— Не знаю, к какой-такой награде вы его представить хотите, — процедил сквозь сжатые зубы дед, — а вот к стенке его надо поставить как можно скорее! Никто и ничего о нём в Ставке не знает! — Дернул стволом пистолета Чумаков. — Ни сам товарищ Сталин, ни руководители разведывательных свецслужб! Он — немецкий диверсант…

— Да ты с ума сошёл! — рассмеялся командир отряда, пытаясь потихоньку вклиниться между нами. — Если бы все немецкие диверсанты за один присест столько фрицев положили, как товарищ Чума, мы бы уже давно Гитлера победили!

— Не знаю, как он это сделал, но… — Дед прищурился, вновь тыча в меня стволом пистолета. — Но права рисковать у меня нет! Руки поднял, гад!

— Тихо, Иван Степаныч, тихо! — Я медленно поднял руки над головой. — Не знаю, что тебе в голову взбрело…

— Ты меня знаешь? — Брови деда взлетели, когда он услышал из моих уст свое имя, а его изумлению не было предела.

К такому повороту событий он оказался совершенно не готов, хотя и пытался сделать непроницаемый покер-фейс. Но меня-то с моими возможностями ведьмака не проведёшь. Бушевавшие внутри него эмоции были для меня как на ладони, только магическое зрение пришлось подключить, для более точного их определения.

— Так, товарищи дорогие, давайте-ка в избу! — благоразумно предложил командир отряда. — Не надо греть чужие уши! Хоть у нас тут и все свои… Но сами знаете, лучше перебдеть, чем недобдеть…

— Товарищ Суровый прав, — согласился я с командиром, продолжая стоять на крыльце с поднятыми руками. — Может, Ваня, внутри продолжим?

— Хорошо, пошли, — чересчур резко кивнул мой старикан, продолжая держать меня на мушке.

Мы вошли в избу, из которой Суровый тотчас же выгнал посторонних, не пожалев даже Акулины. Когда мы остались втроём стоять посреди избы, я сбросил с головы глубокий капюшон плаща, бросающий тень на моё лицо.

— Твою мать! — не сумел сдержать крепкого словца командир партизанского отряда. — Что случилось, товарищ Чума? Ты же…

— Неаккуратное обращение с опасными веществами нового оружия, — перебил я его. — Видите, к чему это может привести?

— А я, дурак, «попользоваться» просил… — выдохнул командир, присаживаясь на лавку. Похоже, мой внешний вид его здорово ошеломил — был молодой пацан, а теперь едва ли ему не ровня.

— Мне еще повезло, — усмехнулся я. — А вот фрицам, как вы помните, нет!

— Это же уму непостижимо! — Продолжал изумленно пялиться на меня товарищ Суровый, а я продолжил:

— Ты — Иван Степанович Чумаков, — произнёс я. — Одна тысяча девятьсот двенадцатого года рождения. Лейтенант госбезопасности. Выпускник Школы особого назначения НКВД…

— Молчать! — нервно воскликнул дед. Видимо, проняло̀ его не по-детски. — Значит, крот у нас завелся в самой Ставке… — с абсолютно упадническим видом произнёс он. И куда только вся его наигранная невозмутимость испарилась? — Говори, откуда у тебя информация о моей заброске? — Дед схватил меня за грудки, совершенно позабыв про взведенный пистолет. — Это была абсолютно секретная информация, о которой знали всего несколько человек!

— Да не газуй ты так, товарищ Янус! — примирительно произнёс я, назвав деда оперативным псевдонимом. Я ведь понял, что он на сегодняшний день, по сравнению со мной — ну, натуральный пацан. — И стволом не размахивай — пристрелишь кого из своих ненароком. Это там, у фрицев можешь такие истерики закатывать, герр гауптманн! Может, у них так принято! А сейчас соберись, Ваня! Вспомни, чему тебя в спецшколе учили! Никогда и нигде не терять присутствия духа! Что бы ни случилось! А о твоей заброске я ни сном, ни духом не знал! Вот тебе честное пионерское… У меня давно связь с большой землёй отсутствует, — устало произнес я, опускаясь на крепкую дубовую лавку, выструганную из половинки древесного ствола.

— Разберемся! — резко бросил мой старик, перестав истерить, и вновь превращаясь в хладнокровного разведчика-нелегала. Который и в стане врага должен чувствовать себя как дома. — Откуда узнал, что я внедрен в 13-ю танковую дивизию под видом гауптмана Кухельмайстера?

— Видел вот этими самыми глазами, — не стал я скрывать. — И подарочек вот этот, — я прикоснулся к собственной щеке, — от меня.

— Так это ты так ворон научил гранаты метать? — Вот теперь-то дед точно офонарел.

Он уже видел, как работают мои вороньи «биодроны», и успел оценить их эффективность. Я думаю, будь на месте моего деда кто-нибудь другой, не настолько подготовленный, он бы просто не выжил.

— Да, — таиться теперь смысла не было. — Это одно из звеньев той самой вундервафли[1]…

— Какой вундервафли? — чуть не в один голос воскликнули мои собеседники.

— Ребята, да вы чего? — Я рассмеялся. — Ну, товарищ Суровый в немецком языке, может, и не силён, а ты-то, Иван Степаныч? Где твой хвалёный идеальный хохдойч?

— Постой… — задумался дедуля. — Если с немецкого, то твоя «вундервафля» — это, выходит, Wunderwaffe? То самое «чудо-оружие» о котором распускает слухи германское министерство пропаганды? — Сделал правильные выводы мой старик. Хотя, сейчас называть его стариком язык не поворачивался.

— В дырочку, Ваня! — подтвердил я. — Только я имел ввиду наши «научные разработки».

— Так это пресловутое «оружие», о котором неизвестно даже товарищу Сталину, действительно существует? — Глаза деда в очередной раз полезли на лоб.

— Существует-существует, можешь даже не сомневаться, товарищ Янус, — пришел мне на помощь Суровый. — Я своими глазами видел, как немцы дохли… — Он даже плечами передёрнул, видимо, вспомнив, как отвратительно выглядели раздутые трупы захватчиков в обдристанных штанах. — И еще оно очень опасное — товарищ Чума еще три дня назад на двадцать пять лет выглядел, а сейчас… Жуть просто за душу берёт!

— Война, товарищи, и каждый из нас не жалеет ни своих жизней, ни, тем более, своего здоровья… — вкрутил я «лозунг», придав нужное направление нашей беседе. — Сейчас, товарищ Янус, я нахожусь полностью в «автономном плаванье» — не подотчетном никому, — на ходу приспосабливался я, пытаясь сформировать хоть сколько-нибудь непротиворечивую легенду. — Особо секретное у меня задание, Иван Степаныч, поэтому ты о нём ничего не знаешь. А в Ставке, тому, кому положено, обо мне известно. Да и не здесь я должен сейчас находиться, и не какую-то там роту охраны в Тарасовке травить, а в самом Берлине… — продолжал я погонять.

— А меня откуда знаешь? — спросил Чумаков, убирая пистолет в кобуру. — Я с тобой точно не встречался.

— Зато я тебя долго изучал, товарищ лейтенант госбезопасноси, — выдал я ему легенду, которая у меня в голове постепенно обрастала подробностями. Я неплохо помнил подробности довоенной и военной жизнь деда, не зря, как оказалось, столько лет с ним в детстве на пасеке проводил. Как знал, что пригодиться в будущем. А пригодилось в прошлом. — Напарник мне был нужен… Для очень ответственного задания, а ты возьми, и такое отчебучь!

Вот тут я ступил на очень тонкий лёд: ведь почему дед, показывающий лучшие результаты обучения в спецшколе, отправился в обычную фронтовую разведку, а не был заброшен и внедрён в ряды врага, он мне так и не рассказал. Это для меня и на сегодняшний день оставалось тайной за семью печатями.

— Ты и про это знаешь? — неожиданно смутился мой молодой старик.

— А как ты хотел? — усмехнулся я, незаметно выдохнув. — Я ведь по твоей милости остался без напарника. А после и вовсе сделал глупость, решив работать в одиночку. Результат — перед тобой… Где Берлин, а где Тарасовка?

— А почему никого из моих сокурсников не взял? — неожиданно поинтересовался Чумаков. — Были там нормальные ребята…

— И кто, по-твоему? Филлипенко? Или Денисов? — Мне стоило большого труда выловить из пучин памяти эти фамилии. Дед как-то упоминал, с кем он на этих спецэнкавэдэшных курсах шел «ноздря в ноздрю».

— Ну, да, — кивнул головой Иван. — Они были лучшими на курсе.

И я понял, что теперь точно прошёл дедовскую «проверку», уж очень я хорошо изучил все «ужимки» старика за наше совместное времяпрепровождение. Ведь такой информацией мог обладать только тот, кто реально был знаком со Школой особого назначения и с её курсантами.