— Зачем ты, дурачок, лезешь во все это? — где-то в уголках ее глаз сверкнула влага. Правда, до слез еще было очень далеко, но на душе все равно было очень тяжело. Племянник все-таки, родная душа. — Я же тебе говорила, что за него держаться нужно, а не…

Еще раньше предчувствовала Камова, что все равно или поздно придет к этому. Слишком уж легко, несерьезно ее Витяй ко всему относился. Она, конечно, надеялась, что он изменится. Став во главе воровского мира столицы, племянник должен был стать другим: более серьезным, ответственным, взрослым, в конце концов.

— Эх, Витяй, Витяй, как был разгильдяем, таким и остался…

К сожалению, сегодняшний разговор лишь подтвердил то, что ей и так было известно. Не готов был ее племянник стать Старшим над всем воровским сообществом. Совсем не готов. Простым «быком» — да; главным над группой бойцов — тоже да. Вот его потолок.

— Что же ты раньше ко мне не пришел? Не посоветовался? Все бы решили, сделали, как надо.

Только этими бормотаниями делу не поможешь. Ничего уже не исправить. Племянник не только с головой влез в опасные распри аристократов, но и в открытую перешел дорогу своему недавнему другу — Рафаэлю Мирскому. Судя по всему, в этот самый момент люди ее Витяя уже пришли к нему. И одному Богу только известно, что теперь случится.

— Эх, Витя, дурачок, ты так ничего и не понял… С другими бы это прошло, а с Рафи — нет… Он совсем другой.

И сейчас, размышляя обо всем этом, Камова вспоминала свои первые впечатления после встречи с Рафаэлем. Тогда ее дико удивило то несоответствие между внешним почти ангельским видом невинного подростка и взрослыми суждениями об очень серьезных вещах. Разговаривая с ним, ее всякий раз не покидало ощущение, что напротив нее сидел не просто зрелый опытный мужчина, а по-настоящему глубокий старик.

Правда, мальчишка старательно скрывал свою взрослость. С другими старался общаться так, словно он самый обычный подросток из городского дна. Однако чуждость все равно «лезла» из него, как он не старался ее замаскировать. Камова видела это и в том, как Рафаэль ловко обращался со столовыми приборами, как носил одежду высокородных, как легко и свободно общался с теми, кто выше его по положению. Сама знала, как низкорожденному тяжело разговаривать с одаренным аристократом. Спина сама собой гнется, а голос становится подобострастным и льстивым. Этот мальчишка же в присутствии с благородных вел себя так, словно и сам был таким. Чего хотя бы стоило то, как он запросто шутил с самим цесаревичем Алексеем и императрицей.

— Зачем, Витя, зачем? Ты же ему на один зуб, на один чертов зуб… Я ведь тебя предупреждала…

Ей бы пойти за племянником, попробовать поговорить с ним, чтобы он «сдал назад». Витяй должен был ее послушать. Непременно послушал бы и сделал так, как скажет она. Но было уже поздно.

— Извини, Витенька.

Одна слезинка все-таки скользнула по щеке. Прикусив губу, женщина вытащила платок и осторожно промокнула уголок глаза. К сожалению, ничего сделать было нельзя. Ее племянник, сделав этот шаг, сам выбрал свою судьбу.

— Извини…

Этот незнакомец уже три раза звонил в приемную столичного жандармского управления. Просил немедленно соединить с его превосходительством и всякий раз бросал трубку телефонного аппарата, когда его просили представиться.

— Неужели снова он? — недовольно поморщился секретарь генерала Мирского, главы Отдельного жандармского корпуса, при дребезжащем звонке телефонного аппарата. Лейтенанту это все уже изрядно надоело. Кто-то, видно, настолько глуп, что никак не может осознать опасность такого поведения. Наверняка, дурень какой-то или пьяница. Голос к тому же наглый, развязный. Соединишь такого с начальником, потом выговор получишь. А кому это нужно? — Придется, связаться с телефонной станцией и отправить на адрес кого-нибудь порасторопнее, чтобы все доступно растолковали…

Но в этот самый момент из кабинета вышел сам генерал Мирский. Слыша трезвонящий звонок, он удивленно вскинул брови. В конце рабочего дня обычно было тихо.

— Какой-то шутник, ваше высокопревосходительство, уже полдня трезвонит, — немедленно вытянулся секретарь. — Не стал вас беспокоить по такому пустяку. Сейчас вызо…

— Что? — вдруг перебил его генерал. И так мрачный в последние дни, сейчас он, вообще, потемнел лицом. — Не первый звонок⁈ Выяснили кто это? Что? Я спросил, выяснили кто это? И что не отвечает и бросает трубку?

От бешеного генеральского голоса в приемной ощутимо похолодало. Паркет пробороздили ледяные ветви, на стекле появилась густая изморозь. Секретарь, сам того не желая, сделал шаг назад и вскинул перед собой руки, словно хотел защититься.

— Сгною! — бросил Мирский секретарю, бросая того то в пот, то в голод. Сам же немедленно схватился за телефонную трубку. — У аппарата! Да, слушаю! Какая еще посылка⁈ Что? Лиза⁈ Где⁈

Не прошло и нескольких секунд, как он с треском кладет трубку, едва не раздавливая телефонный аппарат.

— Всех в ружье! — коротко бросил Мирский, разворачиваясь к двери своего кабинета.

— Всех? Взвод в управлении? — с непониманием в голосе, переспросил секретарь. — Или казармы тоже?

Генерал вновь развернулся и как рявкнет, заставляя дребезжать окна:

— ВСЕХ! ВСЕХ, в ружье!

Опешивший секретарь тут же схватился за трубку телефонного аппарата.

— Дежурный, дежурный! — несколько раз крикнул он, пытаясь сквозь треск и бульканье «достучаться» до казарм жандармского корпуса. — Дежурный, черт тебя дери! Тревога! Его превосходительство приказал! Бегом! Бегом! А я откуда знаю…

Через пару минут он уже вызывал вестовых из соседнего кабинета. Нужно было оповестить как можно больше господ офицеров, многие из которых могли быть не на службе.

— Бог ты мой, что же в конце концов произошло?

Точно такой же переполох в этот момент происходил и в паре кварталов отсюда, в доме князя Сабурова. Только что «весь в мыле» прискакал старый слуга князя, который доживал свои годы в маленьком родовом поместье у города. За порядком в округе следил, чистоту наводил.

— Ваше сиятельство! Господин! — бледный как смерть старик с растрепанными во все стороны волосами ворвался в личный кабинет князя и сразу же бухнулся на колени. Удивленный таким вторжением Сабуров даже выругаться не успел от такой картины. — Беда! Не уследил, господин! Наш мальчик… — старый слуга задыхался и все никак не мог договорить. — Беда с молодым…

— Что? — князь вскочил с кресла и, приблизившись к слуге, навис над ним. — Что-то случилось с Алексеем? Отвечай же быстрее, старый пень!

Тот, и так с трудом говоря, еще и заплакал, вдобавок. Начал размазывать слезы на лице, всхлипывая каяться и просить прощение:

— … Не углядел за нашим касатиком… Ирод я, ирод… Старый дурак… Соколик-то сказал, что я должон сидеть тихо и не рыпаться… А сам…

От терпения Сабуров не осталось и следа. Одним движением он схватил старика и с такой силой тряхнул его, что клацнули зубы.

— Быстро говори, болван, что случилось с моим сыном! — заорал князь в лицо слуги.

Испугавшийся старик сразу же осоловел, как умирающая рыба. Затих, руки опустил вдоль тела.

— Там напал кто-то, господин, — наконец, он начал рассказывать что-то более или менее осмысленное. — Я ведь спрятался поначалу и толком ничего не видел. Но слышал, что они там очень сильно лаялись. Апосля пальба началась. Так палили, что ухи закладывало. Из простых левольвертов так не пальнешь…

Договорить старый не успел. Князь его отбросил в сторону, а сам быстро вышел из кабинета в коридор, откуда тут же начал раздаваться его зычный голос:

— Поднять дружину! Всех, кто на месте!

Естественно, всю княжескую дружину не собрать не за день, не за два. За княжеским родом Сабуровых, согласно родовой книге, числилось больше тысячи одаренных и четыре тысячи рядовых дружинников, почти целая армия, разбросанная по всей стране. Здесь же, в столице, за час или два можно было собрать не более трех, может четырех, десятков человек, из которых одаренными будет лишь половина.