Конечно, за свою долгую жизнь, начавшуюся на исчезнувшем ныне Лианоре, далеко не в первый раз любовался он раскрывающимися навстречу новой весне доверчивыми бутонами. Но сегодня был особый случай… сегодня сердце его останется здесь, навсегда останется среди безмятежных вишен.
Отвернувшись от прощального дара Первого ученика, Элирий медленно подошел к окну, чтобы бросить еще один взгляд на город. Солнце садилось, заливая небосклон величественным густым багрянцем, окрашивая мир цветом крови. Горы на горизонте темнели и поднимались все выше. Там, на улицах заветного Ром-Белиата, должно быть, сейчас царят неразбериха и гвалт… идет подготовка к грядущему решающему штурму, ожесточенному кровопролитному штурму… а здесь, на острове Красной цитадели, умиротворенную закатную тишину нарушают лишь редкие голоса морских птиц. Пышные заросли цветущего тамарикса алой волной разливаются по побережью, последние лучи вечерней зари дивно освещают неподвижную водную гладь залива… Как же прекрасен мир…
С пронзительным чувством Красный Феникс вдруг совершенно отчетливо осознал: это его последний закат — и закат Ром-Белиата. Это конец.
Мог ли представить он, что в благословенной богами земле, где текли молоко и мед, где яблоки цвета золота падали с яшмово-зеленых ветвей, однажды произойдет такая трагедия? Мог ли представить, что, из пепла и крови возродив цивилизацию Совершенных, построив на пустом берегу свой город надежды, он вновь потеряет все — и вновь лишится дома?
Но пути высших небожителей неисповедимы, а потому все сложилось так, как сложилось.
На уничтожение первой группы захватчиков, высадившихся на острове, и длительное поддержание священного красного огня верховный жрец храма Закатного Солнца истратил всю духовную энергию и теперь, пока лотосная кровь вновь не набрала цвет, некоторое время был свободен. Переполнявшая, распиравшая его изнутри сила исчезла. Всю свою жизнь, как мог, Элирий старался избегнуть этого критического состояния, старался не допустить полного истощения исполненной благословения крови, но теперь, для того чтобы осуществить задуманное, пришедшее на ум после откровенного разговора с Яниэром, ему требовалось прямо противоположное.
Нет, Элирий никак не мог пойти на то, что предложил проницательный Первый ученик: запечатать силу крови и бежать вместе со всеми, словно обычный человек. Это был изобретательный и вполне осуществимый выход, но… постыдное бегство из собственного храма и вечная игра в прятки с разъяренной неповиновением владычицей Ишерхэ? Для великого Красного Феникса такое существование стало бы полужизнью. Он был рожден для иного.
Впрочем, то, что он собирался совершить, также будет совершено с тяжелым сердцем. Наверное, никто не смеет и вообразить, что его светлость мессир Элирий Лестер Лар способен на такое. Ведь он — легендарный Красный Феникс Лианора, наместник небожителей на земле, светоч народа Совершенных и последний наследник Утонувшего острова… Он не может, не имеет морального права оставить свой народ без пастыря. Добровольно принятый груз ответственности давил на его плечи столько долгих лет, и он сам не верил, что осмелится сбросить его.
А еще… еще он очень любил жизнь. Любил несмотря ни на что, несмотря на все горести и потери, невзирая на испытания, которые с избытком выпали на его долю и которые он преодолевал, как мог. Да, всею душою своей Красный Феникс любил жить и не хотел умирать. Но — должен был. Все зашло слишком далеко. Для своего народа, увы, он сделался не светочем, не пастырем и избавлением, а смертельной, неотвратимой опасностью.
Он стал маяком, который приведет к ним смерть.
— Я разжег огонь, но упустил власть над ним, — с горечью проговорил его светлость мессир Элирий Лестер Лар, продолжая наблюдать, как край закатного светила опускается все глубже за горизонт, оставляя мир во тьме и безысходности. — Печаль моя глубока как море, бесконечна как небо.
К сожалению, это было правдой: в какой-то момент он потерял контроль над тем, что происходит на Материке, потерял контроль над самим собой и своей кровью. Оставаясь рядом со своим народом, он лишь навлечет на него гнев Триумфатора и нынешнего Великого Иерофанта… новые ужасные беды и преследования ждут их всех, если он будет жив.
Сейчас об этом мало кто помнил, но от рождения все Первородные, первые потомки небожителей, обладали священным правом уйти в любой момент, когда жизнь по какой-то причине наскучит или опротивеет им. Однако Красный Феникс, чья душа давним ритуалом на крови оказалась связана с высвободившейся божественной силой Ишерхэ, был лишен такого права. Душа Элирия не могла по своей воле покинуть тела, чтобы отправиться в последнее путешествие. Пока в мире существовала его чистая лотосная кровь, всецело подвластная Триумфатору, он не мог оставить мир. Он был заперт в собственном теле, как в клетке, заперт навек, чтобы день за днем служить Ишерхэ, безумной дочери темного бога.
Элирий близко знал ее очень много лет, но не мог до конца понять. Иногда казалось, прекрасная госпожа совершенно равнодушна к нему. Иногда казалось, она им до крайности одержима. Похоже, опасное чародейство, сотворенное когда-то Красным Фениксом, поработило не только его: противоестественная кровная связь, возникшая между ними в результате ритуала, сделала несвободными их обоих. Первоначально кристально чистое, наивное чувство Ишерхэ к Элирию извратилось, переродилось в нечто болезненное, уродливое и необузданное, заставляя бессмертную владычицу мучить его. В конце концов становящиеся все более изощренными издевательства сделались чуть ли не единственным ее развлечением, лекарством от ностальгии и беспросветной скуки. Чего только стоит последний приказ Триумфатора уничтожить Ром-Белиат, превратить прекрасный Запретный город в море огня… как бессмысленно жестоко…
Подчинится он жуткому приказу или нет, так или иначе Первый город Оси все равно будет уничтожен. Но — Красный Феникс позволил себе безрадостно усмехнуться — без него.
Теперь, когда он полностью освободил свою кровь от силы, очистил ее от малейших признаков цвета, временно его душу ничего не удерживало. Если Первородный решит уйти — кто в силах удержать его?
Итак, его светлость мессир Элирий Лестер Лар был наконец свободен.
Он навеки оставлял Ром-Белиат. Он навеки оставался в Ром-Белиате.
Но довольно размышлять о былом — нужно поторопиться. Еще немного, и сила крови начнет восстанавливаться вместе с непреодолимой зависимостью от Ишерхэ. Еще немного, и он снова захочет жить, захочет слишком сильно, чтобы решиться на крайний шаг.
Закат догорал. Движения Красного Феникса становились медленными — беспокойство таяло. Собравшись с духом, Элирий добровольно возлег на алтарь и в полном одиночестве свершил свое самое главное жертвование.
Верховный жрец опустевшего храма Закатного Солнца принес небожителям последнюю жертву, которую обязан был принести.
— Прими мою бессмертную душу, пресветлый владыка миров Илиирэ, — тихо сказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар, не сомневаясь, что каждое слово его, как и всегда, будет услышано там, где следует, — и заточи ее в холодной морской воде. Заточи ее на самом дне пучины, куда опустился когда-то Лианор, край Вечной Весны, дабы никто не смог призвать меня в мир против моей воли, воспользовавшись силой моей лотосной крови. Пусть душа моя пребывает в заточении столько, сколько нужно, если потребуется — до скончания времен. Пусть она будет запечатана в глубинном дыхании океана, покуда опасность призыва не минует.
И после смерти он продолжит сопротивляться…
В этот самый миг, завершая торжественное молитвенное обращение, Элирий вдруг услышал за дверями чьи-то торопливые шаги — показавшиеся узнаваемыми, но давно позабытые, — и отстраненно улыбнулся: кем бы он ни был, этот отчаянно спешащий к нему человек, другом или заклятым врагом, он уже не успеет. Слишком поздно: священнодействие завершилось, и земной путь Красного Феникса Лианора подошел к концу. Душа его добровольно отделилась от тела: до боли знакомый адитум медленно закружился и поплыл куда-то прочь, размазываясь диковинными абстрактными узорами, теряя формы и преображаясь словно бы под воздействием священного жара первоогня. Редкие звуки ослабевали и наконец совсем пропали. Предметы вокруг становились прозрачнее и прозрачнее, будто растворялись в воздухе. Элирий полуприкрыл глаза, стараясь не обращать внимание на загадочные метаморфозы. Он знал: в действительности с окружением не происходило ровным счетом ничего необычного, все дело лишь в нем самом… это он… он сам растворялся и исчезал, уходил в тонкий непроявленный мир. И от него уже почти ничего не осталось здесь, в мире живом, уже приготовившемся вновь расцвести.
