Организм отреагировал на мои мысли моментально. Я изрядно удивился, почувствовав мгновенную эрекцию. Резко сел, не хватало ещё позориться, лежа с поднятым на члене покрывалом.
— Владимир Тимофеевич, вы правда не помните? — ворковала меж тем медсестра.
Так, стоп! Почему снова Тимофеевич? Я же Владимир Николаевич. По крайней мере, с утра был им. Гуляев Владимир Николаевич, шестидесятого года рождения. И память точно не отшибло. Я помнил, как отвез жену в аэропорт, как ехал к любовнице. Аварию тоже помнил. Как по дурости закинул в салон дохлую птицу, а она вдруг ожила…
Память я точно не потерял. Скорее уж нашел еще одну, дополнительную. Разобраться бы еще, чью. Вспомнил отражение в зеркале, потом фотографию на удостоверении. Владимир Медведев? Вот кто точно Тимофеевич!
— Это ж надо было так перевернуться, — причитала девушка. — Хорошо хоть живы остались. Ну ничего, сейчас принесу обед. Немного подкрепитесь и сил прибавится. Как себя чувствуете? Не тошнит? Голова не кружится?
— Нормально. И поел бы с удовольствием, — ответил я, и вправду почувствовав голод.
— Я быстро. А вы пока телевизор посмотрите. Я включу.
Она метнулась к ящику, воткнула вилку в розетку. Нагнулась, нажала кнопку стабилизатора, на который я не обратил вначале внимания. Алевтина дождалась, пока загудит стабилизатор и только потом нажала кнопку под экраном.
Экран посветлел, потемнел, мигнул и… из глубины выплыло изображение.
— А сейчас, товарищи, мы поговорим о здоровом питании… — на экране появилась худенькая женщина и я с удивлением вспомнил её имя: Элеонора Белянчикова, ведущая программы «Здоровье». Или Юлия? Да, вроде Юлия. Я их почему-то всегда путал — Юлию Белянчикову из «Здоровья» и Элеонору Беляеву, которая вела «Музыкальный киоск».
— Алечка, какое сегодня число?
— Десятое августа, — ответила девушка. — Вы недолго были без сознания, вас привезли всего два часа назад.
— А год какой?
— Ой! — девушка всплеснула руками, прижала ладошки к круглым щекам. — Вы и этого не помните? Семьдесят шестой год. Тысяча девятьсот семьдесят шестой… Простите, одну минуточку… Я сейчас вернусь, поесть вам принесу.
Она выскочила за дверь.
Осторожно спустил с кровати ноги, сунул ступни в кожаные шлёпанцы. Встал, прислушиваясь к своему состоянию. Голова все еще слегка кружилась, но уже меньше. Слабости в ногах нет, в целом чувствую себя нормально.
Дошел до столика, придерживаясь за стену. Посмотрел в зеркало и уже не удивился, увидев в нём тридцатипятилетнего мужчину. Жесткое волевое лицо, большие залысины. Одет сейчас в полосатую фланелевую пижаму.
Итак, что мы имеем? Варианты один лучше другого. Я сошёл с ума? Нет. Сойди я с ума, мысль о сумасшествии даже бы не возникла. Напротив, когда крыша съезжает, всё кажется логичным и правильным. Может, меня чем-то накачали? Тоже нет. Галлюциногены так не работают. Первое, что отрубается после приема наркоты, это способность критически мыслить. Сейчас я был бы в эйфории. Либо, наоборот, впал в тяжелейший депрессняк. Я попал в прошлое? Блин, так не бывает! А, может, я в коме? Как Деревянко в сериале. Как он назывался? Другая сторона луны? Или нет — обратная сторона? Там герой тоже попал в аварию и пока он лежал в коме, его сознание плавало в прошлом. Может, и я сейчас так же лежу в коме, а сознание плывёт в потоках времени?
Бред. Но слишком реальный бред! И, как это не странно, самая оптимальная версия происходящего. Самая реальная.
Однако, где бы я ни был, надо выбираться.
— Соберись и подумай, как вернуться назад, — приказал себе вслух.
И тут же меня прошила мысль: а куда назад-то⁈
Куда мне возвращаться? В забитую пробками Москву? К телевизору с идиотскими сериалами и пошлыми ток-шоу? Что там ждёт меня? Или кто?
В том-то и дело, что никто.
Я снова опустился на кровать. Спрятал лицо в ладонях. В голове по-прежнему бурлила какая-то каша. Мои воспоминания сплетались с воспоминаниями Медведева. Хаотично, бессистемно, будто в мозгах тасовали колоду карт.
Дверь распахнулась. Тело само среагировало, рефлекторно, без участия приказов мозга: я вскочил и вытянулся в струнку.
В комнату вошёл Леонид Ильич Брежнев.
Глава 2
— Ну что ж ты, Володечка, аккуратней надо быть за рулём. Я ж тебя сколько учил: не гони! А если гонишь, то будь внимателен, — звучал голос, знакомый каждому моему сверстнику.
Настоящий Брежнев?.. Леонид Ильич? Одна часть моего мозга еще сопротивлялась. Говорила: не верь, это актёры, тебя разводят! Другая же относилась ко всему происходящему вполне серьезно. И, что самое странное, эта другая постепенно побеждала. С каждой минутой я все сильнее погружался в новую реальность и начинал в нее верить.
Ну точно ведь Брежнев! В самом простом, домашнем виде. На нём надеты слегка растянутые трико и шерстяная олимпийка с надписью «СССР» на груди. Через плечо перекинуто махровое полотенце. На ногах — шлепанцы из мягкой кожи. Такой весь домашний и добрый.
Знакомое с детства лицо. Я будто снова стал пионером, стою на линейке возле красного знамени с серпом и молотом. Вскидываю руку, отдавая салют. Под барабанную дробь и звук горна…
— Юные пионеры, к борьбе за дело Ленина будьте готовы!
И мы хором отвечаем:
— Всегда готовы!
Я крепко зажмурился, потом открыл глаза. Словно прогоняя видение. Но генеральный секретарь никуда не пропал. Стоял и смотрел на меня с сочувствием.
— Александр Яковлевич, дай ему отдохнуть, — обратился Брежнев к человеку, который вошёл с ним. Мне этот человек в генеральской форме тоже показался знакомым. В памяти всплыло: «Рябенко, Александр Яковлевич. Начальник охраны Брежнева. Мой начальник!». Блин, снова не моя память! И начальник это не мой, а Медведева.
— К Чазову отправьте, — приказал генералу Леонид Ильич, а потом снова повернулся ко мне. — Ты, Володечка, мне живой и здоровый нужен. Пусть тебе Чазов голову просветит. А то что-то смотрю, до конца в себя не пришёл. Такое после контузии бывает. С фронта помню. Ну, выздоравливай, Володечка, ты мне скоро понадобишься.
Он развернулся и покинул комнату.
Генерал Рябенко на минуту задержался. Подошёл ближе, смотрел на меня несколько минут молча, потом сказал:
— Встанешь на ноги, мы с тобой ещё поговорим. Не поставил в известность меня и старшего по смене. Грубое нарушение дисциплины.
— Я же в свой выходной, — машинально, на автомате, начал оправдываться.
— Разберёмся, — отрезал Рябенко. В его голосе звенела сталь. — Давай приходи в себя, потом побеседуем.
Он тоже вышел. Я снова рухнул на кровать.
Итак, пора принять: я попал в прошлое. Оставлю это пока основной версией происходящего. Всё равно никаких более правдоподобных идей не имеется.
Что же делать дальше? Вернуться в две тысячи двадцать пятый я не могу. Да и не хочу. Много радости снова стать старым и больным? Никому не нужным, списанным человеком в «возрасте дожития»? Ну нафиг такое счастье! Даже если я теперь в коме и всё это мне мерещится, тоже чёрт с ним! Вполне себе нормальная такая кома, интересная даже.
Как говорится, если не можешь изменить ситуацию, прими её и обрати себе на пользу. Я, конечно, не ходячая энциклопедия, но кое-что помню из прошлого. И в силу возраста, и в силу предыдущего профессионального опыта.
Например, генерал Рябенко, тот, что заходил с Леонидом Ильичом. Старый служака, которому генсек доверяет безусловно. Начальник охраны. Это я помню.
Нахожусь я, если не ошибаюсь, в Заречье. Дача Брежнева. В моем времени на этом месте Рублёвка. Дача никуда не делась — в ней музей, и я там бывал. Так что с расположением комнат более-менее знаком. В коридорах не заплутаю.
Сейчас здесь семьдесят шестой год. Первый год десятой пятилетки.
В Америке президент Джеральд Форд готовится к выборам. Хотя нет, это в семьдесят пятом было. Сейчас семьдесят шестой, и он с треском продул Джимми Картеру, баптистскому проповеднику. Или ещё не продул, а только продует? Да, выборы в Америке традиционно в ноябре. Сейчас август. Хотя если здесь действительно прошлое и семьдесят шестой год, то какая разница, кто там Америке главный? Тут гораздо важнее фигура Мишки Горби. Он куда больше роли сыграет в развале СССР, чем вся Америка вместе взятая.
