За каких-нибудь 16 лет эти два преобразователя перевернули здесь с ног на голову все, что складывалось на протяжении многих веков. «Революция!» – в восторге восклицают одни. «Катастрофа!» – мрачно говорят другие. И те и другие согласны, что благоустройство было Парижу необходимо, однако по поводу того, насколько революционными должны быть преобразования старинных городов, мнения чаще всего расходятся. Но императоры редко прислушиваются к чужим мнениям (вспомните хотя бы Миттерана). Император Наполеон III и его верный барон прочертили для начала красным карандашом на карте Парижа «главные магистрали». И все, что стояло на пути этих магистралей, пошло на слом. На слом пошел магический средневековый Париж, каждый метр которого был насыщен историей, напитан медом культуры. На слом пошли улочки, дворцы, дворики, пассажи, церкви, памятники, шедевры архитектуры… Ровные (и, на мой взгляд, скучные) магистрали, вроде бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель, улицы Ренн, авеню Фош и множества других широченных бульваров с их рядами деревьев, дали простор для экипажей (автомобилям все равно тесно). По сторонам их выросли солидные каменные многоэтажные дома с просторными квартирами. В этих домах и кварталах не жили больше вперемежку богатые и бедные – бедные отступали на окраины, туда, где жилье все еще было дешевле. Правда, и внутри домов достаток определял пока высоту, этаж проживания, но с 1867 года неторопливые старинные лифты сделали разницу несущественной (дорого стало везде).

Иностранцы восхищались простором и роскошью нового Парижа. Восхищались его архитекторами – творцом Оперы Гарнье, хитроумным творцом Северного вокзала и еще многих зданий, любимцем императора Хитторфом, творцом павильонов «Чрева Парижа» Бальтаром… Самого императора часто называли «садовником», ибо это он ввел здесь в обиход – ради гигиены, и красоты, и прогулок, и здоровья подданных – публичные сады и скверы. С помощью инженера Альфанда император разбил в Париже десятки садов, и парков, и скверов, вроде прекрасных парков Монсури и Бют-Шомон, вроде Булонского и Венсеннского леса на границе города. Зная о пристрастии императора, выросшего в Англии, к английскому пейзажному парку, его инженеры-пейзажисты не выстригали по французской привычке всю зелень, так что город зазеленел. Зазеленел, как этот вот бульвар Ришар-Ленуар или несравненная авеню Фош…

Но не подумайте, что, сидя на удобной скамеечке среди зелени бульвара Ришар-Ленуар, я собираюсь пропеть еще один панегирик тысячу раз прославленному барону и славному правобережному «османовскому Парижу». Я скорее из числа их противников, чем из числа поклонников. Хотя бы потому, что я не поклонник революций и революционного преобразования прекрасной старины, а скорее сторонник ее сбережения и мирной эволюции во всех областях, даже в области городской канализации. Поэтому, гуляя по скучным османовским бульварам с их километрами «солидных» домов, я чаще всего оплакиваю бестолковое многообразие и экзотическую красоту старого Парижа, павшие под киркой преобразователя. Ведь, даже объявив священную колыбель Парижа остров Сите заповедником, бодрые преобразователи тогда же и разломали три четверти его уникальных средневековых строений. А там ведь каждый дом был свидетелем стольких событий… Впрочем, вы, наверное, и сами успели заметить, что ваш покорный слуга и ваш гид не поклонник «османовского Парижа». Мне часто думалось, что преобразователи, контролируемые общественным мнением и движениями протеста в каждом квартале, наломали бы меньше дров. Впрочем, практика последнего здешнего президента-социалиста, наделенного высокомерными монархическими замашками, несколько подорвала эти мои надежды…

Бульвар Ришар-Ленуар привел нас к знаменитой площади Бастилии. Обозревая ее славное прошлое, отметим, что площадь эта была изгажена по меньшей мере дважды. Два века назад вдохновенная революционная толпа разрушила старинный памятник архитектуры – крепость Бастилию. А недавно народный избранник Миттеран повелел здесь отгрохать довольно уродливый бункер «оперы для народа», которая, как можно догадаться, этому самому народу обошлась в копеечку, да и билеты в нее оказались доступными отнюдь не простому народу (а плитки уже падают с театральных стен на тротуар, как со стен московских «высоток» на Котельнической набережной и площади Восстания). Зато с площади Бастилии мы можем с вами совершить путешествие в какую-нибудь из былых экзотических слобод («фобуров»). Например, отправиться на восток по улице Фобур-Сент-Антуан…

Строения Фобур-Сент-Антуан, то есть слободы Святого Антония, выросли некогда вокруг королевского аббатства Сент-Антуан-де-Шан (Святого Антония-во-Поле). Король Людовик XI освободил поселившихся здесь ремесленников от опеки городской корпорации и тем дал простор бурному развитию в слободе деревообрабатывающей и мебельной промышленности, искусству столяров- краснодеревцев. Расцвета своего здешнее мастерство (одна из улочек тут и поныне зовется улицей Золотых Рук) достигло в XVII-XVIII веках, когда слава французских искусников-мебельщиков, таких, как Буль, Ризнер, Крисан, Леле или Жакоб, перешагнула пределы Французского королевства. Но вот недавно, года четыре назад, парижская мэрия спохватилась, что здесь начали застраивать новыми коробками все как есть характерные уголки квартала Фобур-Сент- Антуан – все его дворы, фабричные навесы, пассажи, проходы, тупички, закоулочки… Тут-то мэрия и приняла мудрое решение сберечь, сохранить то, что еще осталось, не дать залить бетоном. Кто-то объяснил начальству, что в квартале – половина всех оставшихся в столице дворов, что здешние 46 пассажей да здешние тупички составляют чуть ли не пятую часть всех уютных старинных парижских тупиков…

Квартал, как я уже упоминал, получил свое название от королевского аббатства Сент-Антуан, основанного почтенным кюре из пригородного Нейи в 1198 году. Аббатство было женское, и аббатисами в нем являлись, как правило, принцессы королевской крови. Старинные здания аббатства позднее перестраивались, а точнее – с начала 1770 года. В те годы как раз и жила в аббатстве знаменитая мадам Жофрен (та самая, что некогда держала прославленный салон и давала деньги на издание Французской энциклопедии). Художник Юбер Робер запечатлел ее на своих полотнах именно на здешнем фоне.

Ныне в здании аббатства как раз напротив фонтана де Монтрей находится больница Сент-Антуан, и двухэтажный фасад одного из корпусов, увенчанный треугольным фронтоном (творение архитектора Ленуара по прозвищу Римский), выходит на улицу Фобур-Сент-Антуан. В середине 60-х годов XX века, когда больница стала первой в Париже факультетской базой и приняла больше восьми сотен студентов-медиков, новому архитектору, сотруднику прославленного Корбюзье, Андре Воженскому пришлось сочетать всю эту старинную красоту с суровым бетоном, сталью и стеклом. Новые мастера, чьи имена вы уже можете нынче найти в учебниках архитектуры, украсили здание стенной росписью, витражами и мобилем. Поклонники современной архитектуры, углубившись в боковую улицу де Сито, смогут там увидеть супермодерное здание больничных кухонь, построенное в середине 80-х годов архитектором Сириани…

Напомню, что напротив бывшего аббатства, неподалеку от воздвигнутого в XVIII веке фонтана де Монтрей, был в 1783 году братьями Монгольфьер построен их воздушный шар, а деньги на его постройку братьям дал фабрикант обоев Ревейон. Через шесть лет именно на фабрике Ревейона вспыхнул кровавый бунт, подавленный гвардией. От этих событий оставалось уже недалеко до разрушения Бастилии. Надо сказать, что в мастерских квартала насчитывалось немало мятежных подмастерьев, которые участвовали и позже во всех бунтах и революциях: этим тоже славилась слобода! Возле нынешнего старинного дома № 151 на баррикаде был убит депутат Боден, и, как любили позже рассказывать, «убит за 25 франков депутатского жалованья».

Если отклониться чуть-чуть по улице Алигр, то можно дойти до площади Алигр и получить возможность (конечно, в первой половине дня) потолкаться на одной из самых забавных парижских барахолок. А свернув на площадь Руссель, на которой сохранилась еще типичная музыкальная раковина, или, по-здешнему, музыкальный киоск, можно полюбоваться и выходящими на площадь образцами тогдашнего, так сказать, «социального жилья», кирпичными и каменными домами, построенными Фондом Ротшильда в 1905 году для (как была сформулирована цель построек) «улучшения материальных условий существования тружеников».