Иногда она прислушивалась и всматривалась во что-то, что видела и слышала только она. Ей казалось, что она слышит звуки горна, который вскинул Павлик. И они вместе шагают под эти звуки в распахнувшуюся даль…
И вдруг перед отъездом, перед самым отъездом, всё рухнуло. Её послали на слёт монгольских пионеров. Это было почётно. Но всю дорогу в поезде и в самолёте она хмурилась и, хотя летела в Монголию, видела впереди Артек и слышала звуки горна. Правда, на слёте она оживилась: и здесь многое напоминало об Артеке.
Но теперь её собирались везти в пески, в голую пустыню, за какими-то мёртвыми костями! И с кем?
«Светка? — она усмехнулась. — Малышка! Пятый класс! Генка? Хвальбушка! Ему бы только щегольнуть эрудицией. Коля? Улыбается по каждому пустяку. Ничего общего…»
А ехать придётся. И всё из-за этого динозавра!
ЭТО ЖЕ ГЕНЕРАЛ ДАВЫДОВ!
Планы были обсуждены, решение принято. Надо было действовать. И Церендорж, кое-что обдумывая, уже покатился к выходу, но директор музея попросил делегатов оставить запись в книге почётных гостей.
Генка оказался, как всегда, впереди и открыл толстый кожаный том. Коля, по просьбе ребят, сел к столу и взял ручку.
И вдруг, пробежав предыдущую страницу, он откинулся на спинку стула:
— Ребята!
— Ты что? — спросила Светка, да и остальные, даже Вика, посмотрели на него с удивлением: в чём дело?
— Читайте! — сказал Коля, показывая запись, сделанную твёрдым почерком.
— Ну, читай! — сказал Генка и стал быстро читать сам, но от слова к слову внимательней и серьёзней: —
«Большое солдатское спасибо за память о боевом братстве советских и монгольских воинов в дни суровых испытаний, о тех, кто не пожалел жизни в боях за свободу трудового народа. Будем всегда верны нашей дружбе. Для счастья. Для труда».
— И дальше, читай дальше! — нетерпеливо подсказал Коля.
— «Генерал-лейтенант Советской Армии, дважды Герой Советского Союза И. Давыдов», —
дочитал Гена.
— Ну и что? — сказала Светка. Она рядом с генералом поднималась вчера к памятнику на горе Зайсан и даже трогала его Золотые Звёзды.
— Так это же генерал Давыдов! — вскрикнул Коля. Он и сам шёл вчера рядом с ним. Но если бы он только знал, что идёт рядом с генералом Давыдовым! Ведь у него к Давыдову было столько вопросов!
Когда в школе решили создать книгу боевой славы отцов и дедов, Коля тоже отыскал дома в шкафу дедовы медали и орден Отечественной войны. А за что их вручили, никто не знал.
Но рядом с наградами лежала фотография, на которой дед стоял вместе с другими бойцами возле заснежённого танка. Одни бойцы были в маскхалатах, другие в полушубках, и среди них сидел на броне коренастый танкист с Золотой Звездой Героя. А на обратной стороне снимка была карандашная надпись:
«В центре — дважды Герой Советского Союза, ныне генерал-лейтенант И. П. Давыдов».
— Раз они были в одной части и даже вместе фотографировались, генерал, наверное, знает, как воевал дед?
— Конечно! — сказал Генка. — Надо искать генерала!
ОБИДА
Пока Церендорж отыскивал добрых духов, а Коля и Генка носились по гостинице и приглядывались, не вспыхнут ли где-нибудь генеральские звёзды. Светка в белых чулочках и синей юбочке совершенно спокойно прогуливалась по коврам прохладного вестибюля и ждала, когда ей скажут: «Пора!»
Несколько раз выглядывала из номера Людмила Ивановна и спрашивала:
— Ну что? Волнуешься? Репетируешь?
Но Светка недоуменно пожимала плечами, зачем? Она и в Ереване пела без репетиции! И только когда очутилась на сцене, в театре, она вдруг почувствовала, как в груди что-то заколотилось. Нет, Светка и не думала волноваться. Просто ей захотелось хорошо спеть.
Но вот она посмотрела сквозь щёлочку в кулисах и увидела ждущие лица монгольских ребят, пожилых партизан в орденах и в красных галстуках, а в первом ряду Генку, Колю, Людмилу Ивановну и — самое главное — что-то говорящего Василия Григорьевича, и ей захотелось спеть так, как она не пела ещё никогда. Она приподняла голову и тихо-тихо, про себя, попробовала голос — беззвучно, будто это не голос, а птенец затрепыхал крылышками. Вот он оттрепетал лёгкую мелодию, и Светка посадила его на место: «Получается! Летит!»
Но птенец не захотел сидеть, а беспокойно толкнулся снова и где-то в глубине у самого горла сам отмахал беззвучно ещё одну мелодию. Он собирался начать третью, но тут ударил, легко зазвенел бубен, и по сцене в солнечных халатах, в новеньких сапожках-гутулах, пригнувшись, будто на лошадках, помчались монгольские ребята. Они ловко вращали нагайками, с удалью щёлкали по голенищам, а хор затягивал песню о просторах Монголии — и все в зале улыбались и раскачивались в её ритме. Потом в национальной борьбе закружились маленькие крепкие борцы. За ними красиво, но как-то грустно выполнила упражнения Вика.
И вдруг Светка услышала свою фамилию, аплодисменты. Она вышла на сцену, едва приоткрыла рот, а голос сам еле слышно вылетел, затрепетал крыльями и превратился в красивую старую песню про добрую ласточку.
И Светке вдруг показалось, что где-то в глубине зала поднимаются горы Армении, залитые заходящим солнцем. И что не её голос, а сама ласточка летит над горами и звонко-звонко взмахивает крыльями, радуясь свету и теплу. Оттого и в зале слышится такой нежный и звонкий звук, переливчатый, будто её взмахи.
Но вот песня кончилась. Ласточка махнула крылом на прощание и с последним звуком улетела за горы… И тут весь зал закричал, зааплодировал. Улыбалась Людмила Ивановна, показывал большой палец Генка, и немного лукаво кивал Светке Василий Григорьевич. И оттого, что его энергичное лицо стало таким добрым и спокойным, а глаза говорили: «Ну вот, видишь, все понимают!» — Светке захотелось петь ещё и ещё. И что-нибудь специально для него! Она вспомнила, ту самую песенку Шопена, которую они пели вместе в поезде:
А не для леса и не для речки…
Светка допела уже до середины и взглянула на Василия Григорьевича, но вдруг заметила, что он её совсем не слушает. Василий Григорьевич смотрел на крепыша-монгола, сидевшего рядом, монгол смотрел на него, и они изумлённо хлопали друг друга по плечам, подталкивали и дёргали за пуговицы.
Светка поставила звонкую точку в конце куплета и под шумные аплодисменты бросилась в зал.
ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ
Светка собиралась сказать всё! Разве так хорошо? Что это, по-товарищески? Но, добежав до первого ряда, вдруг растеряла слова и замигала.
И Людмила Ивановна, и Генка, и Коля с любопытством смотрели, как Василий Григорьевич и монгол обнимались и встряхивали друг друга, будто друзья, которые не виделись долгие годы.
— Пятнадцать лет!
— Целых семнадцать! — поправил мужчина, и Василий Григорьевич встряхнул его снова.
— Что ты делаешь? Осторожно! — раздался возглас появившегося рядом Церендоржа. — Разве так можно трясти заместителя министра!
— Что?! — с изумлением спросил Василий Григорьевич. — Заместителя министра? — И он внимательно оглядел старого друга, с которым учился в Москве, жил в одном общежитии, обедал в одной студенческой столовой. — Вот это вырос! — И Василий Григорьевич похлопал его ещё раз по плечу.
— Ну, пока я рос, — скромно сказал заместитель министра. — кое-кто весь мир исплавал. Колумб!
И, уловив нужный момент. Церендорж сказал:
— А теперь вот со всей командой собирается к динозаврам!
Заместитель министра улыбнулся всей делегации, ласково потрепал Светкину макушку:
— Гаспарян! — Но вдруг, сообразив, переспросил: — К динозаврам? Но это же Гоби!
