1857 Дмитрий Шестаков Петух Когда ещё недвижны воды И даль морозная глуха, Мне веет радостью свободы Весёлый голос петуха. Легко пронзая мглу ночную Призывом звонким и простым, Он шлёт улыбку золотую Мечтам рассеянным моим. Он бодро требует ответа Своей трубе, и слышен в ней Мне праздник зелени и света В родном саду, в тени ветвей, — Где по дорожкам солнце бродит, Где речка сонная тиха И по заре свежей доходит Весёлый голос петуха. <1900> Иван Бунин Змея Покуда март гудит в лесу по голым Снастям ветвей, – бесцветна и плоска, Я сплю в дупле. Я сплю в листве тяжёлым, Холодным сном – и жду: весна близка. Уж в облаках, как синие оконца, Сквозит лазурь… Подсохло у корней, И мотылёк в горячем свете солнца Припал к листве… Я шевелюсь под ней, Я развиваю кольца, опьяняюсь Теплом лучей… Я медленно ползу — И вновь цвету, горю, меняюсь, Ряжусь то в медь, то в сталь, то в бирюзу. Где суше лес, где много пёстрых листьев И жёлтых мух, там пёстрый жгут – змея. Чем жарче день, чем мухи золотистей — Тем ядовитей я. <1906> Стрижи Костёл-маяк, примета мореходу На рёбрах гор, скалистых и нагих, Звонит зимой, в туман и непогоду, А нынче – штиль; закат и чист, и тих. Одни стрижи, – как только над горою Начнёт гранит вершины розоветь, — Скользят в пролётах башни и порою Чуть слышно будят медь. <1906> Собака Мечтай, мечтай. Всё у же и тусклей Ты смотришь золотистыми глазами На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме, На мётлы гулких, дымных тополей. Вздыхая, ты свернулась потеплей У ног моих – и думаешь Мы сами Томим себя – тоской иных полей, Иных пустынь за пермскими горами. Ты вспоминаешь то, что чуждо мне: Седое небо, тундры, льды и чумы В твоей студёной дикой стороне. Но я всегда делю с тобою думы: Я человек: как бог, я обречен Познать тоску всех стран и всех времён. <1909> Светляк Леса, пески, сухой и тёплый воздух, Напев сверчков, таинственно простой. Над головою – небо в бледных звёздах, Под хвоей – сумрак, мягкий и густой. Вот и она, забытая, глухая, Часовенка в бору: издалека Мерцает в ней, всю ночь не потухая, Зелёная лампадка светляка. Когда-то озаряла нам дорогу Другая в этой сумрачной глуши… Но чья святей? Равно угоден Богу Свет и во тьме немеркнущей души. Под Себежем, 24. VIII.12 Вечерний жук На лиловом небе Жёлтая луна. Путается в хлебе Мрачная струна: Шорох жесткокрылый — И дремотный жук Потянул унылый, Но спокойный звук. Я на миг забылся, Оглянулся – свет Лунный воцарился, Вечера уж нет: Лишь луна да небо Да бледнее льна Зреющего хлеба Мёртвая страна. 30. VI.16 Последний шмель Чёрный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жильё человечье И как будто тоскуешь со мной? За окном свет и зной, подоконники ярки, Безмятежны и жарки последние дни, Полетай, погуди – и в засохшей татарке, На подушечке красной, усни. Не дано тебе знать человеческой думы, Что давно опустели поля, Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый Золотого сухого шмеля! 26. VII.16 Николай Лесков Зверь Святочный рассказ «И звери внимаху святое слово» Житие старца Серафима Глава первая Отец мой был известный в своё время следователь. Ему поручали много важных дел, и потому он часто отлучался от семейства, а дома оставались мать, я и прислуга. Матушка моя тогда была ещё очень молода, а я – маленький мальчик. При том случае, о котором я теперь хочу рассказать, – мне было всего только пять лет. Была зима, и очень жестокая. Стояли такие холода, что в хлевах замерзали ночами овцы, а воробьи и галки падали на мёрзлую землю окоченелые. Отец мой находился об эту пору по служебным обязанностям в Ельце и не обещал приехать домой даже к Рождеству Христову, а потому матушка собралась сама к нему съездить, чтобы не оставить его одиноким в этот прекрасный и радостный праздник. Меня, по случаю ужасных холодов, мать не взяла с собою в дальнюю дорогу, а оставила у своей сестры, а моей тётки, которая была замужем за одним орловским помещиком, про которого ходила невеселая слава. Он был очень богат, стар и жесток. В характере у него преобладали злобность и неумолимость, и он об этом нимало не сожалел, а, напротив, даже щеголял этими качествами, которые, по его мнению, служили будто бы выражением мужественной силы и непреклонной твердости духа. |
