— Это еще какого заместителя?..
— Чурбанова.
— Так ты же, вроде, писатель… — полковник недоуменно уставился на меня.
— Одно другому не мешает, — предположил Андрис.
Я продемонстрировал милиционеру свое министерское удостоверение, с уважением им изученное.
— Так мы должны дружить! — произнес он с чувством.
— Не вижу препятствий! — провозгласил я, замечая во взоре милиционера странную смесь страха и, одновременно, заискивания, что было и смешно, и противно.
Да, доложи я тому же Чурбанову про эти банные посиделки с обсуждением подпольного производства джинсов и стрельбой из «левого» ствола, неизвестно, к каким бы оргвыводам тот бы пришел… Полковник, естественно, мыслил в том же самом направлении, и мысли эти его явно огорчали. Впрочем, его изворотливый милицейский ум, несмотря на обилие выпитого, работал трезво, взвешенно, что и показали дальнейшие события…
Очнулся я в гостиничном номере, не понимая, каким образом в него вернулся. Комары, напившиеся за ночь моей насыщенной алкоголем кровушки, сидели стайкой на полу, видимо, не в силах взлететь. С упоением, несмотря на наше состоявшееся кровное родство, я растоптал их, после чего отправился в ванную. В зеркале показывали ужасы.
Изнемогая от похмелья, побрился и помылся.
Вернувшись в номер, тупо уставился на роскошный пластиковый пакет с надписью «Чинзано» и изображением соответствующей названию бутылки. Откуда пакет взялся, я не представлял. Мелькнула восторженная мысль:
«Может, там и есть целебный вермут «Чинзано»?»
Нет, в пакете были джинсы. Тот самый Wrangler. Вытащив их и, развернув брючины, я узрел вчерашний «Парабеллум».
Меня пробило холодом. Подстава? Сейчас случится стук в дверь, войдут люди в штатском и в форме и…
Собрав кворум измученных нейронов, я принял решение, набрав домашний номер Андриса.
Откликнулся сдавленный голос моего дружка с незабвенным латвийским акцентом.
— Как ты? — спросил я из вежливости.
— Отшень плехо… Это проблема: много пить вредно, а мало — неинтересно! Как ты?
— Комары достали! По-моему, этот отель принадлежит им!
— А меня — жена… Комары — что? Напьются крови и больше не жужжат…
— Андрис! — возопил я. — Только что обнаружил у себя пакет с джинсами, а в них — то, из чего мы вчера развлекались… Ты понимаешь? — я выдержал паузу, ни на секунду не сомневаясь, что все гостиничные разговоры прослушиваются.
— О! — сказал Андрис. — Все в порядке. Это тебе подарки от ребят.
— Вот как! Но второй подарок… это какой-то троянский конь…
— Ну, если хочешь, верни… Не вижу сложностей.
— А с чего этот милиционер так расщедрился?
— Ну, ты же помощник другого милиционера. Крупнокалиберного. Вдруг, чем поможешь… А у него этих подарков, думаю, в десяти местах прикопано…
— Забери эту штуку назад!
— Хорошо, я в семь часов вечера за тобой заеду, идем в гости к Алику… — и запищали гудки отбоя.
Удовлетворившись объяснениями всего мною накануне прожитого, я понял, что надо приступать к неотложным делам, а именно — срочно и безотлагательно похмелиться перед грядущей вечерней пьянкой у трезвенника Бренча.
Засунув за ремень брюк «Парабеллум» и, надев курточку, вышел на улицу. Оставлять пистолет в номере не рискнул — вдруг, прислуга, состоящая наверняка в осведомителях ГэБэ и МВД, покопавшись в моих вещах, обнаружит в них свою будущую премию за доблестное стукачество. Пришлось отправиться на прогулку со статьей в штанах.
Осенняя Рига была пустой, солнечной и облезло провинциальной.
В ближайший винный магазин, как и в Москве, выстроилась огромная очередь, но стоять в ней я не стал, ибо пива в продажу не поступало, а начинать день с водки я не желал. Пивной ларек находился, как мне пояснили, за три квартала от магазина, но аборигены сообщили, что пиво в нем иссякает в считанный час, жаждущих слишком много, и надежды надо возлагать на центральный рынок у вокзала, где его можно приобрести из-под полы с тройной наценкой.
Я все-таки решил поплестись к ларьку. По пути, о чудо — узрел вывеску: «Бар». Вот оно! Зашел. Пустые иностранные бутылки на стеллажах, унылый пивной кран на барной стойке, столь же унылый бармен в белой рубашке с желтым пятном на груди, но с атласно-черной «бабочкой»…
— Пива нет, — сообщил он мне с порога равнодушным тоном.
— А…
Тут дверь скрипнула и в баре появился следующий посетитель. Зауженные брючки на подтяжках, сандалеты со спадающими на них носками; лысина, заплывшие глазки на малиновом опухшем лице…
— Пива нет, — прозвучало заученно из-за стойки.
— А ром? — вопросил посетитель.
— Ром, коньяк, водка «Столичная»…
— Да у вас тут настоящая аптека! — восхитился пришелец. — Я начну с рома… Он мне сегодня снился под утро…
Я побрел далее, еще издали увидев картонку на стекле пивного ларька, гласившую, что популярный напиток в продаже отсутствует. Обреченно вздохнул. Но вот — о, чудо — чья-то невидимая рука убрала картонку, распахнулось заветное оконце и — блеснул зазывно хромированный кран на прилавке.
Я прибавил шаг.
— Только завезли! — сообщил мне из тьмы ларька женский грубоватый голос и эти слова прозвучали, как музыка, а вернее — победный марш.
Ледяное пиво согрело мне душу. Пиво — удивительный напиток! Оно всегда доставляет удовольствие: и когда входит в тебя, и когда выходит…
Когда я допивал вторую кружку, то с озадаченностью заметил цепочки людей, целенаправленно движущиеся в мою сторону, а вернее, в сторону ларька, словно притянутые к нему неведомым зовом. Какое чутье у народа!
За отдельную плату мне была нацежена двухлитровая банка с пластиковой крышкой, умещенная в пакет «Чинзано» и, вполне довольный удачно складывающимся днем, я отправился на близлежащий рижский рынок, где купил домашней закваски капусту с клюквой, домашней выделки колбасу и — свежайший хлеб. О, этот прибалтийский хлеб! Ничто не сравнится с ним! Он вкуснее всех пирожных на свете!
Правда, при расчете за капусту случился казус: я полез в карман за мелочью, но вместе с рублевой монетой из кармана у меня, к моему же изумлению, на асфальт выпала пара патронов от «Парабеллума», невесть как от вчерашней пьяной пальбы у меня оставшихся. Я лихорадочно бросился их поднимать, одновременно замечая, что стоявшая рядом публика взирает на меня с уважением. А пожилая продавщица, подумав, доложила мне поверх купленной капусты моченое яблоко. В качестве, как говорится, комплимента.
С рынка, тем не менее, я постарался ретироваться как можно скорее. И, вернувшись в гостиницу, решил устроить себе пир горой, но, как только выложил на стол колбасу, в дверь постучали.
На пороге стоял Имант с бумажным тюком, перевязанным бечевкой.
Тюк был незамедлительно протянут мне:
— Вот, как и договаривались…
О чем договаривались? Проклятая водка!
— Пять пар, размеры ходовые, — продолжил он. — Одни женские, как ты заказывал для жены…
— У-у… меня нет столько денег, чтобы сейчас выкупить.
— Сколько есть?
— Сотня.
— Давай, остальные вышлешь, адрес сейчас тебе напишу.
— Я вышлю Андрису, он отдаст.
— Почему Андрису?
— Потому что, если к тебе придут и обнаружат квитанцию, придут и ко мне.
— Слушай, ты точно писатель, а не мент?
— Я пишу остросюжетную прозу. Обыватель причисляет ее к детективам. А этот жанр я знаю профессионально. Значит, могу мыслить и как преступник, и как сыщик. Пива хочешь?
— Хочу, — сказал Имант. — Но не могу. Если тормознут гаишники, мне конец, у меня целый багажник товара. Мои сто грамм ждут меня в прекрасном вечернем далеке… Кстати, только в СССР сто грамм — это название продукта, а не вес!
— Точно, — согласился я. — Спроси любого прохожего, сколько будет десять раз по сто грамм, и ответа «килограмм» ты не услышишь.
На том и раскланялись.
Образ подпольного цеховика Иманта с явной симпатией к персонажу, Колбергс запечатлел в своем романе «Три дня на размышление».
