Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Дзиндаю велел помощнику принести из дома небольшой сундук, спрятал в него находку, а воротившись домой, обвязал сундук веревкой “симэ”36 и поставил в кладовку.

На следующий же день Дзиндаю сам повсюду раззвонил, что, дескать, вытащил из воды лапу самого черта. Поначалу ему не верили, но поскольку торговец слыл человеком правдивым, многие загорелись желанием увидеть чудесную находку и стали его упрашивать:

— Дайте хоть одним глазком взглянуть на чертову лапу. Ведь молва об этом чуде будет ходить до скончания века.

Даже среди стариков находились такие, что говорили:

— Я готов расстаться с жизнью, только бы увидеть ваше сокровище. Больше нет у меня никаких желаний.

На молодых же и вовсе не было удержу, они прямо-таки осаждали Дзиндаю, позабыв об осторожности. Только у тех, кто побогаче, кому было что терять, хватило ума не выказывать желания взглянуть на чертову лапу.

В конце концов набралось одиннадцать доброхотов, отважившихся взглянуть на сокровище Дзиндаю. Прежде чем отправиться к нему, каждый приготовился на свой лад: кто на прощание выпил с женой по чарке сакэ, кто на всякий случай надел кольчугу, а кто прихватил меч, передававшийся в семье из поколения в поколение. Иные сунули за пазуху горсть бобов, с помощью которых в праздник Сэцубун изгоняют из домов нечисть. Иные вооружились палками и дубинками, а кое-кто — даже деревянными копьями. И хотя все они дрожали от страха, толпясь у ворот дома Дзиндаю, им не терпелось увидеть чертову лапу. Ныне, как и в старину, немало глупцов!

Но вот наконец наступил вечер — время, которое Дзиндаю счел наиболее подходящим для осмотра своего сокровища. Сам он снарядился еще более тщательно, нежели остальные, и, взяв в руку свечу, пригласил всех в кладовку.

— Лапа находится в этом вот сундуке, — объявил он. — Сейчас я открою крышку.

Переглянувшись между собой, все окружили сундук и заглянули в него. И — о, чудо! — им показалось, будто чертова лапа шевелится. От страха люди едва не лишились рассудка, а те, кто пришел с мечами, вытащили их из ножен да впопыхах и поранили друг друга. Одним словом, дело это для многих добром не кончилось. Но как бы то ни было, весть о случившемся вмиг облетела город, и весь вечер дом Дзиндаю осаждали любопытные, которым не терпелось увидеть чудо.

А наутро стало известно о двух стражах врат, унесенных водой из храма Тёмёдзи, и теперь все вокруг потешались над событиями минувшего вечера. Дзиндаю же, который наделал столько шума из ничего, дали прозвище: “Второй Ватанабэ-но Цуна”37.

ДОЛГИЙ ПУТЬ К ЗНАКОМОМУ ИЗГОЛОВЬЮ

На острове Авадзи, где, как сказано в одном стихотворении, “раздается крик куликов”, Бандзану довелось услышать об одном поистине печальном происшествии. Оказался Бандзан в тех краях потому, что корабль, на котором он плыл, сделал остановку в бухте Эдзима, и ему поневоле пришлось дожидаться здесь утра. Мрачное это было место. В какой-то старинной песенке поется о “цветущем Эдзима”. И где только привиделись цветы тому, кто сложил эту песню? Несмотря на весеннюю пору, поблизости не найти было ни одного цветущего вишневого дерева, на всем лежала печать уныния, как это бывает в осенние сумерки. “Лишь в бухтах — бедные рыбачьи шалаши...”38 Подойдя к одному из них, Бандзан увидел, что там собрались местные жительницы почаевничать да посудачить. Как раз в это время одна из женщин, взглянув на которую можно было сразу понять, что невестке ее живется несладко, говорила:

— Поспешность никогда не доводит до добра.

В этих словах было столько значения, что Бандзан невольно прислушался. И вот, что он узнал.

Жил в той бухте рыбак по имени Китагиси Кюроку. Каждый год уходил он в восточные моря на лов сардин и тем добывал себе пропитание. Обычно вместе с ним отправлялись на промысел и его приятели-рыбаки, но прошлой осенью Кюроку отправился в одиночку.

Шло время, а Кюроку все не возвращался. Весточки же о себе он послать не мог, потому что не знал грамоты, вот и выходило, что, сам того не желая, он причинял своим близким немалое беспокойство. К тому же осень в том году выдалась непогожая, и рыбачьи лодки тонули одна за другой.

— Видно, Кюроку нашего уже нет в живых, — сокрушались его домочадцы.

А тут еще какой-то человек заявил, будто собственными глазами видел, как утонул Кюроку, а вместе с ним еще двести пятьдесят человек.

— Недаром было у нас недоброе предчувствие. Хорошо, что мы дома остались, — говорили друзья Кюроку, и от этого на душе у его близких становилось еще тяжелее.

Но горше всех было, конечно, жене Кюроку, она так страдала, что готова была лишить себя жизни. Это и понятно, — ведь была она искренне привязана к мужу. Войдя в дом жены зятем, Кюроку жил с нею в полном согласии и родителей ее почитал; потерять такого человека для всей ее семьи было большим горем. Наступила зима, за нею — весна, наконец миновал почти год, а от Кюроку по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Теперь ни у кого не оставалось сомнений в том, что он погиб. Считая день, когда он покинул родное селение, днем его смерти, близкие Кюроку пригласили священника и отслужили по нем поминальную службу.

Проходит время, и горе понемногу забывается, — так уж устроена жизнь. Глядя на жену Кюроку в самом расцвете молодости, родственники принялись ее уговаривать:

— Обидно в такие годы оставаться вдовой. Нашла бы ты себе мужа, и родителям твоим было бы спокойнее.

Но там слышать об этом не хотела. В скором времени намеревалась она отречься от бренного мира, остричь волосы и провести остаток жизни, возжигая благовония и ставя цветы на божницу в память о покойном муже. Но родственники не отступались.

— Рассуждать так может лишь дочь, забывшая о долге перед родителями, — твердили они и в конце концов уговорили ее снова выйти замуж.

И вот выбрали счастливый день и назначили свадьбу.

Женихом был Коисо-но Мокубэй, рыбак из того же селения. И видом своим и ловкостью превосходил он Кюроку, изъянов за ним никаких не водилось. Готовясь к встрече нового зятя, родители женщины радовались, а родственники и подавно не помнили себя от счастья. Хотя новобрачные выросли в захолустье, на свадьбу жених, как и положено, надел хакама9, а невеста украсила прическу самшитовым гребнем. Только новобрачные приступили к троекратному обмену чарками сакэ, как в дощатую дверь их невзрачного жилища полетели камешки, — подобный обычай существует повсюду и объясняется, видимо, завистью к счастливым жениху и невесте. С наступлением ночи, однако, шум утих, новобрачные улеглись в постель и сдвинули изголовья. Тут женщина как-то само собой забыла прежнего мужа и, воспылав любовью к Мокубэю, отдалась во власть нового чувства.

Утомившись за вечер, все в доме крепко спали. Наступило утро, но дверь все еще оставалась на запоре. Тут-то как раз и воротился из дальних краев Кюроку. Войдя в дом на правах хозяина, он поспешил взглянуть на жену, по которой стосковался в разлуке. Сквозь оконце, выходящее на юг, уже пробивались солнечные лучи, и Кюроку увидел, что изголовье у жениной постели небрежно сдвинуто. Рассыпавшиеся по нему волосы показались Кюроку еще прекрасней, чем прежде. “Пригожее моей жены нет женщины в нашем селении”, — с гордостью подумал он и пристроился в постели рядышком с нею. Женщина тотчас же проснулась и, вскрикнув от неожиданности, залилась слезами. Тут из-под одеяла показалась голова вконец растерявшегося Мокубэя.

— Что все это значит? — вскричал Кюроку, закипая яростью.

Женщина стала объяснять, так, мол, и так, но Кюроку не пожелал слушать никаких оправданий. Вот что значит злой рок! В особенности же обидно было Кюроку, что из всех мужчин жена его выбрала именно Мокубэя, с которым они давно уже враждовали! В тот же миг в голове Кюроку созрело решение, но прежде чем его осуществить, он рассказал жене о тяготах, кои ему привелось испытать, когда лодку его отнесло к берегам Осю. После этого он взял нож, убил сначала жену, потом Мокубэя, а напоследок себя самого. Для жителя захолустного рыбацкого поселка это был поистине удивительный поступок!

53
{"b":"180615","o":1}