Утром я пошёл на работу. Шагал вместе с рабочими и служащими, проживающими в нашей общаге. Двигались мы практически колонной, как на демонстрации. Или, как показывали в старых советских фильмах, живой людской массой, идущей на завод и с завода по гудку.

Я поглядывал по сторонам, но при таком варианте движения заметить бандюков, желающих выследить меня и отыграться за вчерашний побег, было непросто. Да, и не факт, что они уже кружили вокруг. Возможно, ещё решали, как снова меня захватить, отплатить за непокорность и выбить информацию о деньгах. Как там себя чувствовал Керн и был ли способен работать было неясно. Но то, что попадать к нему повторно было бы крайне опасным, это не вызывало сомнения.

Ткачиха встретила меня буквально на пороге.

— Так, Жаров, ну-ка зайди ко мне!

— Хорошо, Зинаида Михайловна, — кивнул я. — Сейчас пальто сниму…

— Немедленно! — коротко отрезала она, и я сразу отправился к ней, не заходя в отдел.

— Александр Петрович, — хмуро и официально начала она. — А вы что, на особое положение перешли?

— В некотором смысле, можно так сказать. Я же на больничном.

— И что у вас за болезнь? Память утратили?

— Частично утратил, — подтвердил я. — Вы же знаете. И то, что вы снова спрашиваете меня об этом, показывает, что проблемы с памятью не только у меня. Но моя потеря подтверждена медицинским обследованием. И это на фоне сотрясения головного мозга. Всё оформлено в соответствии с КЗоТом.

— Потеря памяти — это не болезнь, а небольшое ограничение. Настолько небольшое, что и говорить не о чем. Ты понимаешь, куда я клоню?

— Хотите, чтобы я нарушил предписания доктора и вышел на работу вопреки строжайшим инструкциям?

— Выходи, — кивнула она. — Сегодня же ты ради какой-то блажи припёрся? Значит не так всё плохо и печально в твоей головке, правильно?

— Голове, — машинально поправил я.

— Тем более. Мы здесь не шарашкина контора, — не обращая внимания продолжала она. — Если ты вдруг не знал, по какой-то причине, я тебе это напоминаю. А будешь ерепениться и проявлять непослушание, отправлю тебя в ДНД. Там память не требуется, ходи да дуй в свисток. Вот и все дела.

— При всём уважении, — кивнул я. — В дружинники направляют не начальники отделов, а профком.

Она неожиданно засмеялась.

— Это ты, как его член сообщаешь? — поиграла она бровями и тут же посуровела. — Без моего согласия ни один в дружину не пойдёт. Ясно?

— Так точно, — хмыкнул я. — Это ясно. Не ясно, чего в рамках повышения трудовой дисциплины вы от меня требуете. Ходить или не ходить на работу?

— Так, всё! Считай, что уже дружинишь. И ты, и твой любитель Голоса Америки.

— Кто-кто?

— Кошкин! Кто же ещё!

— Я этого не помню, но самого Кошкина помню. Он на Вотрубу похож.

— Удобно устроился, как я посмотрю. Тут помню, тут не помню. И вот ещё. Зайди-ка завтра вечерком ко мне домой. Мне нужно поменять замок в двери.

— А муж возражать не будет? — усмехнулся я.

— Иди давай, работай. Муж возражать не будет.

Судя по этому разговору, моя начальница, привыкшая доминировать над подчинёнными, предпочитала подобные взаимоотношения и в других сферах жизни.

Зайдя в отдел, я сразу направился к Вотрубе.

— Слушай, Кошкин, ты правда голоса слушаешь?

— Чего? — вскинулся он и начал озираться по сторонам, проверяя, кто нас слышит, а кто нет. — Ты больной что ли, Жаров?

— Неважно. Все же знают, что слушаешь. Какая проблема? Скажи мне, пожалуйста, не передавали там вчера-позавчера какие-нибудь данные по криминальным событиям? Ограбление, кража или что-нибудь ещё?

— Не передавали, — с трудом скрывая досаду, ответил он и отвернулся.

Не передавали… На самом деле, это ничего ещё не значило. Во-первых, Вотруба мог не услышать, пропустить или не запомнить информацию. Во-вторых, редакцию могло не заинтересовать событие. В-третьих, э-э-э… Никакого «в-третьих» я придумать не смог.

Так же, как пока не смог придумать, как мне контролировать происходящие события. Особенность момента состояла в том, что найти упоминания о преступлениях было в принципе можно только… хрен знает где. Никаких публикаций на это т сёт в прессе не было.

Журнал «Советская Милиция» печатал фрагменты детективных романов, призывы выполнять решения очередного съезда, очерки о сельских милиционерах и всё такое. А мне нужно было понять, возымели ли мои письма действие и были ли преступления предотвращены.

Ограбление инкассаторов, информацию о котором я ждал сейчас, было весьма громким. Идеологические соперники должны были бы раструбить об этом по всем каналам. Но, если верить Вотрубе, не трубили и молчали в тряпочку.

И это было очень здорово. Стало быть, преступления, скорее всего, не было. Значит, его предотвратили и надо писать ещё. Писать, вспоминать и посылать в МВД подробные отчёты. Или, может, в КГБ.

Настроение резко поднялось. И, хотя я понимал, что молчание голосов могло и не означать предотвращение ограбления московских инкассаторов, тем не менее, надежда на то, что дела обстоят именно таким образом, появилась и окрепла.

Нужна была машинка. Критически. Незарегистрированная, неизвестная властям и не связанная со мной. Потому что искать меня, разумеется, будут. Я не сомневался… И давать зацепки не собирался.

До обеда я возился со своими бумагами, взяв в оборот Вотрубу и заставляя всё рассказывать, объяснять и звонить по цехам и службам. Он не успевал сделать собственную работу и злился. Поэтому, когда меня пригласили к телефону, выдохнул с облегчением.

— Жаров, — сказал я, поднося трубку.

— Саш, привет.

— О, Элла. Продолжаешь дразнить отца?

— Нет, сегодня он не слышит. Можем спокойно поговорить, я из автомата звоню на главпочтамте.

— Понятно. Ну, рассказывай тогда.

— Что?

— О себе рассказывай. Что делаешь, что читаешь, куда ходишь, что любишь.

— Ого, — засмеялась она. — Это интервью? Бывают романы в письмах, а это, кажется, роман в телефонных звонках. Ну… не знаю… я крем-брюле люблю. Мороженое. И слепой дождь… А ты что любишь?

— Что люблю я? Хм… Даже и не знаю. Я жизнь люблю.

— Какой ты молодец…

— Жаров! — раздалось в этот момент от дверей. — К Зинаиде!

После работы я вышел из проходной, но пошёл не в общагу. Я прошёл на остановку трамвая. Заскочил в подошедший трамвай и выскочил перед тем, как двери начали закрываться. Мне показалось, что за мной кто-то рванул, дёрнулся, но выйти никто не вышел. Уверенности не было, но чувство, что хвост всё-таки был, возникло. Чувство, надо сказать, малоприятное.

Я перешёл улицу и некоторое время постоял, осматриваясь по сторонам. Если бы кто-то обратил на меня внимание, подумал бы, что я насмотрелся шпионских фильмов. Так или иначе, хвоста я не обнаружил. Если он и был, то ехал сейчас на трамвае в сторону центра.

Увидев такси, я махнул рукой, но оно не остановилось и пронеслось мимо. Зато притормозил синий «Москвич».

— Куда тебе? — спросил курчавый, спортивного вида парняга, наклонившись к пассажирскому окну.

— Нет, никуда, спасибо, — перестраховался я, потому что он показался мне подозрительным.

Выглядел не очень, сам остановился. И, к тому же, в каждом шпионском фильме меня предупреждали, что никогда не нужно садиться в первую машину. Я прошёл чуть дальше и снова поднял руку. На этот раз остановилась жёлтая жига. Услышав, что мне до первого универсама, водитель отказался. Теперь ему показалось странным, что кто-то хочет ехать на такое короткое расстояние.

— На свидание опаздываю, — пояснил я. — Готов два рубля отдать.

Он неохотно согласился, и я забрался в машину. Выйдя через пять минут, я осмотрелся и увидел кафе «Холодок». Зашёл, сделал у прилавка заказ, получил мороженое в металлической вазочке и сел за столик так, чтобы видеть весь не очень большой зал.

Я посмотрел на часы и почувствовал себя Штирлицем. Здесь у меня была назначена встреча с Саней Храповым. Он должен был прийти пять минут назад. Но пока видно его не было. Я зачерпнул ложечку мороженого с сиропом и отправил в рот. Вкус был, как в детстве, невероятно сливочный и нежный. Я даже глаза прикрыл. Кайф, настоящий кайф. Подождав немного, я снова посмотрел на часы. Время шло, а Саня не появлялся.