— Замолчи, — рычит жена, — Игорь смотрит на тебя.

Внук возится в детском кресле, установленном на заднем сидении моей машины.

— Как он здесь оказался? — не поднимая головы, скашиваю на свою Смирнову взгляд.

— Юля попросила забрать его из садика.

— А куда Ее Величество лыжи навострила?

— У нее какие-то дела. Она…

— На блядках с ним?

— Сережа! — грозно шикает жена.

— Она шлюха, да?

— Она твоя старшая дочь.

— Да уж, — мечтательно, как будто даже с пиететом, заявляю, — с сучечками определенно повезло. Они, как на подбор, Эухения. Согласись?

— Деда, — хохочет внук и запускает мне в затылок какую-то детскую херню. — Кливые луцьки у тебя? Не поймал, не поймал…

Зато мозги на месте! Я каждый Божий день такую идиотическую хрень сознанием ловлю, что этому сопливцу в страшном сне не снилось.

— Так делать нельзя, — резко разворачиваюсь к мелкому кривым лицом. — Ты научишься себя вести, князек? Я сниму ремень и отлуплю. Попа будет болеть. Усек?

— Не клици на цику. Бабуска?

— Да, сладкий?

Сладкий? Они его жрали, что ли?

— Он мальчик, а не леденец на палке, — огрызаюсь. — Называй его по имени, как положено. Что уставилась, чикуита?

— Не клици, не клици, не клици, — стервец сучит ножонками и бьет ручонками по подлокотникам.

— Ты еще поучи меня, засранец.

— Засланець? — повторяет то, что знать юному дарованию в силу зеленого возраста не положено.

И все же:

— Ползунки давно дерьмом накачивал?

— Пожунки? — а он задумался. Сейчас, по-моему, все красочно свидетельствует о том, что его словарь будет в скором времени переустановлен и конкретно обновлен.

Нет, твою мать, это невыносимо!

— Женя! — вскрикиваю, чем вызываю у чикуиты непроизвольный нервный импульс и судорогу тела, от которой она подпрыгивает на водительском месте и пару раз прикладывает ладошкой по рулевому колесу.

— Довольно! Заканчивай! Я устала! — кричит, пищит и переходит на чересчур высокие частоты. Я, естественно, морщусь и поджимаю плечи к отчего-то раскалившимся ушам. — Ты мне обещал. Ты столько раз в одном и том же клялся, божился, гарантировал. Ты, — с характерным звуком сглатывает, — на коленях стоял. Я поверила тебе, Смирнов, а надо было…

— А мужикам верить нельзя, команданте. Дожила до таких лет и до сих пор не в курсе, что кобелята — зло! Вон, — указываю оттопыренным большим пальцем себе за плечо, — подрастающее поколение опыт перенимает. Обрати внимание, как он все запоминает и по-своему транслирует, — переключившись быстро, еще раз спрашиваю. — Где Юла, жена?

— Она мне не докладывает.

— Решила переметнуться на другую сторону? Не рановато?

— Что? — бросает быстрый взгляд на меня, но вынужденно возвращается, поскольку маленькая Женечка самостоятельно домой нас с Игорьком с комфортом неспешным ходом кривенько везет.

— Ставишь на другого жеребца, чИкачка?

— Что?

— Говорю, конюшню перепутала? Случайно или специально?

— Что?

Что? Что? Что? Типичная партизанка! Когда ей выгодно, она настаивает на откровенности и просто-таки требует честную, без купюр, игру. А когда ее загнали в угол или пытаются на чистую воду вывести, Эухения мгновенно надевает маску испанской дурочки, а на ее мордашке одновременно с этим красуется четкий отпечаток:

«Шиш тебе, Смирновчик! Дудочки!».

— Проехали, — отмахиваюсь от нее, вальяжно разваливаюсь на своем месте и пару раз прикладываюсь башкой о бортик двери и свое окно. — Твои водительские навыки заметно улучшились, женщина.

— Зачем ты это делаешь, Сергей?

— Что именно?

— Зацем? — вторит детская пластинка.

— Не встревай, сопляк.

— Цапляк? — не замолкает Игорь.

— Без разницы, юноша, а впрочем, как тебе угодно, «цапляк», — картавлю и намеренно перекривляю пацана.

— Начальник сказал, что…

— Официально, под протокол, или по-дружески шепнул тебе, когда лез липкими ручонками под престарелую юбчонку? Кстати! — приподнимаюсь и грожу пальцем маленькому пассажиру. — Заткни уши, внучок.

— Сто?

— Вот так, — показываю, что нужно сделать, а он, как дрессированная мартышка в точности всё повторяет.

— Еще раз, чика! — как королевская кобра вытягиваю шею и направляюсь к Жене верхней половиной тела. — Это уже второе предупреждение…

— У тебя белая горячка?

Возможно! Этого сейчас не отрицаю. Но ревность слишком плотно застилает мне глаза, к тому же я прекрасно понимаю, что мое нынешнее состояние чрезвычайно далеко от идеала, что я не отбиваю набранные давным-давно очки, да и ситуация, которую я вынужденно обозреваю, совершенно не способствует вменяемому поведению.

— Не хочешь говорить, Женек?

— С пьяным не хочу.

— О-о-о-к-е-е-й! А что по великому дню? Князь? — снова обращаюсь к крохотному ездоку. — Как свой день рождения намерен провести?

— Лазения?

Этот точно на выдуманную войну не пойдет, хоть довольно тяжело справляется с получаемым интерактивным материалом.

— Подарочки, помнишь? — даю не то чтобы прозрачный, а вполне конкретный намек.

— Да.

— Что они там придумали? — спрашиваю у чики.

— Я не знаю, но только…

Красова не будет! Вот, что сильно бесит и с той же мощью беспокоит. Великий детский день, а они — Юла и Игорь — будут в добровольной изоляции, только лишь вдвоем.

— Она приедет?

— Дома поговорим. Хорошо?

— Трудно ответить на вопрос? — поглядываю в лобовое.

— Ты отвлекаешь. Неужели непонятно?

Отчего же! Все слишком очевидно. Муж вышел за порог, а «верная» жена трется причинным местом с бывшим. Ситуация и без того не очень-то простая, так старшенькая дщерь решила жизнь папочке не облегчать.

— Циклоп будет?

— У нее есть имя, Смирнов.

— Антония Сергеевна почтит нас своим присутствием или у нее очередной психический приход? Я, откровенно говоря, сочувствую Пете Велихову, а перед Гришкой, черт возьми, мне очень стыдно. Что с ней?

— У себя спроси…

Похоже, это была последняя реплика из района, в котором дислоцируется худенький водила, чересчур сосредоточенный на обстановке, сложившейся в нашем городе в час пик на широкополосной дороге.

Сонное утро, из рук вон плохой трудодень, кривая пересдача, некачественное пойло, которым я в обеденный перерыв в кафешке отравился, «бойня номер пять» в учебной аудитории и тяжелый разговор с женой сначала в моей машине, затем на домашней кухне, а после в совместной спальне. А сейчас?

А сейчас я усиленно делаю вид, что наслаждаюсь пьяным сном на узком диване в общей комнате на первом этаже в полутемном и затихшем теплом доме. Юля так и не приехала за Игорьком, зато любезно печатно сообщила матери, что задержится по независящим от нее причинам и прибудет в родительское гнездо немного позже. Вскидываю руку и укладываю ладонь себе на нос. Половина одиннадцатого, а верная и порядочная жена, по основному месту работы к тому же любящая мать, совершенно не спешит к маленькому сынишке, которому через день стукнет аж четыре года. Одна двадцать пятая века как никак!

Настораживаюсь, потому как определенно слышу, что во двор въезжает крупная, судя по рокоту движка, машина. Поздновато кое-кто возвращается домой. Зафиксировать нарушение и впаять «мальчонке» дисциплинарное взыскание? Завтра — вероятно. Все исключительно по обстоятельствам.

Я четко слышу, как хлопают автомобильные двери, как чьи-то мягкие шаги прочесывают двор, как кто-то направляется к гостевому домику, как кто-то возится на том крыльце, как кто-то ждет, что кто-то кому-то откроет дверь и следом внутрь войдет. Минуточку! Я пьян, да и алкоголь в моей крови не спешит выветриваться, даже не одна выпитая чашка кофе от абстинентной вялости не спасает, но определенно Свят приехал не один, солдат вернулся с языком и перебежчиком. Он захваченного в плен сюда привез?

«Она?» — вскидываюсь на диване, принимаю вертикальное положение и бешено вращаю верхней половиной тела. — «Там моя Юла или чика все-таки права, а у меня дезориентация и упившееся состояние до единорогов и мохнатых слонов с голубыми глазами и пухлыми румяными щечками, как у глупенького Краснопятова?».