— Хорошо, что они почти никогда не добираются до нашей границы, — заметил Костя. — И хорошо, что наше правительство давно сняло эмбарго на нанесение тактических ядерных ударов.

— Хочешь сказать, что каждый новый сезон начинают с ядерки? — не веря переспросила Хана. — Это же пипец, как вредно! Там радиация должна быть — вмиг без костюма РХБЗ поджаришься.

— Так, испытания каждый раз разные, — пожав плечами, ответил Алабаев.

— Как и в пирамидах, — кивнул я. — А с отцом что?

— Ну, мать говорит, что она после родов несколько раз меня брала с собой в испытание, когда уже безопасно было. Что он радовался, приносил всякие мелкие подарки, а потом ей просто сказали, что он умер. Мне тогда четыре было, но я этот момент хорошо помню. Её лицо тогда… — Костя поморщился, отворачиваясь к окну. — В общем, погиб он, во время одного из бедствий, они там постоянно, а не как у нас. Маме достался кулон с фоткой, а мне какое-то благословление.

— Какое-то? — уточнила Ханна.

— Понятия не имею, что это значит, — пожал плечами Алабаев. — Да и плевать мне. Вот дядя Арсен — отличный мужик, и рядом всегда, и поможет, если надо, и научит. А этот, ну его… любовь любовью, но разве не понятно сразу было, что затея обречена на провал? Он же к нам прийти не мог. Да и мы к нему тоже.

— Получается ты дитя двух миров? — озадачился Туча. — А если, ну знаешь, попробовать тебе на ту сторону перейти?

— Да брось. Зачем мне это? Да и родился-то я в этом мире, — отмахнулся Костя, которому явно продолжение разговора не сильно нравилось. Честно сказать, мне от отца тоже достались только проблемы, так что я совершенно не горел желанием встречаться с его старыми друзьями. Тем более что именно они похитили мою маму, единственного близкого человека, что у меня оставался.

— К дворцу подъезжаем, — сказала Настя, вырвав меня из задумчивости и одновременно меняя тему для разговора. — Надеюсь, всё нормально пройдёт.

— Я тоже. Иначе придётся развязать маленькую, но кровопролитную войну.

— Я с тобой, — проговорила девушка, положив ладонь поверх моей. — Но желательно всё же обойтись без крови. И уж точно без войны.

— Знаю, — только и ответил я, не став убирать руку. Через минуту машины остановились перед центральной лестницей, и у нас невольно перехватило дух. Пусть временный дворец и был подделкой, исполнена она была на высочайшем уровне.

Само это место дышало скорбью по тысячам жизней, положенных с обеих сторон. Пропитанное кровью тысяч людей и миллионов монстров, оно по праву считалось самым жутким и завораживающим местом в империи. За восемнадцать лет, прошедших с первого вторжения, эта равнина была так щедро напоена кровью и болью, что земля будто окаменела от ужаса.

И на этом мрачном пьедестале стояло оно — здание-иллюзия, дворец-обманка. Его фасад, ослепляющий белизной и отполированным до зеркального блеска камнем, был бутафорией. За тонкими плитами мрамора скрывался пеноблок, а величественные колонны, казавшиеся монолитными гранитными исполинами, были полыми гипсокартонными муляжами.

Под сводами, украшенными великолепной, сложнейшей мозаикой, скрывалась обычная потолочная плёнка с цифровой печатью. Всё здесь кричало о фальши, но кричало так громко и так уверенно, что ложь становилась убедительнее правды.

Широкие золочёные врата вели не в зал, а в длинную, затемнённую галерею. Воздух здесь был густой и неподвижный, пахнущий озоном от скрытых систем безопасности и сладковатым ароматом дорогих духов, маскирующих запах пота и страха.

Стены были отделаны съёмными панелями из тёмного дерева, в котором тонули массивные рамы с пейзажами и портретами предков — копиями, разумеется. Сейчас, при подготовке к очередному бедствию, оригиналы сняли и вывезли, и там, где размеры рам не совпадали, оставались выцветшие следы.

Под ногами мягко пружинил ковёр цвета старой крови, поглощающий любой звук. Шаги по нему были беззвучны, будто ты уже стал призраком. Единственным источником света были узкие светильники, встроенные в пол, чьи лучи выхватывали из тьмы детали: идеальную резьбу на фальшивых панелях, холодный блеск глаз на портретах. Эта галерея была предназначена для одного — подавить, ослепить и подготовить гостя к главному.

В первый раз, на инициации, зал не произвёл на меня такого гнетущего впечатления, и сейчас разумом я понимал, что и для чего сделано, но чувства обманывались и кричали о том, что передо мной истинное величие, требующее беспрекословного подчинения.

Шестиугольный, как и само сокровище империи, идеально выверенный зал, был лишь оболочкой для Обелиска. Гиганта, уходящего на десяток метров вниз под пол, и вверх. Мы могли видеть лишь часть его, а археологи, впервые обнаружившие обелиск в городище Аркаима, и вовсе откопали лишь верхушку. Тогда серую и мутную, но сейчас по чёрной, словно бескрайний космос, поверхности бежали золотые символы Древних.

Некоторые я без труда узнавал, сам пользовался не один десяток раз. Для того чтобы различить другие, часто находящиеся словно в глубине, приходилось тщательно присматриваться и угадывать контуры. Третьи же были и вовсе словно специально превращены в непознаваемые фигуры диковинных зверей или птиц.

Но это было нормально. Почти. Ведь кроме золотых символов на обелиске обнаружились и редкие, но хорошо видимые зелёные символы. Искажённый язык магии порядка, которым пользовался архилич, которого нам так и не удалось победить. Могло ли такое случиться, что он пришёл не из пирамиды, а из этого испытания?

Раньше эта мысль меня не посещала, а теперь пронзила словно молния. Если это так, то ничто не поможет. Нет никакой перспективы. Нет толка в том, чтобы закрывать испытания в пирамидах. Просто нет.

Я должен был решить эту головоломку и чем быстрее, тем лучше. Но прямо сейчас моя цель иная, и отвлекаться от неё нельзя. От этого зависит жизнь мамы. Остальное можно решить позже.

«Или сбежать», — проскользнула в голове предательская мыслишка. Если нет возможности победить, нужно знать, когда пора отступить. И ведь если подумать, у меня даже было куда.

Мир паразитов — крайне опасный для нормальных людей, но одарённые, если им оказывать необходимую поддержку, там вполне могут освоиться. Да, без техники, но противник понятен. Мы сможем его победить. Отодвинуть границы от обелиска, достаточно, чтобы можно было жить. Начать охотиться на паразитов, отбить город, а там, чем чёрт не шутит, и весь остальной мир. Главное, чтобы лич не забрался к нам…

Плохая мысль. Малодушная. Трусливая. Сбежать. Увести тех, кто дорог. Спрятаться и плюнуть на остальной мир. Поменять одну трагедию на другую. Но как крайний вариант. Нет. Я уже всё для себя решил. Мы сумеем победить, только нужно успеть закончить с одной проблемой, до появления новой.

Вначале разберёмся с похитителями. Потом с паразитами, а дальше и с зомби справимся, и лича обратно в саркофаг загоним.

Когда я очнулся от мыслей, мы уже прошли галерею и зал обелиска и вошли в зал для приёмов.

Это была идеальная, до мельчайших деталей, копия одного из залов Эрмитажа. Тот же паркет, та же позолота на лепнине, те же хрустальные люстры, отражающиеся в отполированном до зеркального блеска полу. Те же барельефы и мозаика.

Золото и мрамор. Возможно, даже настоящий. Кровавая ковровая дорожка, ведущая в центр гигантского помещения с потолками, находящимися на высоте семи метров, чтобы увидеть гербы на них, приходилось задирать голову.

Но здесь, в этом месте, его великолепие казалось жутковатым. Он был безжизненным, стерильным, как фотография. Не хватало духа истории, надышанного поколениями, не было теней в углах. Яркий, ровный свет софитов, скрытых в карнизах, не оставлял тайн.

Это была не копия, а чучело прошлого, многовекового величия, поставленное здесь для одной цели: напомнить, что империя всё ещё сильна, всё ещё прекрасна и всё контролирует. Именно здесь император, восседая на точной копии трона своих предков, принимал послов и героев, дотронувшихся до Обелиска.