– Как мне ее найти?

– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдешь до ручья, пересечешь его, а там ее владения начинаются. По красным ягодам найдешь дорогу к ее дому. И да, последнее предостережение – ты особо не рассматривай ее. Это в городе она только так закутывается, чтобы никого своей внешностью не пугать. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей это – когда шрамы ее рассматривают. Зачем ей лишнее напоминание о том, что с ней сделали? Кстати, – перевел тему наемник. – Ты говорил о гардианцах. Думаешь, они решат напасть? И это во время Тысячелетнего Мира?

– Гардиания всегда была неспокойной. Для них Тысячелетний Мир – просто бумажка, замаранная чернилами. Молох давно присматривается к араканским землям. Но пока Аракана имеет такого сильного союзника, как Шумор, он вряд ли отважится нападать в открытую.

– Тогда Старый Лис зря питает надежды напасть на наши земли. Всем известно, что ваш володарь охраняет Аракану, как свои собственные земли. Иначе, прости за ерничество, где ж ему баб себе брать?

Странник рассмеялся.

– Уруш может взять себе бабу откуда угодно. Дело в другом, не каждая из них может стать его женой. Ты же ведь предание знаешь? Как ни странно, Молох тоже его знает. И что с завтрашнего дня начинается неделя Уруш-Мая – тоже. Понимаешь, к чему я клоню?

– Думаешь, он попытается помешать выбору Нареченной?

– Помешать выбору самого Уруша? Это невозможно. Вряд ли Великий Володарь станет слушать правителя паучьих людей. Да и тот не дурак, чтобы вызывать на себя гнев бога. Но он явно что-то затевает.

– Поживем, увидим… – пожал плечами Гура.

Странник проснулся раньше, чем пропели первые петухи. Прохладный воздух сочился сквозь открытое окно и приятно холодил кожу. На темно-синем, почти черном предрассветном небе не было видно ни единой звезды. «Самое темное время перед рассветом, – промелькнуло в голове. – Н-да… Пожалуй, это правда…»

Он бесшумно встал, осторожно высвободив руку из-под головы Радомирки. Служанка, еще не проснувшись, приподняла голову и, что-то бормоча, перевернулась на другой бок. Он накинул на ее обнаженное тело одеяло и принялся быстро одеваться.

Из соседней комнаты доносился утробный храп. Изрядно перебравший Гура спал поперек узкой кровати, почти касаясь коленками пола, и храпел, как самый настоящий берендей. После вчерашней попойки наемник смог разве что повиснуть на старом друге, пока тот тащил его до комнаты слуг.

Застегнув плащ, Странник кинул взгляд на девушку. Она мирно посапывала, свернувшись калачиком под одеялом. Разметавшиеся волосы казались черным пятном на белой подушке. Он сунул под нее рубиновое ожерелье и вышел из комнаты.

Услышав шаги хозяина, Бурьян встрепенулся. Странник внимательно оглядел коня и присел на корточки. Грива и хвост были заплетены в косы. Правая передняя нога была обмотана ветошью, от которой исходил пряный травяной аромат. «Никак конюшенный постарался?» – отметил он про себя. Но в конюшне было тихо. Ни возни из яслей, ни шороха из кучи соломы. Точно и нет здесь старичка в конюшне. Домовой дух предпочитал прятаться. И очень злился, если его кто-то видел.

Но Странник чувствовал, что тот затаился где-то и наблюдает за ним. Он оставил конюшенному несколько ломтей ржаного хлеба с солью, налил воды в пустую деревянную чеплашку и со словами благодарности поставил за кучу соломы. Ибо есть непреложный закон: не поблагодаришь домового духа за заботу – в другой раз замучает животину.

Странник потихоньку вывел коня из конюшни и погладил по широкой конской морде. Бурьян захрапел и отвел морду.

– Ничего, Бурьян, потерпи еще немного. Скоро легче будет.

Он взял его под уздцы и направился в сторону восточных ворот. Конь дернул ушами и, прихрамывая, поплелся за хозяином. В ночной тиши спящего города цокот копыт на мощеной дороге казался особенно громким.

За восточными воротами с правой стороны чернела заброшенная кузница, которая некогда принадлежала ремесленнику Гордыне. А за ней – покосившаяся небольшая избушка. От времени крыша провалилась, и сквозь пустые разбитые окна виднелось светлеющее утреннее небо. Видно, не год и не два стояли дома без хозяев, и их жуткий вид пугал суеверных жителей Вышней Живницы. Те старались стороной обходить это место. Неудивительно, что оно стало пристанищем злыдней или какой-то другой нечисти.

Солнце практически поднялось из-за горизонта, когда путник и его конь дошли до границы, где заканчивались поля и начинался лес. Туман постепенно рассеивался вместе с солнечными лучами. Послышалось переливчатое пение соловьев.

Бурьян тяжело храпел и с трудом ставил ногу. Он шел, спотыкаясь, и Страннику пришлось замедлить шаг. Ветошь с травами, которую намотал на больную ногу конюшенный, помогла, но ненадолго.

Вскоре они вышли к ручью и остановились. Странник отпустил коня, а сам наклонился над водой. Сложив руки лодочкой, он несколько раз плеснул водой в лицо и смахнул капли с подбородка. В груди шевельнулось неприятное чувство, будто кто-то следит за ним. Он разогнулся и, вытащив меч, огляделся.

Из густых кустов орешника на него пристально смотрели кошачьи глаза необычного голубого цвета. Путник сделал вид, что ничего не заметил, но убрал в ножны меч, а потом резко обернулся. Кусты едва заметно зашевелились, и в листве промелькнула золотистая тень. «Хм… Похоже, люди не лгут, – подумал он. – Действительно, золотая шерсть».

Значит, Мара, уже знает, что к ней идут. В том, что это была оборотница, Странник не сомневался.

Конь нетерпеливо зафыркал.

– Да будет тебе, Бурьян, – ласково потрепал его за ухо путник. – Потерпи еще немного. Чуть-чуть осталось.

За ручьем начиналась тропа из красных ягод, как и говорил Гура. Эти ягоды высаживала еще Светозарка, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли найти дорогу к ее дому.

Тропа оказалась не длинной, и вскоре Странник вышел на поляну. Посреди стояла самая обычная бревенчатая изба. Дерево потемнело от времени и дождей, но дом выглядел крепким и ладным. Резные ставни были побелены. На плетеном заборе висели горшки, пучки полыни и серые мешочки с солью. Под окном – завалинка, а из-под навеса крошечного крыльца вылетали юркие ласточки. Слева от избы стоял низенький, грубо сколоченный сарай с покатой крышей.

Странник привязал Бурьяна к тоненькой березке рядом с крыльцом и постучался в дверь. Однако хозяйки в доме не оказалось. Он обошел его и остановился.

Между раскидистыми ивами возле ручья на камне спиной к нему сидела девушка. Она расчесывала волосы, которые словно плащом укрывали ее от постороннего взгляда. Они ниспадали богатой волной червонного золота. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь зелень леса, играли бликами в волосах, и казалось, будто они светились изнутри. Девушка тихонько что-то напевала и медленно проводила гребнем по густой волне. Казалось, что она не слышала Странника, погруженная в свои мысли.

– Свет дому твоему, хозяюшка, – обратился он к ней. – Не подскажешь ли, где я могу найти Мару-целительницу?

– И тебе благодати, добрый путник, – ответила девушка, не оборачиваясь. – А зачем тебе Мара потребовалась?

– Да конь мой прихрамывает. Говорят, что она может помочь, коня вылечить. Хочу просить ее о помощи. Никакого золота не пожалею.

– Правду говорят люди. Но вот только золото твое мне не нужно, – она резко встала и обернулась.

Мара представлялась ему совершенно не такой, какой он ее увидел. По рассказам она казалась старухой с недобрым взглядом черных глаз, чье лицо горе избороздило морщинами, а волосы убелило сединами. По голосу, который он слышал в таверне, – женщиной с жесткими и отталкивающими чертами, больше похожими на мужские.

Но Странник не ожидал, что оборотница – молодая женщина, высокая и тонкая, как осинка. Левая половина ее лица была обезображена темно-коричневыми морщинистыми шрамами от пожара. Левый уголок губы, оттянутый шрамом вниз, и изуродованное веко, наполовину закрывшее безбровый глаз, застыли в вечной гримасе боли и горя. Правая же половина была бледновата. Черты, не тронутые огнем, показались ему приятными и миловидными. Неповрежденный глаз под темной дугой брови был большим и красивой миндалевидной формы. Яркие синеватые глаза отливали сталью. Их насмехающийся взгляд не казался ни добрым, ни теплым. Скорее, острым и очень усталым. Из-под чуть оттопыренной верхней губы виднелись крупные зубы, а напряженные мышцы небольшого, немного непропорционального подбородка создавали впечатление скрытого упрямства. Длинная белая рубаха доходила до щиколоток. Из-под нее виднелись голые стопы. Одна из них была белесой, а вторая – коричневой и бугристой.