«Сына привезешь? Я хотел бы пообщаться с парнем. Все-таки целый день вместе проведем. Вдруг он заартачится и не пойдет на контакт. Пожалуйста, Юла» — не слушаю пространный треп с эффектом воспитания необъезженного скакуна. Он заклинатель, что ли? Размеренно отстукиваю пальцем свой ответ, который отстрочив, ни на секунду не задумываясь, быстро отправляю.

«Он в садике. Буду одна. Увидитесь послезавтра. Сегодня выделяю полчаса, Святослав, чтобы обсудить ваш совместный с сыном день. На этом все. Согласен?» — предупреждение или сучий торг? Да кто ее поймет? Я мог бы, но гневом припорашиваю здравый смысл и трезвые рассуждения, поэтому не сдерживаюсь в мыслишках, но торможу в словах.

«Хорошо. Нам есть, что обсудить. „Обскура“, двадцать минут на подготовку и прибытие, полчаса на разговор. Я мечтаю о полноценном свидании, Юла. Вдвоем и навсегда. Слышишь?» — выстреливаю сухие предложения, а вдогонку перечисленному отдельным сообщением отсылаю. — «Любимая, я тебя люблю!»…

«Я беременна, Свят!» — хрипит Смирнова.

«Какой срок?» — сухо задаю по ситуации вопрос.

«Два месяца» — вытирая тыльной стороной своей ладони нос, щеки и глаза, тихо отвечает.

«От него?» — отстраняюсь, отворачиваюсь, не хочу встречаться, поэтому сознательно уничтожаю наш зрительный контакт. — «Как назовете?».

Наказывает меня молчанием и обреченным взглядом. Все читаю по этому выражению: как я измучил, как она устала, как решила бросить, как намерена родить, как намерена остаться с мужем, как…

«Иголь!» — невнятно и коряво произносит. — «Мне нравится это имя. Что скажешь?».

«Игорь Константинович? Ничего другого на ум не приходит, Смирнова? Снаряд дважды в одну воронку лишь по долбаной случайности влетает. Ты что творишь? Решила…» — мгновенно закипаю. — «А впрочем делай так, как считаешь нужным. Я хочу единоличную опеку над своим сынишкой…».

«А я?» — вскидывает руки и крюками загоняет их себе в растрепанные от моих ударов, располосованные ногтями бледные виски.

«Живи с Красовым! Наслаждайся сытой жизнь. Но сына не получишь, Юля. Он мой!» — рублю рукой слишком плотный воздух.

«А я?» — опускает кулачки на уголки прекрасных губ, вгрызается в костяшки, гоняет косточки на ровных до неприличия зубах.

«Пошла вон!» — рыком отвечаю.

«А я?» — звучит монотонно расцарапанная некачественной иглой заезженная старая пластинка.

«Прощай, Смирнова» — зачем-то как маленький ребенок размахиваю дрожащей вытянутой рукой с растопыренными пальцами…

— Привет, — обволакивает острый слух знакомый мягкий женский голос.

— Привет! — обращаюсь к той, которая сейчас стоит передо мной.

Черное пальто, ровный крой и без излишеств гарнитура, воздушная косынка на оголенной шее, темно-синие обтягивающие стройные и без добавки ножки, и сухое декольте, не обеспечивающее мужскому блуждающему взгляду, зрительное наслаждение. Она красавица, а я болван! Определенно, без сомнений, излишеств и надуманных проблем.

— Ты прекрасно выглядишь, — поднимаюсь, выставляю руку, предлагая ей сесть напротив на специально приготовленный стул.

— Спасибо, — снимает верхнюю одежду, цепляет за петельку, устраивая с небольшим комфортом на закрученную в оленьи рога индивидуальную вешалку, стоящую рядом со столом.

— Я позволил заказать тебе кофе и…

— Не стоило, Святослав, — Юла по-воровски оглядывается по сторонам.

— Что ты делаешь? — вращаю в том же темпе головой, пытаюсь оседлать стремительный полет ее пронизывающего взгляда. — Зачем? Ничего такого. Только кофе и беседа.

— Мало времени, — пожимает плечами. — Тридцать минут, Мудрый. Перейдем сразу к делу. За кофе, конечно, благодарю. Сколько я должна?

— Ты назначила встречу, Смирнова. Что сейчас не так? Не успела прийти, как в спешке собираешься слинять. Боишься, что пидор сильно заругает? Это не измена, а деловая встреча.

— Господи! А я ведь сразу пожалела об этом, но, если честно, неудобно было отвернуть. Меня учили никогда не подводить людей, поэтому…

— Я в подобной жалости не нуждаюсь. Ты могла бы позвонить и сказать, что передумала.

— Об этом будем препираться, что ли? — хмыкает и поджимает губы, затем как будто бы замедленно прикрывает веки и не показывая зеркало души, свои глаза, загробным голосом вещает. — Я…

«Беременна, Святослав. Куда ты? Куда? Остановись, пожалуйста. Повернись. Что же ты делаешь? Я не хочу, чтобы ты уходил от нас. Ты меня услышал?» — упрашивает, умоляет, взывает к состраданию, а затем вдруг резко изменяет тон и с остервенением вопит. — «Будь ты проклят, Мудрый! Милый Боженька, услышь меня. Молю, молю, молю только об одном! Хочу, чтобы ты сдох, погиб, чтобы к черту сгинул, нашел приют в жаркой преисподней, чтобы не осталось после на земле следа. Таким, как ты, не место в этом ярком мире. Такая жестокость и безразличие способны без свинца убить. Ты отдыхаешь на войне, Мудрый. Я права? Только там ты можешь быть самим собой, да? Когда убиваешь, когда расправляешься с теми, кто находится по ту сторону твоего острого прицела. Ты не достоин быть отцом, потому что не способен на подобное. Ты не можешь сотворить живое. Забрать — да, пожалуйста, и с превеликим удовольствием; но ни хрена не дать — таков удел святого Свята. Господи! Спасибо, что вовремя все показал. Ты ничтожество, Мудрый. Ты полное ничто! Я сказала…»…

— … пойду с вами.

Что-что?

— М? — приподнимаю брови.

— Ничего не получится из того, что ты задумал, потому что у тебя нет прав на Игоря. Я не поверю на слово, кто бы ни поклялся или ни поручился за тебя.

— Кажется, мы это проходили. Права есть, бумажки нет, Юла. Но…

— Я проведу с вами этот день. Или так, — я настораживаюсь, к ушам подтягиваю плечи, щурю взгляд, а она, похоже, не настроена на сдачу, — или никак. Буду следующей за вами тенью, но…

— Красов смылся в очередной оплачиваемый загул? — колдую довольно очевидное предположение. — Надолго? Сколько он уже отсутствует? Судя по настроению его жены, где-то две недели с небольшим. Угадал?

— Это никак не связано.

Одна новость замечательнее другой! Рад, что точно в цель попал.

— Тебе снова одиноко, скучно, холодно без нежности и ласки?

— … — демонстративно перекрещивает руки на груди, устраиваясь с большим удобством на невысоком стуле.

— Юль?

— … — кивком показывает, что готова внимательно послушать о том, что я намерен после откровенных издевательств в оправдание себе сказать.

— Я ведь о многом сожалею, поэтому злюсь и чушь несу, — опускаю голову и скрываю от нее свой взгляд. — Перечислить? Ты меня послушаешь?

— В двадцать минут уложишься? — сипит с презрением.

— Сожалею, что бросал тебя, — выкатываю первое, за что хотел бы попросить прощения.

— Не бросал, — мельком замечаю, как отрицательно Смирнова водит головой. — У тебя такая важная работа, что времени на глупое не хватало. Ты отправлялся в… Как ты там только что сказал? В оплачиваемый государством загул? Гулял, да?

— Сожалею, что не сделал предложение, — стараюсь не обращать на ее язвительность и злость внимание.

— … — Юля глубоко вздыхает и, по-моему, задерживает воздух, опаздывая с естественным выдохом.

— Сожалею, что ты не стала моей, — громко сглатываю, проталкиваю комок, давлюсь словами, сильно искривляя губы, — женой.

— Вдовой, наверное? — ехидно ерничает, специально исправляя.

— Пусть так. Но сын носил бы мою фамилию, а ты бы получила положенную от государства компенсацию за то, что…

— За безжизненное тело того, кого любила?

— Что? — поднимаю голову и устремляю на нее глаза.

— За твои останки мне бы заплатили? Правильно понимаю?

— Так положено.

— А-а-а! — как будто с пониманием кивает. — Ты все?

— Нет, — гипнотизированно моргаю.

— … — пренебрежительно махнув рукой, снисходительно мне что-то разрешает.

— Сожалею, что ты пережила неоднократные опознания. Сожалею, что сын был во всю эту грязь замешан. Мне жаль, что я вернулся. Вернее…