибудь публичном месте (например, на втором этаже Книжной лавки писателей), представлялись детьми. Неудобно было и племянникам, и знакомым, знающим, что детей у неё нет. Поэтому племянник предпочитал ходить в Лавку с её членским билетом, но без неё.
В результате елениного воспитания племянница вышла замуж на сына её ленинградских друзей и уехала сначала в Ленинград, а потом в Америку.
Мать Елены уже болела. Она до последних дней сохранила ясную память. К дочери относилась философски, и когда подруги говорили, что дочь могла бы быть понежнее и повнимательнее к ней, да уход мог бы быть получше, разводила руками: «Елена!» Елена и сама признавалась: «Я ухаживать не умею».
В 1983 году мать умерла и она осталась одна. Она продолжала работать ещё около двадцати лет (часть перечисленных выше книг вышли в это время). У племянников появились дети. Когда они переставали быть для неё «мелкими детьми», Елена начинала общаться и с ними. Попробовала учить венгерскому дочку племянницы. Другая внучатая племянница, которую родители прислали к ней на время ремонта, сбежала через три дня. При всём хорошем к ней отношении. Она почти не менялась. Пригласив племянника, съездившего в США, и посетившего общих родственников, поделиться впечатлениями о поездке, весь вечер рассказывала, кто и что говорил ей об Америке, а прощаясь, укоризненно сказала: «Ты так мне ничего и не рассказал». Со временем, правда, начались сбои в возвращении из вложенных сюжетов. Она вдруг останавливалась и спрашивала: «А почему я об этом начала говорить?»
А потом… Альцгеймер обнаружился не сразу. Сначала казалось, что она фантазирует. Потом пришлось обращаться к врачам. Но ничего не помогало. Как-то она показала пришедшему племяннику на закрытую дверь в одну из комнат и сказала: «Тихо. Там батюшка отдыхает, не мешай ему». Племянник, до того не понимавший ситуации, рывком отворил дверь: «Ну где твой батюшка? Тут никого нет». И увидел, как характерно блеснули её глаза. Только тогда и понял.
Соседи по дому боялись, что она оставит газ или воду. Но пока она была более-менее в сознании, уговорить её, чтобы кто-то жил с ней вместе, не представлялось возможным.
В конце концов появились сиделки. Ухаживали за ней племянница и подруга.
Сиделки оказались разными. Некоторые разворовали всё, что можно. Тащили посуду, пропала роскошная коллекция свечей, которую она собирала всю жизнь (друзья и родственники, зная её пристрастие, из своих поездок привозили ей разные экзотические по форме свечки).
После её смерти осталось много книг на венгерском языке и различных словарей.
Хоронили её три племянника и одна подруга.
А два с небольшим месяца спустя в том же зале морга госпиталя им. Бурденко прощались с другим переводчиком. Он прожил на 12 лет меньше, не был членом Союза Советских Писателей, но на известие о его смерти Интернет откликнулся многочисленными публикациями его переводов, а желающих проститься с загорянским затворником зал не смог вместить.
Характер был боевой. По её собственным рассказам, Алёна верховодила в компании окрестных мальчишек, а приставленная к ней нянька иначе как «фулюган» её не называла.
Закончив филфак МГУ, она какое-то время занималась журналистикой, в частности, была спортивным корреспондентом «Комсомольской правды» (к этому эпизоду её биографии мы ещё вернёмся). Отец посоветовал выучить какой-нибудь редкий и сложный язык, чтобы иметь доходную специальность, она послушалась (к отцу она относилась с пиететом, по крайней мере, по позднейшим рассказам) и выбрала венгерский. Языки давались ей легко, и вскоре она уже свободно болтала по-венгерски, начала переводить. Одной из первых (если не первой?) книг с её переводами стал сборник рассказов Белы Иллеша «Золотой гусь», вышедший в 1958 г. в «Библиотеке Огонька». В конце 50-х – начале 60-х годов её имя мелькало среди переводчиков юмористических рассказов, часто звучало в радиопередаче «С добрым утром», сборники юмористических рассказов в переводах Елены Тумаркиной выходили в «Библиотеке Крокодила» и «Библиотеке Огонька». Параллельно она занялась и переводами классической венгерской литературы, переводила романы и рассказы Кальмана Миксата (один из них – совместно с Агнессой Кун, что уже было признанием: Агнесса абы с кем переводить не стала бы), Мора Йокаи, рассказы Лайоша Толнаи. Появились друзья в Венгрии. В середине 60-х её включили в делегацию советских писателей для поездки в Венгрию. Это было событие. Причем не в смысле выезда за границу, что в то время рядовому советскому гражданину почти не было доступно, а именно в профессиональном смысле. И в дальнейшем каждая новая поездка значила для неё очень много: и общение с друзьями, и (главное!) поиски книг для перевода. Книги должны были обладать двумя качествами: являться хорошей литературой и возможностью заинтересовать издательства. В стол Елена не переводила, для начала работы над переводом требовался договор. Впрочем, жила она от гонорара до гонорара, и при нерегулярности их получения нередко дотянуть до следующего было не так просто. При этом заниматься расчётами, экономить, чтобы хватило, было не в её духе. Будучи человеком импульсивным, она начинала считать деньги только тогда, когда они подходили к концу. Поэтому вопрос о наличии материалов для работы висел над ней постоянно. И о коллегах по цеху она отзывалась нелицеприятно, говоря, что они воруют книги для перевода друг у друга. Добавляя про некоторых, что и переводят они плохо. Уважительно из тех переводчиков с венгерского, с кем она сталкивалась в 70-е – 90-е годы, говорила она, пожалуй, только про Елену Ивановну Малыхину, опять-таки подчёркивая, что та никогда не забирала себе работу, найденную другим.
Трудно сказать, как уживались с ней коллеги. Вероятно, им было непросто. С одной стороны, человек абсолютно искренний, Елена не была способна ни на какие интриги, а всегда рубила то, что думала. Но с другой – личное стояло у неё на первом месте без всякой возможности компромисса, и в выражениях она не стеснялась. Думается, той же Елене Ивановне приходилось с ней непросто в совместной деятельности.
При этом работала она чрезвычайно добросовестно и переживала за результат. Так, переводя для книги рассказы Мештерхази, сокрушалась: «Все будут сравнивать с «Загадкой Прометея» и думать, что это перевод плохой. Но у него рассказы гораздо хуже романа! Я ничего не могу сделать». Занимаясь очередным переводом, она отключалась от всего, что мешало ей работать. Звонивший ей в это время по телефону мог с ходу нарваться на резкость, а то и грубость. Хотя в другие дни она сама говорила по телефону часами. И прервать её никто не мог.
Родственники воспринимали её звонок как стихийное бедствие. У неё была особенность рассказывать не то, что с ней случилось, а то, как это случалось, кто что сказал с мельчайшими подробностями – эдакое русскоязычное past continuous. Собеседника она совершенно не чувствовала. Ей лишь время от времени требовались подтверждения, что тот её слышит. Впрочем, о манере её речи – несколько позже. А пока стоит перечислить далеко не полный список ещё не упоминавшихся авторов рассказов и повестей, которых она переводила:
Иштван Тёмёркень, Енё Йожи Тершански, Дюла Фекете, Ласло Балла, Андор Эндре Геллери, Фридеш Каринти, Эндре Веси, Йожеф Черна (фантастика), Андраш Тотис и Иштван Немере (детективы). Особо намучилась она, переводя исторический роман Йожефа Дарвиша «Победитель турок». Действие романа происходило в XV веке, пришлось обложиться всевозможными словарями, никогда больше она не жаловалась, что работа даётся так трудно. Но когда закончила, была очень довольна.
В 1976 году Елену Тумаркину приняли в Союз Писателей СССР. Для неё это было знаковое событие. С вожделенной корочкой она получила официально подтверждённый статус. Теперь она и в Венгрии могла позиционировать себя не просто переводчиком, но членом Союза. Разумеется, это касалось официальных инстанций, а не друзей. Да и бытовые удобства в виде еженедельных продовольственных заказов оказались весьма кстати и облегчали быт. Жила она вдвоём со старой матерью (отец умер в 1955-м). Свою семью так и не создала. Хотя в молодости блистала красотой, и, по рассказам, на вечеринках с её присутствием жёны судорожно вцеплялись в мужей, боясь, что она может увести. Сама она говорила, что у неё было три мужа, имея в виду серьёзные романы. Один из них заслуживает описания. Молодую сотрудницу спортивного отдела Комсомолки (я предупреждал, что к этой теме мы ещё вернёмся) послали взять интервью у знаменитого спортсмена, и она отправилась к нему домой.
Открыв дверь и узнав о цели визита, спортсмен заявил, что ему проще забить десять голов, чем дать одно интервью. История умалчивает, было ли выполнено редакционное задание, но знакомство имело продолжение, и весьма серьёзное. Сохранились фотографии. Много лет спустя она рассказывала: «Севка сажал меня на шкаф и говорил, что не снимет оттуда, пока я не дам согласие выйти за него замуж». Известно, что её отец был против этого замужества. Впрочем, мог ли кто-либо, хорошо знающий Елену, представить её замужем? С её-то эгоцентризмом! Она всегда делала только то, что хотелось ей. А семейная жизнь, да ещё со спортсменом, требовала совершенно другого. К этому роману относится один из двух эпизодов, когда она, по собственным словам, испытала дичайший страх. Как-то после хоккейного матча, на котором она присутствовала, Всеволода предложил подвести домой Василий Сталин, и он, несмотря на сопротивление Елены, усадил её в машину. Всю дорогу она молчала, нахохлившись и закутавшись во всё, что только можно. Она дико боялась понравиться генералу. «Потом Севка, который хотел мной похвастаться, попытался устроить выволочку, но я на него наорала: ты что, не понимаешь, что делаешь?!» - вспоминала она.
Второй раз она испугалась в 1956 году, когда в Венгрии началась революция: в случае выпада страны из социалистического лагеря спрос на переводы с венгерского упал бы катастрофически, и она осталась бы совсем без работы. Родное государство без работы её не оставило...
Из каждой поездки в Венгрию она возвращалась с кипой книг, а в промежутках между поездками постоянно теребила венгерских друзей, и те посылали ей бандероли с книгами и журналами. Всё это она прочитывала в поисках материала для перевода.
Бралась она не только за прозу. Так, перевела «Анатомию детектива» Тибора Кестхейи. От работы она получила большое удовольствие: детективы она любила безумно, и окунулась в эту кухню с увлечением. Для спортивного издательства перевела книгу о футболе Антала Вега «90 минут», включающую 100-страничный репортаж «Болен ли венгерский футбол?», а также роман и пьесу на футбольную тему. С футболом и футболистами, как следует из вышесказанного, она тоже соприкасалась, хотя и не с венгерскими. Но переводила она и книги для детей: Мария Халаши «И вдруг раздался звонок», Иван Манди «Арнольд-китолов», Андраш Лукачи «игры детей мира» ( последнюю - в соавторстве).
Своих детей она не имела. Общалась только с двоюродными племянниками и детьми друзей.
Племянников было пять. Когда они подросли (одна из её летучих фраз – «я не люблю мелких детей»), она любила приглашать их к себе и устраивать для них пир. О, это были незабываемые пиршества. У неё имелось несколько коронных блюд, которые умела готовить только она. За ингредиентами она отправлялась в магазин при венгерском посольстве (даже то, что продавалось в обычных магазинах, было там, по её мнению, совсем другого качества, не говоря уже про то, что можно было купить только там). Она искренне радовалась, видя, с каким удовольствием поглощаются приготовленные ею блюда. Но вот беседы… вне зависимости от того, сколько человек её навещало – один или несколько – беседы превращались в монологи. И это касалось не только общения с племянниками, и не только посиделок у неё дома. Попав в любую компанию, Елена сразу же начинала переключать внимание на себя, и в её присутствии обсуждать что-либо, вести разговор становилось практически невозможно: она заглушала всех. Причём говорить она могла как на интересную присутствующим тему, так и о том, что окружающим было совершенно безразлично (как и по телефону, она не чувствовала собеседников), например, что случилось с третьей женой пятого мужа её приятельницы, о существовании которой, разумеется, никто из присутствующих до сего момента не слышал.
В своих монологах она перескакивала с одного сюжета на другой, причём многократно, но не теряла нить, и виртуозно в обратном порядке возвращалась назад, досказав сюжет – из последнего в предпоследний и далее к первому. Те, кто читал Потоцкого или смотрел вышедший на наши экраны в конце 60-х фильм «Рукопись, найденная в Сарагосе», в котором снялся весь цвет польского кино, сразу же отмечали сходство.
При этом друзей у неё было много. При всей своей бесшабашности и непредсказуемости она была открытым и добрым человеком. Не лишённым чувства юмора, который иногда оказывался совершенно безрассудным. Однажды по какому-то заданию «Крокодила» ей понадобилось посетить известное здание на Лубянке. Войдя внутрь, она обратилась к часовому: «У вас продаётся славянский шкаф?» Часовой чувством юмора не обладал. Дело чуть не кончилось задержанием. Спас человек, к которому она шла, объяснив, что она из «Крокодила», а там все такие. Но в общении одним из главных качеств человека считала отношение его к себе. Как-то на уничижительную реплику племянника о Софронове ответила с вызовом: «А ко мне он хорошо относился!»
Младшую племянницу Елена взялась обучать венгерскому языку. Говорила, что та делает успехи. Посылала её показывать Москву приезжающим детям венгерских друзей. Племянница подолгу жила у неё дома, Елена пыталась её воспитывать, как могла. Знакомым называла её дочерью. Впрочем, не только её. Другие племянники также вспоминали, что оказавшись вместе с Еленой в каком-нибудь публичном месте (например, на втором этаже Книжной лавки писателей), представлялись детьми. Неудобно было и племянникам, и знакомым, знающим, что детей у неё нет. Поэтому племянник предпочитал ходить в Лавку с её членским билетом, но без неё.
В результате елениного воспитания племянница вышла замуж на сына её ленинградских друзей и уехала сначала в Ленинград, а потом в Америку.
Мать Елены уже болела. Она до последних дней сохранила ясную память. К дочери относилась философски, и когда подруги говорили, что дочь могла бы быть понежнее и повнимательнее к ней, да уход мог бы быть получше, разводила руками: «Елена!» Елена и сама признавалась: «Я ухаживать не умею».
В 1983 году мать умерла и она осталась одна. Она продолжала работать ещё около двадцати лет (часть перечисленных выше книг вышли в это время). У племянников появились дети. Когда они переставали быть для неё «мелкими детьми», Елена начинала общаться и с ними. Попробовала учить венгерскому дочку племянницы. Другая внучатая племянница, которую родители прислали к ней на время ремонта, сбежала через три дня. При всём хорошем к ней отношении. Она почти не менялась. Пригласив племянника, съездившего в США, и посетившего общих родственников, поделиться впечатлениями о поездке, весь вечер рассказывала, кто и что говорил ей об Америке, а прощаясь, укоризненно сказала: «Ты так мне ничего и не рассказал». Со временем, правда, начались сбои в возвращении из вложенных сюжетов. Она вдруг останавливалась и спрашивала: «А почему я об этом начала говорить?»
А потом… Альцгеймер обнаружился не сразу. Сначала казалось, что она фантазирует. Потом пришлось обращаться к врачам. Но ничего не помогало. Как-то она показала пришедшему племяннику на закрытую дверь в одну из комнат и сказала: «Тихо. Там батюшка отдыхает, не мешай ему». Племянник, до того не понимавший ситуации, рывком отворил дверь: «Ну где твой батюшка? Тут никого нет». И увидел, как характерно блеснули её глаза. Только тогда и понял.
Соседи по дому боялись, что она оставит газ или воду. Но пока она была более-менее в сознании, уговорить её, чтобы кто-то жил с ней вместе, не представлялось возможным.
В конце концов появились сиделки. Ухаживали за ней племянница и подруга.
Сиделки оказались разными. Некоторые разворовали всё, что можно. Тащили посуду, пропала роскошная коллекция свечей, которую она собирала всю жизнь (друзья и родственники, зная её пристрастие, из своих поездок привозили ей разные экзотические по форме свечки).
После её смерти осталось много книг на венгерском языке и различных словарей.
Хоронили её три племянника и одна подруга.
А два с небольшим месяца спустя в том же зале морга госпиталя им. Бурденко прощались с другим переводчиком. Он прожил на 12 лет меньше, не был членом Союза Советских Писателей, но на известие о его смерти Интернет откликнулся многочисленными публикациями его переводов, а желающих проститься с загорянским затворником зал не смог вместить.
Ни одной книги не найдено
