Киваю и выдавливаю из себя улыбку. Сестра права. Посыпать голову пеплом я буду потом, когда выберусь отсюда, из этой западни…
Все потом… и чувства потом… и эмоции…
– Хорошо, Кара… Я постараюсь…
Отвечаю, и сестра подается вперед, обнимает меня крепко-крепко.
– Я не тварь, Мел, я вижу, как тебе сложно. Я понимаю, что попросила у тебя больше, чем все… я понимаю… поверь… но… у нас нет выхода…
Наконец сестра отпускает меня, и я киваю.
– Мне тоже страшно, Мелина, я тоже до одури боюсь шейха, к которому вернусь в твоей роли. Если он меня раскроет…
Замолкает и вновь улыбается. Только на этот раз как-то грустно, и в глазах у нее тоска проскальзывает – лютая, дикая, почти такая же, как и моя.
И я вдруг чисто на интуитивном уровне ощущаю, что горюет она по другому мужчине, и это не шейх…
– Почему ты не убежала с тем мужчиной, с которым легла? Почему он не пришел к отцу и не попросил тебя в жены? Он же понял, что был первым…
Задаю свои вопросы, и Каролина бледнеет. Во взгляде проявляется затравленность. Больше передо мной нет расчетливой и продуманной девушки, которая всегда была первой в нашем дуэте. Каролина по характеру другая.
– Не лезь в это, Мел. Не стоит, – отвечает спустя паузу, когда вновь эмоции стираются с ее лица и появляется улыбка, – как я уже сказала, одного камня за пазухой тебе достаточно. А теперь марш в ванну и приведи себя в порядок. Будем играть свои роли до конца… каким бы он ни был…
Последнюю фразу проговаривает тогда, когда я уже слетаю с постели и приближаюсь к ванной комнате, но все же я слышу, оборачиваюсь и смотрю на сестру, которая вновь становится какой-то холодной и далекой как статуя.
– Поживее, Мел, сейчас, если отец воплотит в жизнь свою угрозу с врачом, вся наша семья пойдет на эшафот под меч Макадума. Шейхи правят железной рукой, и у них нет слова «пощада».
Киваю. Слова сестры правдивы. Я общалась с Аязом и поняла его взгляды, а еще характер немного.
Такой, как он, не простит.
Не зря рассказал мне легенду… не зря… это было предостережение… возможно, показал жене, что не потерпит неповиновения…
Я уже ничего не знаю.
Я просто хочу домой…
Скрываюсь в ванной и быстро принимаю душ, привожу себя в порядок. Каролина права – мы должны быть сильными, должны отыграть свои роли до конца… каким бы он ни был, а мне… мне нужно вернуться в свою жизнь.
Я здесь больше не выдержу.
С этими мыслями выхожу из душа и наспех сушу волосы, привожу себя в порядок. Когда возвращаюсь в спальню, Каролины уже нет. Она исполнила свой долг. Поговорила со мной и поняла, что сбивать ей планы я не собираюсь.
Мы с ней в одной лодке, если потонет одна, за ней пойдет и другая. Поэтому, во всяком случае, пока я здесь, мне остается только играть… а потом… потом я вернусь домой и, надеюсь, смогу отмыться от всего…
Надеюсь… но знаю, что не смогу. Ожоги и раны станут частью меня, а эта ложь… она будет со мной всю мою жизнь.
Я уже знаю, что больше никогда и ни под каким предлогом не вернусь в эту страну и с сестрой не увижусь.
Потому что… не смогу…
Я оставлю свою любовь и чувства в прошлом. Но видеть Аяза с ней… это выше моих сил…
Надеваю свои старые вещи, которые привезла с собой, приклеиваю к губам улыбку и спускаюсь к столу.
– Дочка, тебе лучше? – спрашивает отец, присматривается ко мне.
– Да… уже все хорошо. Видимо, вирус какой-то схватила, а он несколько дней только мучит, потом отступает…
Занимаю свое место, улыбаюсь, встречаясь взглядом с Фатимой, которая вновь сияет бриллиантами и золотом, будто боится, что муж прямо сейчас скажет «талак» – и ей придется утаскивать все свое добро с собой, вот и носит все…
Злые мысли. Но… какими они могут быть по отношению к этой женщине?!
– А где мама? – спрашиваю с нажимом, замечая, что она так и не подошла.
– Она предпочла позавтракать в своей комнате. Все же нога немного беспокоит, – отвечает отец.
Киваю. Не верю в это, но понимаю мать. Понимаю, почему она не хочет сидеть с Фатимой за одним столом.
Она исполнила свой долг, приехала на свадьбу дочери, но больше нервов на все это у нее не хватит.
Дальше я пытаюсь поддержать непринужденную беседу, прислушиваюсь к тому, как Фатима расспрашивает Мелину о дворце Макадумов, и с удивлением понимаю, что сестра рассказывает о нем так, будто действительно была там…
Завтрак заканчивается, и я встаю, отец больше не смотрит на меня с напряжением, кажется, поверил в мое выздоровление и… это хорошо…
Я иду в комнату к маме. Открываю дверь и нахожу ее в постели. На коленях поднос с овсянкой, фруктами и крепким кофе, как она любит,
– Доченька, – при виде меня мама словно хочет подняться, но больная нога дает о себе знать.
– Мамуль, доброе утро, – отвечаю и улыбаюсь действительно счастливо.
– Как ты, дочка?
– Уже лучше, а ты?
– Тоже хорошо.
Подхожу и целую маму, обнимаю ее крепко. Начинаем болтать ни о чем, но вдруг мама хмурится, приглядывается ко мне…
– Что случилось, пока меня не было? – задает неожиданный вопрос.
И в эту секунду у меня сердце останавливается. Я не знаю, каких мыслимых и немыслимых усилий мне хватило, чтобы лицо не дрогнуло, чтобы моя внутренняя боль не просочилась наружу.
Я загоняю все свои эмоции, заставляю себя улыбнуться и непонимающе смотрю на мать.
– Ничего особенного. Я заболела. Из комнаты почти не выходила… – отвечаю, пытаясь придерживаться легенды сестры, но суть в том, что мне не нужно притворяться.
Я действительно выгляжу как после болезни, ничего критичного, но все же…
И я не лгу. Я говорю нечто очень близкое к правде, но ту ужасающую ее часть, которую я стараюсь закрыть в своем сердце, матери не выдам.
– Не лги мне, Мел, – неожиданно отвечает мама, и я вздрагиваю, мне вдруг кажется, что мама все знает – как-то поняла, почувствовала…
У меня душа в пятки уходит от понимания, что сейчас мамочка обвинит меня в том, что случилось, скажет, какого черта мы с Каролиной творим.
Накричит. Устроит нам взбучку!
А дальше?
Дальше наш обман вскроется, и либо вся семья станет соучастниками этого безумного преступления, продолжая лгать, либо… правда вскроется, и нам всем придется вкусить гнев шейха, а учитывая характер моей мамы, я уже примерно понимаю, что, скорее всего, будет второй вариант.
Сначала она выскажет все отцу, затем достанется и Фатиме, и мама будет права, ведь они не смогли уследить за моей сестрой и уберечь ее от ошибки, которая столь роковым образом может стоить всем нам жизни, а затем мама устроит взбучку мне – за то, что я сделала…
В любом случае… я понимаю, что подобное открытие уничтожит всю нашу семью так или иначе, поэтому делаю единственное, что могу в этой ситуации, – молчу…
Мама же накрывает мою ладонь, сжимает пальцы и заглядывает в глаза.
– Я все знаю, Мел, – вдруг говорит, и я вздрагиваю.
Смотрю на маму во все глаза, и у меня язык отнимается. Я даже ничего сказать не могу. Каменею вся.
– Да, дочь, знаю, – уверенно выговаривает мама и кивает, – тебе здесь плохо, и пока меня не было, скорее всего, Фатима отыгрывалась на тебе, я ведь права?!
Мама хмурит брови, а до меня с запозданием доходит все, что она только что сказала.
– Это твой дом. Дом твоего отца. Ты его дочь, дорогая, и права в этом доме у тебя ровно такие же, как и у Каролины! Кто здесь гость – так это Фатима! Умей постоять за себя, Мелина. Никто не имеет права обижать тебя!
Мама защищает меня словно тигрица, а у меня в глазах слезы набухают, и я подаюсь вперед и просто обнимаю ее крепко-крепко.
– Мамочка… я так люблю тебя…
Выговариваю тихонечко, но она слышит, всхлипываю и плачу. Горько, сильно.
Пусть не могу сказать причин, пусть не в силах изменить все то, что случилось, но сейчас я выплакиваю свою боль единственному близкому человеку, который всегда на моей стороне…
– Ну, тише, милая, тише… Я с отцом поговорю, устрою тут Армагеддон! Поймут у меня, где раки зимуют! – мама успокаивает меня, гладит по спине. – Расскажи мне, родная, что было, пока меня не было. Что тебе эта змея говорила?
