Я села на кровати и сделала движение, попытавшись встать. Сил хватило впритык, закружилась голова, и мне пришлось ухватиться за подлокотник. Постояв немного, привыкая к вертикальному положению, я осторожно проковыляла к шлему и взглянула в отражение. Заострённый нос, бледные впалые щёки, перемотанная свежими бинтами голова – открытый её участок был покрыт лишь короткой тёмной щетиной, которая успела вырасти за эти дни после того, как в больнице меня обрили наголо. Красные глаза пустой оболочки, оставшейся от человека, смотрели из бездонных глазных впадин, а из короткого рукава больничного халата нелепо свисал обрубок руки.
«Да уж, потрепала тебя судьба, сестрёнка», — подумала я.
Снаружи, из кухни, вкусно пахну͐ло чем-то жареным, и мне вдруг очень захотелось есть. Вернувшись на диван, я присела и сгребла из вазы целую горсть пряников и конфет. Так я и сидела, жуя и давясь всухомятку, и глядела на завораживающие алые перемигивания догоравших угольков в топке камина.
Через некоторое время вернулся Фёдор, скрипнул задвижкой, бросил в огонь полено, а затем рухнул в кресло напротив меня. Почесал бороду с проседью, потёр наколку на тыльной стороне ладони, нахмурил обветренный морщинистый лоб и сказал:
— Полежи-ка лучше. Рано тебе ещё скакать, опять швы разойдутся, и даже регенераты не помогут. Тебе-то, похоже, плевать, а мне снова тебя зашивать придётся… Ну, и рассказывай теперь, кто ты такая!
— Это очень долгая история, — буркнула я с набитым ртом.
— А я никуда не спешу.
Шестым чувством я понимала, что ему можно доверять, но я слишком часто полагалась на чувства, поэтому рассказ мой был краток и далёк от сути вопроса. Быстрый разбег по детству, короткий полёт в прыжке над отрочеством и зубодробительный удар о юность с её «рабочими командировками» по Сектору в странной компании человека, заменившего мне старшего брата, и консервной банки, настолько чуждой этому миру и одновременно неотъемлемой частью мира моего личного, что порой возникали сомнения – был ли он когда-нибудь человеком? И вообще – был ли он? Может, я его просто выдумала?
Про артефакт – причину бойни в Институте и резни в поезде – я предпочла умолчать, списав свои ранения на бандитскую погоню и перестрелку, как следствие очередного – на этот раз проваленного – задания. Что, впрочем, было недалеко от истины. Фёдор молча слушал, не перебивая, а когда я закончила, откинулся в кресле и почесал затылок.
— Врать ты не умеешь совершенно, но я понимаю твою подозрительность. Узнай я всю правду вместо байки, которую ты мне скормила, я, наверное, мог бы не церемониться и сразу сдать тебя копам. Но я не стану. По большому счёту, твои проступки – это не моё дело, а человек ты неплохой, нутром чую…
Я горько усмехнулась.
— Меня часто недооценивали, за что потом приходилось расплачиваться. Вы меня знаете? Нет. Но тем не менее вы пригласили меня к себе домой – в святую святых.
— А что ты мне сделаешь? — усмехнулся он одними губами. — Ты видишь перед собой домашнего деда, живущего на отшибе цивилизации, правда? Но что ты знаешь обо мне? Только то, что я не оставил тебя умирать на снегу. — Он потёр щетину на шее. — Если бы ты истекла кровью, тогда уж точно мне пришлось бы звонить в полицию…
Снаружи доносился приближающийся рёв мотора.
— А вот и мои, наконец, приехали… — Фёдор встал, прошагал ко входной двери и скрылся на улице.
Через полминуты дверь распахнулась, и в дом ворвались галдящие дети – девочка и два мальчика – а за ними вошёл отец семейства с парой увесистых полиэтиленовых пакетов. Последней зашла приятная на вид женщина средних лет в пуховике и ватных штанах – очевидно, жена Фёдора, которая ассистировала ему прошлой ночью. Или позапрошлой? Я уже, кажется, совсем запуталась…
Дети принялись оживлённо раздеваться, разбрасывая по полу обувь и тёплые вещи. Мать тут же зычным голосом навела порядок, а притихшие карапузы взялись расставлять ботинки и сапожки по своим местам, после чего скрылись в глубине дома.
Мельком взглянув в мою сторону, Екатерина – память услужливо подсказала её имя – вместе с мужем прошла в кухню. Они что-то тихо обсуждали, но я смогла разобрать часть диалога.
… — И долго она у нас пробудет?
— Надо поставить её на ноги. Нельзя отпускать в таком состоянии.
— От неё тянет бедой. Нас ждут неприятности, её наверняка ищут, а если выяснится, что ты укрываешь преступницу…
— Доверься мне, Матвеевна, я знаю, что делаю…
Мне вдруг стало очень неловко и неуютно. Я почувствовала себя чужой и нежеланной и, вжавшись в диван, с головой укрылась покрывалом.
Через пару минут Фёдор вернулся ко мне с тарелкой супа, затем выдал целый комплект одежды и молча вышел, прикрыв за собой дверь. Где-то за стенами галдели дети и звенела посуда. После обеда Екатерина, рявкнув на детей, отправила их наверх заниматься, а сама вышла из дома, села в машину и отбыла в неизвестном направлении. Фёдор, скрипнув входной дверью, тоже покинул дом. С улицы раздавались удары и треск колющихся поленьев…
* * *
Меня никто не беспокоил. Лишь один раз пришёл Фёдор и вогнал мне в живот целый шприц регенератов – «умной» сыворотки, которая в разы ускоряла заживление тканей. В своё время её разработка совершила настоящий прорыв в медицине, подобно пенициллину в двадцатом веке, а препарат поселился буквально в каждой аптечке…
Остаток дня я просидела напротив камина, периодически подкладывая поленья – силы постепенно возвращались ко мне. Вечером, когда Екатерина вернулась домой, и они с Фёдором скрылись у себя на втором этаже, я осторожно вышла из дома, чтобы оглядеться. Рядом, за углом стоял старенький внедорожник на высоких колёсах. Двор располагался на отшибе, вокруг простирались поля, и единственным признаком связи с цивилизацией была раскатанная колея просёлочной дороги, змеившаяся к неровному деревянному забору и разделявшаяся за воротами – дорога налево уходила в лес, а вправо тянулась вдоль ограды и исчезала за холмом.
Обойдя деревянный сруб, двускатная крыша которого была покрыта солнечными панелями, я увидела небольшой сарайчик и примыкавшую к стене дома дровницу, возле которой на станине располагался механический дровокол.
Из тьмы будки, гремя массивной цепью, на меня тут же бросился здоровенный пёс, а из-за угла выскочила чёрно-белая собака поменьше и принялась облаивать меня и скакать вокруг, разбрасывая фонтанчики снега.
Я поспешила вернуться обратно на крыльцо. Присев на ступени, я дышала свежим воздухом, а небольшая пятнистая собака с выразительными глазами тем временем возникла из полумрака, опасливо подошла ко мне и принялась обнюхивать. Я не делала резких движений, и вскоре заметно успокоившийся пёс присел рядом, высунул язык и уставился куда-то вдаль. Я аккуратно погладила его по голове, ещё немного посидела, поднялась и вернулась в дом. В гостиной меня уже ждал Фёдор.
— Присаживайся. Самогонку будешь? — Он взглядом указал на бутыль с мутной белёсой жидкостью, стоящую на столе.
— Нет, спасибо, не хочется.
— Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пригублю. Праздники, как никак…
Наполнив до краёв гранёный стакан, он залпом выпил, закусил краюхой хлеба и откинулся в кресле. Внезапно я ощутила какую-то оторванность от мира – будто меня аккуратно вырезали оттуда и поместили в деревянную коробку – тёплую и уютную, но глухую и непроницаемую для света.
— У вас тут есть интернет? — спросила я.
— Нет. Зачем он мне? От него никакого проку, одни только проблемы.
— Как так? Вы ведь добровольно выпадаете из мира, из хода событий.
— Да к чёрту события. Мой мир здесь. — Он обвёл взглядом гостиную и улыбнулся. — Мой мир сейчас сопит в восемь дырочек и видит сны… Ты на меня не смотри, как на идиота. Понимаешь, многие современные вещи, призванные облегчать существование, на деле только усложняют его, замусоривая голову. Эра информации, говорили они… — Он налил ещё одну стопку и одним махом опрокинул её в рот, поморщился и продолжил: — В нашу эру информации лучше всего жить без информации… Вот выходишь ты в сеть, листаешь новостную ленту, и что ты там видишь? Кого-то убили, что-то взорвали, кто-то бесполезный сделал очередное бесполезное заявление… Какую роль всё это играет, а главное – какую пользу несёт?
