Кто же из нас первым упадет
Вдребезги на Тауэрский мост?..
Zемфира, «Лондон»
— Чтобы вам родиться вновь, — пел Джибрил Фаришта{4} , кувыркаясь в небесах, — прежде надо умирать. Хо джи! Хо джи!{5} Чтоб на грудь земли упасть, прежде следует взлетать. Тат-таа! Така-тум!{6} Как начать смеяться вновь, если слезы не ронять? Как любовь завоевать, если прежде не вздыхать?{7} Если Вы хотите родиться снова, любезный{8} ...
Прямо перед рассветом одного зимнего утра, в день Нового года или где-то рядом, два настоящих, совершеннолетних, живых человека падали с чудовищной высоты — двадцати девяти тысяч и двух футов{9} , — спускаясь к Английскому каналу{10} без помощи парашютов или крыльев, прямо с ясного неба.
— Внемли мне, смерть придет, внемли мне, внемли мне{11} , — и так далее, под алебастровой луной, пока громкий крик не пронзил ночь:
— К дьяволу Ваши мелодии, — летел хрустальный голос сквозь ледяную белизну ночи, — Вы лишь кривляетесь, как в кино, пытаясь подражать вашим певцам, так избавьте же меня от этого адского шума!
Джибрил, немелодичный солист, плясал в лунном свете, исполняя свою импровизированную газель{12} , плыл в воздухе, чередуя брасс и баттерфляй, сжимаясь в комочек — один против квазибесконечности квазирассвета, — принимая геральдические позы — необузданные, наигранные, — противопоставляя гравитации — левитацию{13} .
Теперь его голос скатился до сардонического:
— А, это Вы, Салат{14} -баба, как здорово! Ух ты, старина Чамч! — обратился он к падающему рядом с ним головой вперед, как бесплотная тень, субъекту в сером костюме и в застегнутом на все пуговицы жакете, с раскинутыми в стороны руками и в будто бы само собой разумеющемся неправдоподобном котелке боулера{15} , с выражением ненависти к прозвищам. — Эй, Вилли{16} ! — завопил Джибрил, снова перевернувшись из-за этого. — Благословенный{17} Лондон, бхаи{18} ! Мы прибыли сюда! Эти ублюдки там никогда не узнают, чем были поражены. Метеором, или молнией, или карой Божьей. Из тонкого воздуха{19} , бэби{20} ! Дхаррраааммм {21} ! Бум, нет? Какое явление, яар{22} ! Клянусь: плюх!
Из тонкого воздуха: Большой взрыв — и пали звезды{23} . Универсальное начало, миниатюрное эхо рождения времени... Огромный авиалайнер Бостан {24} , рейс АI-420{25} , внезапно раскололся высоко над большим, гниющим, прекрасным, белоснежным, освещенным городом, Махагони{26} , Вавилоном{27} , Альфавилем{28} . Но Джибрил уже назвал его, и я не буду вводить вас в заблуждение; Благословенный Лондон, столица Вилайета{29} , мигал мерцал переливался{30} в ночи. Едва недолговечное раннее солнце пронзило сухой январский воздух над вершинами Гималаев{31} , вспышка исчезла с радарных экранов, и тонкий, разреженный воздух наполнился телами, спускающимися с Эвереста{32} катастрофы в молочную бледность моря.
Кто я?{33}
Кто здесь еще?
Самолет, треснувший пополам; стручок, разбрасывающий свои споры{34} ; яйцо, раскрывающее свою тайну{35} . Два актера — гарцующий Джибрил и разодетый в пух и прах господин Саладин{36} Чамча{37} с нелепыми запонками — падали, подобно лакомым крупицам табака из сломанной старой сигары. Выше, позади, ниже них повисли в пространстве откидные кресла, стереофонические наушники, тележки с напитками, пакеты для блевотины, посадочные талоны, беспошлинные видеоигры, соломенные шляпки, бумажные стаканчики, одеяла, кислородные маски. Также — более чем несколько мигрантов на борту{38} , да, необходимое количество жен, с пристрастием допрошенных бдительными официальными властями о длине и различиях родинок на гениталиях их мужей, и некоторое число детей, в чьей законнорожденности у британского правительства были серьезные основания сомневаться, — смешанные с остатками самолета: одинаково фрагментированные, одинаково абсурдные; здесь парили обломки душ, разрушенные воспоминания, сброшенные личины, разрозненные наречия, раскрытые тайны, непереводимые шутки, сломанные будущности, потерянные любови, забытые значения пустых, громких слов родина, имущество, дом . Пораженные этим несколько нелепым взрывом, Джибрил и Саладин стремительно падали подобно пучкам травы, выпавшим из небрежно разинутых аистиных клювов{39} , и оттого, что Чамча падал головой вперед, в положении, предпочтительном для младенцев, входящих в родовой канал, он начал чувствовать некоторое раздражение из-за отказа своего спутника падать этим простым манером. Саладин пикировал, тогда как Фаришта ловил воздух, обнимая его руками и ногами, молотя его, как уставший актер, потерявший чувство меры. Ниже, скрытые облаком, ожидали их появления неторопливые холодные воды Английского пролива, где должно было состояться их водяное перерождение.
— Разодет я, как картинка, — пел Джибрил, переводя на английский старую песню в подсознательном трепете перед древней сверхдержавой, — Я в английских ботинках, в русской шапке большой, но с индийской душой{40} .
Облака пузырились под ними, и — возможно, благодаря мистической силе их общего сверкающего нимба, уподобившего молотам рассвета могущественное вращение грозовых туч, а может быть, из-за этой песни (один исполняет, другой — освистывает исполняемое), или это был их бред, порожденный взрывом, спасший их от полного предвидения неизбежного... но, какова бы ни была причина, эти двое, Джибрилсаладин Фариштачамча, приговоренные к бесконечному и все же близящемуся к завершению ангельскомудьявольскому падению, не заметили момента, когда начался процесс их трансмутации{41} .
