Пристроился к очереди в пивнуху. Очередь качалась — и сама по себе, и каждым стоящим в отдельности. Где-то впереди маячила потная плешь вислогубого мужика — не вышло в автопоилке, решил пивком побаловаться. Иван зла не держал, считал, что и на него сердиться не за что. Рядышком две мятые личности копошились у большой желтой урны — остатки воблы выискивали. Один нашел оброненный кем-то гривенник и чуть не захлебнулся от радости. Другой смотрел на удачливого налитыми завистливыми глазами, кривил рот. На них никто не обращал внимания, приелись уже завсегдатаи. Тут же, никого не стесняясь, прямо на улице четверо распивали водку из пивной кружки с отбитой ручкой. На них тоже не смотрели — одним было безразлично, другие отворачивались, чтоб не травить душу. А в общем-то очередь шла лениво, без ажиотажа и суетности. Иван успел выкурить две сигареты на улице и одну внутри. На таблички и сулимые ими строгие наказания, штрафы внимания не обращали — в дыму было трудно разглядеть лицо человека, стоящего в пяти метрах.

Особо наглые лезли без очереди. Разливщица отпускала им через двух очередников, и никто особенно не нервничал по этому поводу. Работала она быстро, кружки только мелькали в ее руках с толстыми сосискообразными пальцами. Иван как завороженный следил за этими пальцами, ему казалось, что они держатся только благодаря потускневшим золотым кольцам-бочонкам — сними колечки, и пальцы отпадут, все, кроме, больших, на которых украшений не было. На недолив не жаловались, народ не мелочной! Ежели мало тебе, так бери на кружку больше, вот и дел-то всех! Везде свои порядки.

Иван с продавцами вообще боялся портить снижения, где бы то ни было: чего дали — на том и спасибо, и вот и сейчас, получив свои четыре кружки с густыми склизкими козырьками, он отошел к стене — тут было посвободнее, чем в автопоилке. Пристроился, огляделся и единым махом выглотал первую. Прошибло потом, рубаха на спине снова намокла. Приготовился стоять долго, тянуть наслаждение. А что еще, куда теперь спешитьто? В случае чего и добавить можно пивка или сгоношить с кем-нибудь на что-нибудь покрепче. Эх, хорошо было на душе у Ивана после автопоилки — легко и пусто.

Как-то незаметно, исподволь рядом втерся вислогубый мужичок. Он не оборачивался, все спиной крутил. На его рубашке остались слабые разводы, память о стенке в заведении напротив. Вертлявый и суетный, он начинал раздражать Ивана. И чего елозит, места мало, что ли! Иван потихоньку отодвигался назад. А вредный тип все наступал, не оборачиваясь, спиной. Терпения хватило еще на две кружки. Когда оставалась одна, последняя, а мужик все пер, Иван оттолкнул его плечом. Вислогу бый будто ждал — полкружки пива, прямо через согнутый локоть выплеснулись Ивану на его новые бежевые брюки. Он даже отшатнуться не успел. Но главное, он и возмутиться не успел — вислогубый заверещал на всю пивнуху, сначала бессмысленно и дико, потом уже членораздельно:

— А-а-эхр-ры-ы!!! Трояк! Он сзади стоял, трояк спер! Из кармана, гад! Последний!!! А-а-ыии…

Иван опешил, даже про мокрые брюки забыл. А вислогубый заливался:

— Вот он, вот он, держите! — его скрюченный палец тыкал в Иванову грудь, где в полупрозрачном кармашке рубахи и впрямь просвечивала зеленью трехрублевая бумажка.

Но она была его собственной, честно заработанной. От такой наглости можно было растеряться. И Иван растерялся.

— Где?! — из-за плеча вислогубого выдвинулась обрюзгшая круглая харя, именно харя, а не лицо, заросшая рыжеватым редким волосом. — Где он, падла?!

Иван видел, что «харя» пьяна в лоскуты, еле на ногах держится. Но он смотрел на вислогубого, в упор смотрел. И это было большой ошибкой. «Харя» подступила ближе — низкорослый, кряжистый бугай тупо вперился в трояк, просвечивающий из кармана, зарычал утробно… и Иван не успел опомниться, как его сшибло с ног. Он даже замаха не видел — удар, вспышка, и все перевернулось в глазах.

Бугая волокли к выходу двое, его же собутыльники, от греха подальше. Вокруг Ивана скучивался народ, гудел восторженно и громко. А он сам не мог и приподняться, отказывали ноги. Но самое неприятное было в том, что вислогубый, склонившись над ним, злорадствуя и торжествуя, противно смеялся прямо в лицо — рот растягивался до ушей, змеился, скособоченный большой нос морщило и раздувало, выпученные глаза стали вдруг злы и узки — ни зрачков, ни белков, один торжествующий посверк. Он все время что-то говорил, грозил пальцем, а потом ловко вытащил три рубля из кармана Ивановой рубашки, сунул их в брюки, плюнул совсем рядом, забрызгав лицо, и ушел, подхихикивая на ходу.

Кто-то подхватил Ивана под руку, приподнял, прислонил к стене. Кружки с пивом не было, увели, покуда он валялся на полу. Бежать вдогонку не доставало сил, да и желания такого не было. Иван испытывал сильное отвращение к себе самому, даже хмель на время покинул его. Не хватало только разрыдаться. Он хватил кулаком по стойке, так, что у соседей подскочили кружки, ткнулся лбом в стену.

— Эй ты, полегче! А то и добавку схлопочешь, фрайерок! донеслось хрипато сбоку.

Иван головы не повернул. Выскреб из кармана всю мелочь, подцепил в руку три пустые кружки и пошел добавлять.

— А может, хорош, а то опять свалишься? — засмеялась в лицо разливщица, тугой струей наполняя посудины. — Видать, ножки-то слабенькие, а?!

— Ножки слабенькие, а жить-то хочется! — в тон ей проговорили из очереди и тоже засмеялись.

— Да пошли вы… — тихо, почти шепотом промямлил Иван, даже не обижаясь на шутников, — поглядеть бы, какие у вас!

Пиво было паршивое, бессовестно разбавленное и с кислинкой. На трезвую голову навряд ли кто стал бы хлебать такую бурду. Но трезвых здесь что-то не наблюдалось.

Иван все надеялся, что вислогубый подонок вернется, хотя и знал, что ни при каких обстоятельствах тот не рискнет второй раз встретиться с ним. Но пьяная, шальная надежда была. Простоял час, еще добавлял. После удара в голове, у самых висков засела глухая, но ощутимая боль. Она не то что бы доставляла большие неприятности или особо чувствовалась, нет, она просто была — тихая, почти незаметная, но присутствующая, ни на секунду не стихающая, будто поселилось вдруг под черепной коробкой какое-то мягкое маленькое существо, не слишком назойливо напоминающее о своем присутствии. Иван не придавал ей особого значения. В какой-то миг он подумал, что еще хорошо отделался, могло быть хуже, если б не увели бугая. Но на того как раз злобы и не было почему-то, тот был тупым орудием, что с него взять. Постепенно возвращалось нормальное настроение, временная неожиданная «трезвость» прошла. Выпитое ощущалось основательно — да и куда оно могло подеваться?